Наш старый добрый двор - Евгений Астахов

Внимательнее всех, пожалуй, Вальтер. Он спустился в расположение отряда специально, чтобы проверить, как организована оборона, насколько прочно сумеют уцепиться за расселину эти желторотые вояки.

Вальтер уже знал про разведку боем. Значит, русские не решились атаковать в лоб, поняли, что это обойдется им недешево. Ну а пока они придумают какой-то другой вариант, Вальтер успеет закончить дело и уйти отсюда.

К утру прибудут машины с грузом. Перебросить его наверх — дело трех с половиной часов и ни минуты более, на завершение задания еще тридцать минут. Отряду необходимо продержаться до полудня. Он уже собирался уходить, когда в настороженной вечерней тишине раздался голос Карла Зигля.

«Это же немец! — подумал Вальтер. — Конечно, немец, он не врет, заявляя о себе как о коренном берлинце! — Злость охватила Вальтера. Он понимал, что это ни к чему сейчас, не время давать волю эмоциям, но ничего не мог поделать с собой. — Немец! Такие вот немцы начнут теперь вершить судьбу Германии, распоряжаться ею по своему усмотрению, оболванивать простаков россказнями о социальном равенстве, о всеобщем братстве трудящихся. А нас станут преследовать, требовать отмщения».

— Скорее всего врет. Какой он там немец? — Пока Вальтер был в расположении отряда, Гуго Майер все время крутился рядом, стараясь всячески привлечь внимание к себе. — Научился болтать, как попугай, одно и то же. Да и выговор у него…

— Выговор у него берлинский… И вообще: что вы встреваете, Майер? Я не спрашивал вашего мнения.

Майер козырнул, отступил на шаг, пропустил мимо себя Вальтера.

«Почему меня все раздражает? — с тревогой думал тот. — И болван Майер, и обвислые мундиры этих мальчишек, и вообще все на свете. Вот уж никогда не думал, что начнут сдавать нервы. Все, что угодно, только не это!.. Я всегда умел подчинять себе таких вот юнцов, руководить их чувствами, предугадывать перемену настроений и использовать это. А сейчас ору, примитивно и глупо, цукаю, как пехотный ефрейтор. Надо взять себя в руки, это ни к чему…»

Майер продолжал следовать за Вальтером, пытаясь понять причину его неудовольствия. Все, казалось бы, в полном порядке. Отряд сидит в расселине прочно, он словно кость в горле у русских. Все обходные пути взорваны или заминированы, тут можно до рождества обороняться.

«Видно, его обозлила эта радиоболтовня. То, что там, у микрофона, немец… А может, сделать подарок командиру? — подумал Майер. Мысль понравилась ему. — В самом деле — показать, на что способен Гуго Майер. Такой подарок стоит Железного креста, надеюсь, он поймет это…»

Лучи заходящего солнца вызолотили вершины гор. В кустах боярышника замолкли дрозды. Было тихо и как-то очень мирно в этом прекрасном предгорье, расцвеченном щедрыми весенними красками.

Только раз, уже в сумерках, со стороны расселины донеслась беспорядочная стрельба. Стадо косуль выбежало на открытое место, к берегу ручья, и заметалось под выстрелами. Несколько секунд, и животные исчезли так же неожиданно, как и появились. Легко взлетая в воздух, словно паря в нем, они скрылись вслед за вожаком в зарослях ежевики.

К шести утра лейтенант Зигль вместе со своим маленьким подразделением был на месте. Боевое охранение доложило, что ночью противник активных действий не проявлял, сидел тихо, разве что ракеты пускал, пока луны не было. Поэтому возможность засады в районе ведения передач исключается.

Альберт Хуш настраивал аппаратуру; Отто Штейнер проверял связь с НП[52] командира роты — где-то оборвался кабель, и он пополз вдоль него, чтобы найти обрыв.

Ива лежал за бруствером из камней, положив перед собой автомат. Гранаты из сумки не стал доставать, не понадобятся они сегодня. А может, и никогда больше не понадобятся.

Минас и Ромка были возле Зигля. Все в порядке, время шесть ноль-ноль, пора начинать передачу.

Из-за горного кряжа медленно и торжественно выплывало солнце, словно балерина в пурпуровой пачке…

— Ахтунг!.. Ахтунг!.. — начал передачу лейтенант Зигль.

Зигль не успел сказать и десяти фраз, как у края расселины замелькали бегущие фигурки. Тут же ударил пулемет. Один, следом другой. Бегущие бросились врассыпную, залегли, снова поднялись и побежали. И опять залегли. Так продолжалось минут десять, пока те, кто бежал впереди, не вырвались из зоны пулеметного огня.

Теперь они были хорошо видны. Особенно долговязый парень в расстегнутом мундире. Он несся в середине реденькой цепочки, высоко вскидывая острые колени. Подняв в правой руке автомат, а в левой зажав листовку-пропуск, парень кричал во все горло:

— Nicht schiessen! Nicht schiessen, Genossen![53]

Остальные бежали молча, только размахивали над головами листовками.

— Пойдем, Альберт, навстречу, — сказал Зигль Хушу и, поднимаясь из-за груды камней, крикнул Минасу: — Переходите на мое место и объявите им, чтоб бросили оружие!

Когда в двадцати шагах от бегущего Гуго Майера вдруг выросли фигуры русских, нервы его сдали. Бросив на левую руку автоматный ствол, он дал короткую очередь. Так и стрелял, сжимая в кулаке смятую листовку.

— Назад, Карл!..

Альберт Хуш успел метнуться к лейтенанту, прикрыть его.

Иве показалось, что Хуш обнял друга и только потом уже упал, подминая под себя медленно оседающего на землю Зигля.

— Бросайте оружие! — гремел в динамике голос Минаса. — Еще не поздно, бросайте, говорю вам!..

«Нет, поздно! — подумал Ива и швырнул гранату в набегающую цепь. — Поздно!.. Поздно!..» — Он бил из автомата, отрезая атакующих от лежащего меж камней Зигля.

Вся та маленькая военная наука, которую он успел понять за годы войны, начиная с Юнармии и кончая недавними занятиями в полку, как-то сама пришла к Иве в первые же минуты этого нежданного боя. Первого и последнего в его жизни.

«Лейтенант ранен… а может, убит… Значит, старший теперь я. Да, я. Не Минасик же и не Ромка. Надо принять командование. Надо вести бой…»

Слева и справа от Ивы стучали автоматы — подразделение Карла Зигля приняло неравный бой.

— Чхиквишвили! — крикнул Ива. — Раненых в укрытие! Быстро! Я прикрою тебя огнем.

Голос Ивы сорвался на верхней ноте, Ромка удивленно вскинул глаза и сразу же пополз вперед, к неподвижно лежащему лейтенанту.

— В охотничий домик их! Обоих! Слышишь?

— Слышу, ну!..

Хуш был мертв, и Ромка испуганно отдернул руку, прикоснувшись к залитой кровью гимнастерке.

— Товарищ лейтенант! Вы живы, товарищ лейтенант? — Ромка приблизил свое лицо к бледному, без кровинки лицу Карла Зигля. — Товарищ лейтенант…

Тот застонал в ответ, и Ромка ощутил вдруг в сердце великую радость и одновременно великую жалость к этому человеку, жизнь которого зависит сейчас от того, сумеет ли Ромка Чхиквишвили, не струсив, под огнем дотащить его на себе до охотничьего домика, перевязать там, дать напиться из фляжки.

А почему не сумеет? Сумеет, конечно! Он же ловкий, сильный. И очень находчивый, все говорят.

Был бы Хуш живой, он его тоже потащил бы, обязательно. Но Альберт Хуш мертв, и ему уже ничего не нужно.

Ромка осторожно приподнял лейтенанта за плечи, потянул на себя. Метр, еще метр… Ноги Карла Зигля в аккуратно вычищенных сапогах бессильно волочились по земле. На этих сапогах Ромка сосредоточил все свое внимание. Ему необходимо было отвлечься, перестать думать о свистящей, рвущейся, грохочущей вокруг опасности, о том, что он сам в любую секунду может вот так же, как и лейтенант Зигль, стать беспомощным, бессильным, умирающим.

Метр… Еще метр…

— Товарищ лейтенант! Вы живой?.. Еще немножко, товарищ лейтенант, совсем немножко, ну!

Он опять смотрел на тянущиеся по земле ноги в начищенных сапогах и вспоминал наставления старшины Шинкаренко:

«Рядовой Сойкин! Выйды из строю! Ось ты, бачу, сапогы свои тильки для старшины надраив. Носкы блыщат як солнце, а задники у них пагани дуже, вси як у болоти. Так що иды, хлопче, почисты тэпэр сапогы для сэбе…»

— Огонь! — визгливо выкрикивал Майер из-за валуна. — Обходите их, идиоты! Смелее вперед!..

Ива услышал его голос, попробовал добросить до валуна гранату, приподнялся, опираясь на руку, бросил с размаха, и в ту же секунду что-то тяжелое и тупое ударило его сзади по каске. Нестерпимо яркий свет полыхнул в глазах.

«Обошли, сволочи!.. — подумал Ива, проваливаясь в мягкую пустоту. — Обошли…»

Минас стрелял из-за высокого каменного барьера, надежно защищавшего его. Он видел, как Ромка подползает к дверям охотничьего домика, как переваливает через высокий порог обмякшее тело Карла Зигля.

Полевой телефон лежал рядом с Минасом. Время от времени, когда наступали короткие паузы, он снимал трубку и прижимался к ней ухом. Но трубка молчала.

«Что же со связью?.. Где Отто Штейнер?.. Как там Ивка?..» Эти короткие, словно выбитые морзянкой мысли вспыхивали и гасли. Минас вжимался щекой в теплое дерево автоматного приклада; длинные очереди невидимой огненной чертой продолжали отсекать от охотничьего домика лезущих вперед гитлерюгендов — открытая поляна перед домом простреливалась Минасом из конца в конец.