Возмездие - Семен Цвигун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так, — сказал Алиев и прочитал: — «Объект «Хайделагер» находится северо-восточнее Дембицы. Это крупный аэродром с подземными ангарами и складами горючего. Кюнль прибыл в Краков…»
— Ты сюда смотри, — показал на карте Млынский. — «Хайделагер». «Хайде» по-немецки «луг», «пустошь», а молено перевести и как «степь». «Хайделагер» — «степной лагерь». Это то, что нам нужно, Гасан! Вот где они готовят смертников. Ну, Радкевич, задача наша осложняется. Взвода минеров тебе маловато будет, я думаю…
Вечер. В ресторане отеля «Монополь» полно посетителей: офицеры, чиновники генерал-губернаторства, женщины. Шумно. Накурено. Шторы на окнах плотно задернуты.
На небольшой эстраде танцевальная пара в испанских костюмах исполняет хабанеру.
Официант, высоко поднимая над головой поднос с бутылками, ловко пробирается между тесно составленными столиками.
Карасев и Гелена сидят у окна. Гелена в смело декольтированном платье, курит, качая ножкой в открытой туфельке… Около них остановились два офицера-танкиста, по виду — недавно с фронта, оба с рыцарскими крестами.
— Разрешите, капитан? — обращается один из них к Карасеву.
— Прошу прощения, господа! — Карасев встает. — Места зарезервированы службой безопасности…
— Идем, Генрих, — говорит брезгливо первый офицер, — здесь все зарезервировано тыловыми крысами…
Офицеры отходят.
— Кюнль не выходил из отеля? — спросил тихо Карасев.
— Нет-нет. Я весь вечер болтала в холле с этим болваном Зохбахом. Потом пришел Шумский…
Танцевальную пару на эстраде сменил красноносый клоун с пилой, на которой он, поломавшись, заиграл сентиментальный вальсик. И в это время в зал входит Кюнль. Окинув взглядом переполненный зал и заметив свободные места, нерешительно приближается к столику Гелены.
— Добрый вечер, — склоняет он голову с аккуратным пробором. — Простите, я вам не помешаю?
— Нет. Ради бога… — отвечает Гелена.
— Благодарю. Зигфрид Кюнль. Инженер, — представляется он.
— Эрнст Деннерт, — поднимается и щелкает каблуками Карасев. — Фрейлейн Гелена.
Кюнль садится за столик.
— Давно из Берлина? — спрашивает Карасев.
— Только сегодня. Как вы догадались?
— Когда я слышу родной говорок…
— Так вы берлинец? — улыбается Кюнль. — Рад встретить здесь земляка. А фрейлейн Гелена?..
— Гелена родилась здесь, в Кракове. Отец — немец, мать — полька, — говорит Карасев.
— A-а, так вот откуда в вас это… необычное очарование, — улыбается Кюнль, не отрывая глаз от Гелены.
— Благодарю. Слышишь, Эрнст? От тебя никогда не дождешься ничего подобного…
— Что с меня возьмешь? Грубый солдат, — вздыхает Карасев. — Вы раньше бывали в Кракове?
— Нет. Никого не знаю и рад знакомству с вами…
— Уютный городок. Но теперь здесь не так: фронт слишком близко…
Кюнль только кивает в ответ.
Клоун со своей пилой наконец-то убрался с эстрады. Раздаются жидкие аплодисменты, которые неожиданно переходят в овацию. К удивлению Кюнля, на эстраду выходит Гелена.
Кюнль слушает песню, не отрывая глаз от певицы. Словно почувствовав его взгляд, она улыбается в ответ.
Карасев внимательно смотрит на ключ от номера, лежащий на столике…
Млынский и Ерофеев одни в пещере. Сержант молча и насупившись собирает вещи.
Млынский надевает поверх гимнастерки телогрейку, опоясывается ремнем. С усмешкой смотрит на Ерофеева, которому никак не удается запихнуть в мешок сапоги.
— Ну что ты волком глядишь? Не влезают сапоги — выбрось.
— Да бог с ними, с вашими сапогами, — сказал Ерофеев, в сердцах бросив незавязанный мешок. — Сапоги… Вы людей в упор перестали замечать…
— Это ты о чем?
— А вы сами не видите, что ли? У докторши скоро живот на нос полезет, а вы ее по лесам да горам таскаете…
— Что? Ты что говоришь?
— А то и говорю, что за большими делами не видите ничего вокруг! Ну какими еще словами-то втолковать: беременна Ирина-то, ребенок у нее скоро будет…
— Ерофеич… — Млынский, растерянно улыбаясь, опускается на топчан. — Ерофеич… Ах я старый дурак… А что же вы все молчали? Что же она не сказала?
— А гордость у бабы есть? Кто она вам? Вы подумали? Если жена — так нужно оформить как полагается… Убьют вас, не приведи господи, — она с дитем останется. Кто? Ни вдова, ни… На Большую землю отправлять ее надо.
— Прав ты, Ерофеич, прав во всем! — сказал Млынский. — Спасибо…
В вечернем сумраке шевелился лагерь: люди строились, слышались приглушенные слова команд, скрип тележных колес, топот сапог и лошадиных копыт, бряцанье оружия, тихая ругань…
Санчасть сворачивала палатки. Раненых грузили на подводы. Ирина Петровна, спокойно и деловито переходя от подводы к подводе, справлялась о самочувствии раненых, поправляла повязки.
Где-то за деревьями перед построенными бойцами выступал Алиев. Речь его едва долетала сюда, к санчасти, обрывками фраз:
— Товарищи… За независимость нашей Родины… Свободу народам Европы… Уничтожить фашистского зверя в его собственной берлоге…
Млынский из-за ствола дерева долго наблюдал за Ириной Петровной. Потом окликнул:
— Ирина!
Та вздрогнула, обернулась, торопливо запахнула расстегнутую шинель.
— Иван Петрович! Ваня! Родной… Как же так? Мы уходим, а ты остаешься?
— Ирина…
— Я не хочу, я боюсь тебя потерять.
— Ирина, Ирина… — Млынский прижался к ее щеке, зашептал горячо: — Я все знаю, я счастлив, слышишь?.. Только надо было сразу сказать, ты и ребенок были бы уже в безопасности.
— Ерофеич? Проболтался…
— Ты только будь осторожна, мы скоро увидимся… И у нас будет свадьба. Будет! Всем смертям назло мы будем счастливы, слышишь?..
Повозки санчасти тронулись, раздался девичий голос:
— Ирина Петровна! Товарищ капитан!
— Я не пойду! Я никуда не пойду без тебя! — сказала Ирина Петровна.
Млынский вздохнул и крепко обнял ее.
На пятачке для танцев в ресторанном зале тесно так, что пары только топчутся на месте, прижавшись друг к другу.
Гелена танцует с Кюнлем. Слегка захмелевший инженер жмет девушке пальцы и что-то шепчет на ухо. Она, смеясь, кивает…
Ключ от номера Кюнля лежит на столике, за которым в одиночестве пьет Карасев-Деннерт.
Кюнль и Гелена танцуют, нежно прижавшись щекой к щеке. Он снова шепчет ей на ухо. Но на этот раз девушка отрицательно качает головой.
— Нет, Зигфрид, это невозможно… — Ее полуоткрытый зовущий рот так соблазнителен! — Это невозможно, — повторяет она и еще теснее прижимается к партнеру.
Когда смолкает музыка, они еще некоторое время стоят неподвижно, все так же тесно прижимаясь друг к другу. Наконец возвращаются к столику.
Поцеловав с галантной благодарностью руку Гелены и усадив ее за столик, Кюнль устраивается напротив помрачневшего Карасева.
— Фрейлейн Гелена прекрасно танцует…
— Да я, кажется, пьян… Я лучше уйду. А ты не ходи за мной! Всё! К черту! — Карасев встает, бросает деньги на стол. — Все к черту!.. — Слегка пошатываясь, но стараясь держаться прямо, он направляется к выходу.
Гелена украдкой плачет, вытирая глаза кружевным платочком.
— Ну-ну, успокойтесь. — Кюнль ласково пожимает ее руку. — Очень жаль, что из-за меня.
— А, — машет платочком Гелена, — мне это все надоело!
— С ним часто такое?
— Каждый вечер. С тех пор как вернулся с фронта.
— Да, это неприятно.
Гелена прячет платочек в серебряную сумочку и, вздохнув, улыбается, несколько, правда, растерянно.
— Ну вот я и свободна…
Кюнль, пропустив вперед Гелену, входит за ней в темный номер. Повернув ключ в замке, зажигает свет.
Из кресла напротив двери поднимается Карасев. Он совершенно трезв. У зашторенного окна стоит Шумский.
— Что это значит? — высокомерно спрашивает Кюнль.
— Тихо, господин инженер, — предупреждает Карасев.
Но Кюнль повышает голос:
— Я требую объяснить…
Карасев коротким ударом сбивает инженера с ног.
— Я же предупреждал вас — тихо!
Кюнль лежит на полу и с ужасом смотрит на Карасева, на Гелену, спокойно стоящую возле окна рядом с Шумским.
Карасев молча поднимает Кюнля за ворот и тащит в ванную комнату. Здесь он рывком швыряет не на шутку испуганного и податливого Кюнля к газовой колонке, заводит его руки вокруг колонки и тут же защелкивает наручники.
— Что вам нужно? — испуганно хрипит Кюнль.
— Сейчас узнаете. Только ведите себя хорошо — и все будет в полном порядке. — Карасев обыскивает его, достает портмоне и вынимает документы. — Оружие есть?
— Нет…
Карасев открывает кран душа — зашумела вода. На секунду выходит из ванной, передает документы Кюнля Шуйскому и возвращается.
— Слушайте меня внимательно, Зигфрид. Вы должны понять, что так или иначе мы добьемся, чего хотим. Поэтому вам лучше правдиво и без канители отвечать на вопросы. Вы меня поняли?
— Да…
Входит Шумский.
— На этом динстаусвайсе [1] надо поменять фотографию.