Маски - Борис Егоров

Казалось, тут бы взять да вмешаться высокому начальству из главка. Однако именно оно заняло по отношению к Кулебякину позицию, которую нельзя не назвать по меньшей мере странной.

Приказом директора наш герой был уволен из техникума. Пострадавший, конечно, помчался повыше. И вот уже директор техникума получает предписание: «Отмените свой приказ и восстановите т. Кулебякина».

А надо было не восстанавливать, а под суд отдать. Кулебякин явился однажды в преподавательскую комнату, вырвал из рук преподавательницы Антоновой экзаменационные билеты и скрылся. Студентам, собравшимся в аудитории, пришлось объявить, что экзамен сегодня не состоится, ибо надо готовить новые билеты.

В техникуме составили акт и решили дело на хулигана передать в суд, однако… этому воспрепятствовала очередная резолюция свыше: «Всякое судебное преследование приостановить».

Но наконец в главке все-таки приняли решение избавиться от Кулебякина. Директор техникума предложил проект приказа, в котором говорилось, за какие хорошие дела человека снимают с работы. После некоторых проволочек приказ в главке подписали. Но выглядел он совершенно неожиданно: «Откомандировать в порядке перевода…».

Все очень хорошо. Кулебякин доволен. Доволен всем, кроме характеристики, которую дали ему в техникуме. Не совсем уж она красива. Сказано в ней и о том, каков моральный облик Евгения Яковлевича…

Как поправить это дело? Куда идти бедному, гонимому педагогу? Конечно, в главк, к высокому начальству.

И вот уже проводят с директором техникума разъяснительную работу, как надо писать характеристику на Кулебякина.

Чем объяснить такое мягкосердечие? Что говорит высокое начальство, оправдывая свой гуманный акт? А вот что:

«Кулебякин хорошо читает лекции, предмет знает. Значит, деловые качества у него хорошие. А деловые качества — это главное и определяющее. И наказывать его мы не имеем никаких оснований. Специалистов надо ценить. Что же касается всяких там склок в коллективе, то мы должны быть выше этого».

Сидит такой деятель на высоком административном пьедестале. Где-то внизу кипят страсти, но он к ним равнодушен. Равнодушен потому, что пребывает в убеждении: лицо работника определяется только его квалификацией, все остальное — личная жизнь, к производству отношения не имеющая.

Точка зрения не новая и сто тысяч раз опровергнутая. Но к разговору об этом приходится возвращаться, ибо есть еще у нас руководители, кои думают именно так.

Они деловые люди. Их интересует только «чистое дело». Но такового, как известно, в природе не существует. Деловые качества человека от его качеств моральных отрывать весьма рискованно, да и не на пользу это. Даже, как говорят, совсем наоборот. Ведь всем известно, что в конце концов получается, когда в лекторе ценят только умение красиво говорить, в футболисте — способность точно бить по воротам, а в певце — искусство брать верхнее «ля».

Разрешите пожаловаться

Беседу с пациентами врачи начинают традиционным вопросом:

— На что жалуетесь?

Жалоба дает им в руки конец той нити, идя по которой они приходят к разгадке тайны болезни.

Врачи любят людей. Врачи — гуманисты.

В долгие часы ночных дежурств они мечтают о том лучезарном времени, когда количество эритроцитов и лейкоцитов у каждого гражданина планеты не будет отклоняться от нормы и граждане все как один станут красивыми и розовощекими. Глянешь и увидишь: все они смеются здоровым смехом, как Олег Попов; бегают, как Владимир Куц; мечут диск, как Нина Думбадзе. И при разговоре так сверкают белизной зубов, словно только что сошли с гумовской рекламы. Тогда можно будет начать великий демонтаж рентгеновских аппаратов и поставить на вечный прикол столько лет устрашавшие впечатлительных людей бормашины.

Это фантазия. А почему бы, товарищи, и не пофантазировать? Разве нет оснований? Не к тому ли идет дело? И когда сегодня врач говорит свое будничное: «На что жалуетесь», — он знает: его работа посвящена тому, чтобы в будущем никто ни на что не жаловался.

Мудрое изречение, которое чаще других красуется при входах на стадионы и детские площадки, гласит: «В здоровом теле здоровый дух». Но человека в идеале мы представляем себе не только бесконечно крепким телом и безгранично юным душой. Мы видим его хорошо, изящно одетым. Да, да! Человек не ангел. Ему надо одеваться. И не как-нибудь. Как-нибудь одевались его далекие предки, носившие по праздникам набедренные повязки.

Техника с тех пор, как известно, сделала определенный шаг вперед. Культура — тоже. И к одежде ныне предъявляются требования строгие, высокие.

Полосатые рубахи, в кои некогда рядили первых парней на деревне, уже не покупают, даже со скидкой. Пылятся, болтаясь на плечиках, никем не замечаемые «спинжаки» — старые грехи Швейпрома. Выгорают на солнце малиновые ковбойки с кальсонными пуговицами на рукавах. Тоже ошибки молодости. Зато новинки берут нарасхват. Люди покупают все, что современно, удобно и ласкает глаз. А в отделе дамской одежды то и дело этакой несмолкаемой лирической музыкой звучат: «капрон», «нейлон», «перлон».

Кто-то спрашивает:

— А нитрон скоро появится? По радио о нем уже говорили…

Мужчины острят:

— Не жизнь, а химлаборатория!

Все это хорошо. Все это радует. Но сквозь перлоновую кисею нельзя не увидеть кое-какие недостатки.

Догадливый читатель уже понимающе кивает: речь, конечно, пойдет об ателье. Ох, сколько уж говорено на эту тему! В одной программе Ленинградской эстрады насчет ателье был специальный номер. А Московский театр оперетты — тот еще дальше пошел: целый вечер знакомит зрителя-слушателя с недочетами работы модельеров и закройщиков.

Но, к сожалению, ни после премьеры, ни после двадцатого представления в Театр оперетты не пришло извещение: «Все портняжные ляпсусы, вскрытые вами посредством пения, музыки и танца, ликвидированы. Оперетту можно снимать со сцены. Сочувствуем автору». Нет, не получал театр такого извещения. И эстрада не получала.

А в то время, когда на столичной сцене разыгрывалось театрализованное швейпромовское действо, некий инженер имел неосторожность обратиться с заказом на зимнее пальто в некое ателье треста «Мосиндодежда». Заказчик был дальновидным и, руководствуясь принципом «готовь сани летом», сделал заказ еще в июле. Были примерки, были проволочки. Наконец в конце сентября закройщик вручил инженеру свое произведение. Нет, это не было индпальто. Далеко не «инд»! Рукава — коротышки, пуговицы явно неподходящего цвета, а подкладка, вместо того чтобы быть скрытой от посторонних взоров, нагло вылезала на отвороты бортов. Пуговицы перешивали, рукава удлиняли, но подкладка упрямо не хотела отступать с занятых позиций. Некуда ей отступать: так все было задумано и скроено.

С сентября по январь инженер каждое воскресенье аккуратно навещал ателье. Уже ушел в отпуск прежний закройщик, уже за ножницы взялся другой. Кое-как, зигзагами, подкладку подрезали, но всю упрятать не удалось.

А ртутный столбик термометра тем временем сползал вниз. И однажды, видимо беспокоясь за здоровье заказчика, директор ателье сказал человеческим голосом:

— На январь назначена городская комиссия. Если она признает, что пальто хорошее, мы обяжем вас принять его по акту.

Комиссия собралась. Пальто признали соответствующим. А чтобы подкладки не было видно, посоветовали заказчику всегда застегиваться на верхний крючок… Правда, обнаружилось, что крючок без посторонней помощи не застегивается. Но выход был найден моментально:

— У вас что, жены нет? Вот она и будет зацеплять этот крючок… А не она, так соседи по квартире.

Директор ателье уже было взялся за ручку, чтобы подписать акт, как произошла осечка: с помощью перекрестного опроса бдительный заказчик установил, что комиссия вовсе не обладает широким городским авторитетом и состоит из… работников этого же ателье.

— Верно, работники все наши, — не растерялся директор. — Но вообще, если будете капризничать, ваше пальто как висело, так и будет висеть…

Друзья успокаивали пострадавшего:

— Скоро опять лето. Скоро будет тепло. Уже первая декада января. По известной примете, в это время цыган шубу продает.

Но настойчивый заказчик зябко ежился и продолжал аккуратно ходить в ателье. Наконец там признали, что старое пальто никуда не годится. Надо шить новое. И в один из мартовских дней директор направился вместе с заказчиком на базу, выбирать материал.

— Вот возьмите, чудная вещь, — показал он заказчику на коричневый рулон.

— Но это же женский драп.

— Это верно, женский, — несколько смутился директор. — Но и мужчины его иногда носят… и не обижаются!

Носят ли? Не обижаются ли? Ой ли?..