100 магнитоальбомов советского рока - Александр Кушнир

Основным достоинством "Примуса" того периода был собранный Ангелюком комплект аппаратуры: синтезатор с секвенсорным блоком памяти, ритм-бокс Roland 110 и масса всевозможных эффектов и звукообработок. 

В один из июньских дней 83-го года в отсутствии Ангелюка Лоза начал при помощи Боднаря и Плеханова экспериментировать с неожиданно освободившейся аппаратурой. 

"Я быстро освоил принцип работы ритм-бокса и правила "забивки" в него несложных ритмических структур, - вспоминает Лоза. - В свое время я учился в музыкальном училище по классу барабанных инструментов, и мне были знакомы основные ритмические рисунки. Я взял и "заколотил" в ритм-бокс первый попавшийся рисунок и вскоре понял, что подобным образом можно сделать целую композицию". 

Решив не упускать случай, Лоза предложил музыкантам "Примуса" (которых он знал от силы несколько месяцев) попробовать "с ходу" сыграть несколько его песен. 

Попробовали - получилось. Сначала к этой затее никто серьезно не относился, и поэтому все играли максимально раскрепощенно. Лоза пел и играл на ритм-гитаре, Плеханов следил за ритм-боксом и подыгрывал одним пальцем на синтезаторе, а Боднарь, не знающий нот песен, играл соло, ориентируясь на положение Юриных пальцев на ладах. Все эта импровизированная сессия выглядела вполне в духе Лозы, живущего исключительно сегодняшним днем и не слишком задумывающегося о том, что ждет его завтра. 

...В углу репетиционной комнаты стоял разобранный магнитофон "Нота", на который этот спонтанный джем записывался живьем. "Звукорежиссера нет и не было в помине", - напишет Лоза спустя 15 лет на внутренней обложке компакт-диска "Путешествие в рок-н-ролл", и это будет чистой правдой. 

Первым был отрепетирован "Телефон-рок" - квадратная основа, стандартный рок-н-ролл, написанный Лозой еще в "Интеграле" на стихи московского поэта Алексея Дидурова. Тексты остальных песен принадлежали самому Лозе (кроме "Купи мне, мама, джинсы!") и представляли собой натуралистические зарисовки про плейбоя, самодельный коньяк, джинсы, девочку в баре, голубых, стерву-жену, жестокое похмелье и т.п. 

В основе большинства мелодий лежали классические рок-н-ролльные ходы: от риффов из репертуара Mamas & Papas ("У меня мал папа") до знаменитых рефренов Чака Берри и Билла Хейли ("Баба Люба"). В нескольких композициях есть попытки фрагментарных стилизаций - от применения восточного лада "мугам" в песне "Мой приятель - голубой" до чуть ли не оперного вокала в увертюре к "Бабе Любе". 

"Сделать с музыкантами "Примуса" что-нибудь помимо рок-н-ролла было невозможно, - считает Лоза. - Как только я показывал им сложную гармонию, все шло "мимо кассы". Они сидели, раскрыв рты, и мы технически не могли исполнять другие песни, а техническая сторона рок-н-ролльной структуры подразумевает использование примитивных формул - когда в ритм-бокс забивается один такт, а следующий повторяет его при ручном переключении тональности". 

Незамысловатые инструментальные аранжировки большинства номеров Лоза частенько вытягивал за счет вокала. Природная артистичность позволяла ему вытворять с голосом все что угодно - от имитации похотливых интонаций голодного мартовского кота до разъяренного рычания незадачливого мужика. Эстрадные окраски в голосе Лозы органично соседствовали с дворовыми подростковыми интонациями, а все вместе - играло на усредненный и вполне узнаваемый образ непутевого подростка из соседнего подъезда, гнусавящего под гитару поздним вечером что-то "заводное и забойное". При этом - много грязи, стрема и бытовой романтики в текстах, воспринимаемых спустя годы с улыбкой ("Мой приятель - голубой"). 

Лоза стал одним из первых, кто доказал, что эстрада может быть энергичной и остроумной, а рок-н-ролл - массово-доступным и неагрессивным. Хотя нельзя не отметить на "Путешествии" появление слабой по тексту композиции "У меня мал папа" и несколько выпадающей по стилю минорной зарисовки "Утро с похмелья", анонсирующей пессимистическую направленность последующих работ Лозы ("Тоска", "Плот" и др.). 

...На второй день, ближе к концу записи, в репетиционный подвал нагрянули добродушные прапорщики из близлежащей воинской части. Они принесли с собой ящик пива, а также помогли разыграть алкогольные реплики у пивного ларька, вошедшие в сатирическую композицию "Пора по чуть-чуть". 

После того, как работа над альбомом была завершена, события, происходящие с ним, неожиданно начали приобретать детективный характер. Лоза взял копию записи, назвал ее "Путешествие в рок-н-ролл" и уехал с ней "хвастаться к друзьям".

В это же время по стране начал распространяться второй вариант записи, отличавшийся от первого тем, что в самом начале пленки голосом Боднаря было сказано: "Для вас поет свои песни группа "Примус". 

"Когда я это услышал, - вспоминает Лоза, - у меня волосы дыбом встали. Почему вдруг "Примус"? Я не давал на это никакого разрешения, это мои песни, мои тексты, моя музыка, я все спел и сыграл. В конце концов, я не являлся членом группы "Примус". 

Но было уже поздно - альбом пошел в народ именно в таком виде. Лоза порвал все отношения с "Примусом", Ангелюк обиделся на Лозу... Сам Лоза был вынужден придумать версию, что "Примус" - это не название проекта, а, в переводе с латинского, номер альбома, т. е. - "первый". Как бы там ни было, уже через несколько месяцев "Путешествие в рок-н-ролл" стал бешено популярным и естественным образом оказалcя одним из самых слушаемых альбомов 83-го года. "Девочка в баре" звучала на каждой дискотеке - это был один из главных хитов сезона. Техническая халявность записи лишь усиливала ее правдоподобие и доверие к исполнителю. Во всяком случае, на уровне "наш - не наш". 

Примечательно, что, несмотря на гиперпопулярность, сам альбом в течение нескольких лет подвергался массированной атаке в прессе - как слева, так и справа. Андеграундные рок-издания критиковали "Путешествие" за "попсовость", слабые аранжировки и "кислые гармонии", а адвокатов чистой поэзии из официальной прессы приводили в неописуемое бешенство "мещанские, созерцательные и пошлые" тексты. Особое возмущение у советских музыковедов вызывали невинные (глазами сегодняшнего дня) строчки про самодельный коньяк, которые во время концертных выступлений Лоза был вынужден заменять на более нейтральный текст. 

В положительном контексте альбом был упомянут лишь однажды - в радиопередаче Севы Новгородцева, импортируемой в СССР на волнах русской службы "Би Би Си". С философской точки зрения, подобная реакция Запада воспринималась тогда почти как закономерность. Большое, как известно, видится на расстоянии.

ДК Лирика (1983)

сторона А

Вот так вота!

Письмо Филу Эспозито

Молодежный клуб

Агдам

Люмпен-соло

Песня о большой любви

Бледная любовь

Шишкин-блюз

Кулеши

сторона В

Прореха-шейк

Шизгара-шейк

Праздничный костюм

Заберите вашу жизнь

Концерт для Васи с оркестром

Марш энтузиастов

Одеколон

"ДК" - Яншин, Морозов, Жариков, Полянский, концерт в Зеленограде, 1983 г.

Общеизвестно, что за всю историю своего существования группа "ДК" дала всего несколько живых концертов. Все усилия эта команда сконцентрировала на студийной работе, выпустив беспримерное для советского рока количество магнитофонных альбомов - где-то около сорока. Кажется, только Юрий Морозов из Ленинграда записал не меньшую коллекцию студийных опусов. Долгое время о самом "ДК" почти ничего не было известно - ни расшифровки аббревиатуры названия, ни состава группы, ни точного наименования их студийных работ. За счет выпущенных магнитоальбомов строился и общественный имидж "ДК" - они все время находились где-то рядом, но, так как живые концерты были крайне редкими, в массовом сознании группа постепенно трансформировалась в некий живой полумиф. 

За пределами Москвы этот неуловимый фантом причисляли к категории "диссидентов от рока" - и не без оснований. Эксплуатируя образы и характерные особенности советской действительности, идеолог "ДК" Сергей Жариков пытался на этой основе пропагандировать и внедрять в сознание слушателей т.н. "новую реальность", в рамках которой действительность казалась удивительнее вымысла. 

"Мы пытались на рыхлой и водяной национальной почве создать стиль, заморозив эту воду и сделав ее форменной, - рассуждает Жариков. - Создать стиль в среде, совершенно чуждой стилю, можно было только извне. Мы описывали систему на другом языке, дистанцировавшись от нее. В результате каждый видел в "ДК" именно то, что ему хотелось видеть".