Иноземец - Кэролайн Черри

— Мне не нужен врач, — сказал Брен.

Он не хотел, чтобы к нему приближался личный доктор вдовы. Он хотел только отдохнуть немного, полежать на подушках, пока бульон найдет себе место.

Но его желания никого не волновали. Сенеди вышел вместе с Чжейго, потом вернулся, ведя пожилого атева с полной сумкой медицинских причиндалов, а тот откинул меха — Брену сразу стало холодно, — прослушал сердце, поглядел в глаза, пощупал пульс и начал расспрашивать у Банитчи, что он давал больному и сколько чашек чая тот выпил.

— Одну, — повторял Брен, но жертву никто не слушал.

В конце концов доктор снова подошел, уставился на него, как на интересный экземпляр в коллекции, спросил, есть ли остаточный вкус во рту, не пахнет ли ему что-нибудь чаем — остаточный вкус покажет ему этот запах.

— Молоко, — сказал доктор. — По стакану каждые три часа. Теплое или холодное.

— Холодное, — сказал Брен, содрогнувшись.

Конечно же, когда молоко появилось, оно было подогрето, вкус у него был как у чая, и Брен начал ныть; но Банитчи попробовал молоко сам, поклялся, что вкус чая у Брена только во рту, и сказал, что когда вкус пропадет, это будет признаком, что организм очистился от вредного вещества.

Тем временем Алгини — тот, у которого не было чувства юмора, регулярно приносил ему фруктовый сок и заставлял пить, так что Брену приходилось то и дело подниматься и совершать прогулки в «удобства», как деликатно выразился Майги.

А Банитчи тем временем снова исчез, а Алгини ничего не знал о его почте и не мог дать разрешения протянуть электрический шнур…

— Это исторический памятник, нанд' пайдхи. Как я понимаю, любое изменение в этих стенах должно быть согласовано с Комиссией по охране памятников. Мы даже не можем снять картину, чтобы повесить на те же крюки свою доску с расписанием.

Слова его звучали не особенно обнадеживающе.

— А есть у меня надежда, — спросил Брен, — вернуться в Город в скором времени?

— Я, конечно, могу передать вашу просьбу, нанд' пайдхи. Но, должен сказать, я лично так не думаю. Я уверен, те соображения, которые привели вас сюда, все еще остаются в силе.

— Какие соображения?

— Охрана вашей жизни, нанд' пайдхи.

— По-моему, здесь она уже подверглась опасности, разве не так?

— Мы предупредили кухню, чтобы запрашивали, не присутствуете ли вы в любой группе, которую они обслуживают. Повар чрезвычайно обеспокоен. Он заверяет вас, что в дальнейшем будет крайне осмотрителен.

Брен надулся как ребенок, потом, чувствуя огорчение Алгини, попытался подправить выражение лица — но он и чувствовал себя как ребенок, вокруг которого суетятся, за которого все решают, о котором говорят, как будто его здесь нет, возвышающиеся над ним огромные существа, и мотивы этих громадин слишком темны и секретны, чтобы делиться с ним. Это толкало его на детские выдумки — например, послать Алгини с каким-нибудь сложным поручением, а самому пока прокрасться вниз, выскользнуть за дверь и двинуться по дороге в город.

Тем не менее, пока что он сидел в постели как благоразумный взрослый человек, старался не капризничать с персоналом и пил это проклятое молоко…

— Холодного принесите! — умолял он Алгини, твердо решив, что больше не выдержит.

Вследствие чего повара, явно слыхом не слыхавшие о чем-либо подобном, прислали молоко со льдом.

Молоко наконец отбило вкус чая во рту, фруктовым соком он заливался, пока не решил, что у него уже в жилах течет сок вместо крови; когда он сказал это Джинане, тот счел его слова восхитительно оригинальной шуткой.

Брен так не считал. Он попросил книги о Майдинги, он читал о замке Мальгури, в частности, о своих апартаментах — в книгах было множество цветных иллюстраций с указаниями, к какому веку относится какой предмет. Его кровать, например, насчитывала семьсот лет.

В эту часть замка водили экскурсии, когда в резиденции не было гостей. Он представил себе туристов, проходящих через эти комнаты, детей, со страхом глазеющих на эту кровать, и гида, рассказывающего о пайдхи, который умер в замке Мальгури и, говорят, бродит в коридорах по ночам и появляется в кухне, разыскивая чашку чая…

Но все это была история, к которой люди до сих пор не получили доступа, — он знал точно, он ведь читал все труды своих предшественников. Ему хотелось делать заметки, хотелось заказать «Анналы Майдинги» (труд некоего Тагиси из городка Майдинги, принадлежащего к клану Полгини, дому Кардити-Айгорана), чтобы отправить в постоянную научную библиотеку пайдхиин на Мосфейре… но тут он вспомнил об электрическом шнуре, которого никак не мог допроситься. И никто, конечно, не имеет права вывернуть эту проклятую историческую лампочку, чтобы ввинтить на ее место переходник со шнуром. Ведь это может сдвинуть проклятую историческую проводку со своего места на исторических деревянных балках.

Потом он вспомнил, что бывают зарядные устройства на солнечных батареях. Интересно, найдется ли в ближайшем городке такая штука, совместимая с его компьютером, и сможет ли он оплатить ее со своего счета через местный банк — Банитчи, конечно, смог бы.

А пока что придется обойтись бумагой и пером. Он встал, обшарил письменный стол в кабинете и нашел бумагу. Но не перо. Поискал то, которым записывался в книгу гостей. Нет. Исчезло.

С ума сойти. Он позвонил слугам, заявил Джинане, что ему нужно перо немедленно — и получил наконец какое-то, реквизированное в помещениях прислуги. Оно то ставило кляксы, то царапало, но все-таки писало; он завернулся в теплый халат, натянул чулки на замерзшие ноги, сел к столу и написал крайне невеселое послание тому, кто придет на его место.

«…если, — добавил он угрюмо, — эти слова когда-нибудь увидит человеческий глаз. У меня под матрасом лежит пистолет. Но в кого мне стрелять? В Алгини, который не может повесить на стену свою доску с расписанием? В Сенеди, который наверняка представления не имел, что такой чай смертелен для земного человека?

Табини-айчжи отправил меня сюда ради моей безопасности. Пока что я едва не умер от руки мальгурийского повара — у него получилось куда лучше, чем у шечиданского убийцы…»

О некоторых вещах он не стал писать, опасаясь, что его комнаты не защищены от обыска, пусть даже совершаемого его собственными слугами и агентами службы безопасности — что, по-видимому, одно и то же, — но он напомнил себе о вдовствующей айчжи, и дважды напомнил себе о загадочных словах, которые как бы между прочим обронил Табини: «Бабушка сейчас в резиденции» — что у него было при этом на уме, интересно знать?