Молчание мертвых - Бренда Новак

Но последствия того вполне заурядного в общем-то поступка оказались столь огромны, столь трагичны, что убедить брата не удавалось.

Не удавалось, может быть, отчасти еще и потому, что в душе Грейс винила его почти так же, как и себя саму. Если бы Клэй в тот вечер остался с ней и Молли, о чем просила его мать, то, возможно, преподобный не позволил себе зайти настолько далеко.

Почувствовав во рту кисловатый привкус желчи, Грейс схватила сумочку. В городе, в доме Ивонны, ей удавалось совладать с воспоминаниями, но здесь, на ферме, прошлое окружало со всех сторон.

Она шагнула к двери, но у порога остановилась и оглянулась — брат стоял с опущенной головой. А кто же утешит его? Почему они оба должны страдать? Разве он виноват? Клэй ведь был, по сути, еще мальчишкой, разве это не в счет?

Грейс положила сумочку и, преодолевая собственную боль, нащупывая то, что лежало еще глубже, опустилась перед ним на колени.

— Тот раз был не первый, — прошептала она, когда их взгляды встретились. — То, что делал Баркер… — Грейс пришлось перевести дыхание — казалось, пальцы отчима и теперь сжимали ей горло. — С каждым разом это становилось все хуже и хуже. Он… он, наверно, убил бы меня в конце концов. Правда. Он уже не мог сдерживаться, не мог скрывать. Боже, это было так… омерзительно.

Его глаза переполнились сочувствием и раскаянием, и оттого боль у нее в груди только разрослась. Она хотела впитать эту безграничную братскую любовь, омыться ею, растворить в ней свое горе. Умом Грейс понимала, что не виновата в том, что делал Баркер, но чувства спорили с доводами разума. Может быть, она все же сделала что-то такое, из-за чего отчим обратил внимание именно на нее. Ведь, что ни говори, ни Молли, ни Мэдлин преподобный не трогал.

— Зачем? — глухо проговорил Клэй. — Зачем он сделал это с тобой? Ты всегда была такая светлая, такая красивая. Господи, ты же была совсем еще ребенком!

— Он ненавидел меня… — Она вытаскивала слова из того темного, мрачного уголка в самой глубине души, где покоились воспоминания. — Он как будто мстил мне за то, что желал меня, за то, что, уступая желанию, падал в глазах Бога. — По груди и спине катился пот, но она лишь вздохнула поглубже и заставила себя продолжать. Она должна выговориться, должна рассказать о перенесенных страданиях — ради брата. — Он говорил, что это я во всем виновата.

— Но почему ты ничего никому не сказала? Мама помогла бы. И я бы помог.

Вот этого вопроса Грейс боялась больше всего. Боялась потому, что на него не было легкого ответа. Айрин, Клэй, Молли — все они не понимали, что значит чувствовать свое полное бессилие и беспомощность.

— Я не могла. Он угрожал мне ножом… говорил, что вырежет мне все…

— Господи…

По щеке у Клэя скатилась слеза. Внутри у Грейс что-то дрогнуло. Сил терпеть боль уже не было, но, видя искаженное мукой лицо брата, она понимала, что должна держаться. Клэй всегда был большим, сильным, уверенным в себе. Он мог без особого труда одолеть практически любого противника. Он всегда защищал ее, дрался за нее. Но справиться с прошлым не мог даже Клэй.

Грейс подняла руку, погладила его по щеке и заметила, как напряглись скулы, как дрогнули плечи.

— Все хорошо, — прошептала она. — Все хорошо.

Он поднял глаза, и ей даже удалось выдавить из себя слабую, безрадостную улыбку. Прошло восемнадцать лет, и Грейс хотела прощения для обоих. Она знала, что простит себя, может быть, еще не скоро, но разве нельзя простить брата?

Должно быть уловив в ней перемену, Клэй обнял ее и привлек к себе, как будто она так и осталась его малышкой.

— Я бы все отдал, чтобы вернуться назад, — сказал он, и Грейс почувствовала, как выстроенный ею и разделивший их барьер подался, треснул и начал разваливаться.

Она опустила голову на широкое плечо, снова проникаясь ощущением безопасности. Он любил ее. Он пытался защитить ее.

— Я знаю.

Отпустив сестру, Клэй потер щетинистый подбородок и немного растерянно качнул головой, словно смущенный минутной слабостью.

— Ладно, пойдем. Разберемся с этой чертовой конторой, — сердито сказал он.

Грейс поднялась и удивленно посмотрела на него:

— Но ты же сказал… А как же Мэдлин?

— Объясним как-нибудь… потом. — Клэй шагнул к задней двери. — Давай сначала сделаем кое-что для тебя. Думаю, ты и так уже ждала слишком долго.

Глава 16

В конторе было душно; жаркий, застоявшийся воздух отдавал плесенью. По углам висела паутина, протекавшая с крыши вода попортила несколько потолочных плиток и часть стены. Таким же виделся Грейс и отчим — злом, постепенно сочившимся из некоего скрытого источника, разрушающим, оскверняющим все на своем пути.

Она остановилась в дверях, собираясь с силами, чтобы переступить порог; Клэй, пройдя к окну, поднял жалюзи на единственном окне. Потом, подобрав какую-то тряпицу, протер пыльную раму.

Солнечный свет просочился в мрачную комнатушку, где преподобный Ли Баркер писал свои проповеди и истязал падчерицу.

— Ты как? — спросил Клэй. — Все в порядке? Она кивнула.

Явно обеспокоенный, он подошел ближе.

— Точно? Ты такая бледная. Как привидение.

— Я не привидение, — едва слышно ответила Грейс.

— Думаешь, он смотрит на нас сейчас?

— Надеюсь. — Пусть Баркер видит, что она жива, дышит, что она может все изменить. Что сила теперь за ней.

— Думаю, он горит в аду, — сказал Клэй.

Войдя наконец в комнату, Грейс шагнула к картотечному ящику, который Баркер неизменно запирал на ключ.

Она не знала, что сделал преподобный со всеми теми полароидными снимками, но знала, что некоторые он прятал здесь. По ночам, когда все спали, он шептал ей, что, если она будет сопротивляться, если не даст ему трогать ее, он покажет эти снимки Айрин. Страх увидеть боль и разочарование в глазах матери делал ее податливой, как пластилин. Она боялась, что ее выставят виноватой за все — за то, что развела идеальную, как считалось, пару, за то, что берет со стола хлеб, за то, что от них оторвали Мэдлин. Позже, когда он, осмелев, уже не ограничивался тем, что приводил Грейс в контору, но и сам врывался в ее комнату, она была запугана настолько, что угрозы не требовались — одна мысль о том, что кто-то увидит постыдные фотографии, вгоняла ее в ступор. Любой ценой избежать унижения; ради этого она была готова на все. Ты же не хочешь, чтобы твоя мамочка узнала, чем мы занимаемся вместе? Она уйдет, если узнает, оставит тебя мне…

Грейс знала, что мама не уйдет, но боялась, что после такого ее уже никто не будет любить. Ведь отец ушел. Говорил, что любит их всех, но не настолько, чтобы отираться рядом. Потом исчез и не вернулся. Айрин пыталась его отыскать, но он как будто растворился в воздухе.

Опершись рукой о стену, Грейс опустила голову и несколько раз глубоко вдохнула.

— Может, тебе лучше сесть? — Клэй мигом оказался рядом. — Я сам все сложу, а ты посмотришь.

— Нет, это не то.

Грейс знала — откуда? — что должна призвать силы и разобраться со всем сама. Иногда она упрекала себя за то, что не оказала преподобному достаточного сопротивления, что была слишком послушной, что ей, в отличие от сестер, недоставало напористости, агрессивности. Может быть, тогда ничего бы и не случилось? Что такого было в ней, что заставляло Баркера делать это?

Вот так, малышка. Не дергайся, и на этот раз будет хорошо. Обещаю.

— Грейс?

Чувство было такое, словно это случилось только вчера. Она даже ощущала его дыхание…

Клэй снова окликнул ее, развеяв наконец мягкий, вкрадчивый голос отчима. Она вытерла рукавом выступивший на верхней губе пот и повернулась к брату:

— Что?

— Откуда начнем?

— Отсюда. — Грейс попыталась открыть картотечный ящик, но рука вдруг отяжелела, пальцы не слушались — словно кто-то вколол ей дозу транквилизатора.

Справившись в конце концов с кнопкой, которая держала защелку, она открыла дверцу и заглянула в верхний ящик. Как и ожидалось, он был не заперт. Мать и брат выбросили ключ в ту самую ночь, когда закопали Баркера, сразу после того, как уничтожили фотографии.

Грейс знала — нашли и уничтожили не все, где-то есть еще. Преподобный фотографировал много — чтобы разглядывать потом. Но не исключено, что остальные он, испугавшись, уничтожил сам. По крайней мере, полиция, обыскав его вещи, так и не обнаружила никаких других снимков. Тем не менее кое-что они забрали — как «вещественные доказательства»: резкую записку, в которой Айрин угрожала уйти, если он не станет относиться к ней лучше; рисунок Грейс, изображавший повешенного, имевшего подозрительное сходство с Баркером; выписки с банковского счета, согласно которым за Айрин числилось несколько возвращенных чеков, тогда как преподобный располагал немалыми средствами; страховой полис Баркера на сумму в десять тысяч долларов, бенефициарием по которому определялась Айрин, которая так ни разу и не попыталась получить эти деньги. Все эти вещи, за исключением полиса и банковских выписок, Айрин и Клэй просто пропустили в спешке — нужно было избавиться от тела, убрать кровь и отвести и сбросить в карьер машину Баркера.