Ходоки во времени. Освоение времени. Книга 1 - Виктор Васильевич Ананишнов

– Иван не знал, что и подумать. – Но почему тогда он знал? Ты произнёс это в прошедшем времени.

– Мы люди Прибоя, – терпеливо повторил незнакомец. – Я вот Элам Шестой, а он – Девятый. Мой потомок.

Иван помолчал, усваивая сказанное.

– С тобой здесь ещё кто-то?

– Да, Элам Семнадцатый. Он недавно оттуда и ещё не совсем хорошо себя чувствует. У нас с ним когда-то прибойные ритмы почти совпадали, потом случился сбой. Теперь опять встретились. Его в этот раз отбросило не намного. Он испытал это впервые.

– Я мало что понимаю из твоих объяснений. – Иван сел, кривясь от боли в ягодице. – Извини.

Сказал о непонимании искренне, так как, и верно, всё изложенное Эламом Шестым находилось вне его восприятия.

– Может быть, и хорошо, что не понимаешь, – философски заметил незнакомец. – Для тебя хорошо. Нам вот с Семнадцатым не страшен Переход, потому что наш предок будет жить в безопасности, а мы уже…

Элам Шестой стал говорить слегка нараспев, и Ивану опять показалось – заговаривается.

– …может быть, завтра на Переходе выпадем из цикла, но потомки мои… У Семнадцатого их ещё мало… Каждый имеет потомков, но чтит…

Иван засыпал, убаюканный распевом Элама Шестого, терял нить слышимого, ему мнился тёплый, пронизанный солнечным светом, лес, где журчит ручей или щебечет какая-то птичка.

Дочь Пекты Великого

Нечеловеческий крик заставил Ивана вскочить на ноги. Со сном всё позабылось: и Хем, и клетка, и люди Прибоя. Стеснённый со всех сторон, считая явь продолжением дурного сна, он в недоумении и бессмыслии заметался. Везде его встречала преграда, не помогали и резкие движения.

Когда же, наконец, вспомнил события вчерашнего дня, в сердцах ударил кулаками по прутьям клетки и едва не взвыл от боли и бессилия что-либо изменить в напасти, затронувшей его.

А вокруг опять шумела и оживлённо перемещалась, будто в кипящем котле вода, людская толпа. Утренний свет хорошо высветлил площадь, обшарпанные от древности или неухоженные стены строений. Пугающими зевами темнели пустые глазницы окон, кроме того, где ночью горел свет – оно отражало сейчас солнечные блики остеклённой поверхностью.

Тележек с клетками Иван насчитал, включая в общий счёт и свою, шесть. Одну из них никто не занимал, в остальных сидели какие-то люди. Узники или Подарки?

«Тоже мне, Подарки!» – подумал он.

Пустая клетка его не интересовала, зато товарищи по несчастью привлекли внимание. Разглядывая их, он хотел сделать хотя бы какое-то заключение о своей роли во всём этом кошмаре. Или определить степень возможности каким-либо образом избавиться ото всего этого.

Ближе всех находился человек с бритой головой и вислыми усами. Он сидел и беспрерывно кивал головой. Его голые мосластые ступни вылезли за пределы клетки, пальцы ног шевелились.

Не отметив для себя ничего достопримечательного, Иван перевёл взгляд на другого узника. Его тележка стояла метрах в двадцати, поэтому трудно было понять его действия. А он, похоже, к удивлению Ивана, делал физзарядку. Иван сам бы не прочь был размяться, но в клетке!..

– Гхор! – крикнули невдалеке.

Иван вздрогнул и резво обернулся на крик. Заныла ягодица, и ему захотелось лучше рассмотреть виновника раны и обидчика. Кроме того, не хотелось снова получить тычок туда же.

Трое, в белых рубахах и шортах, дурмы, как назвал их ночной незнакомец, или пенты, по их самоназванию, стояли у пустой клетки.

Гхор, бесцеремонно расталкивая людей, подбежал к ним и сделал полуприсед-полупоклон. Между ним и дурмами состоялся невнятный разговор, после чего Гхор просунул руку в клетку, что-то там сделал и быстро, словно обжёгся, выдернул свою конечность обратно. К удивлению Ивана, после всех манипуляций Гхора, в пустой, казалось бы, клетке матово заклубился воздух, и вскоре проявилась фигура женщины. По-видимому, о ней вчера говорили дурмы, называя её дикаркой.

При одинаковости клеток, Иван мог судить о женщине одно: она была сравнительно высока и хорошо сложена. Он не видел её лица, но смог по достоинству оценить её грациозные движениям. Тонкая ткань её одежды, подчёркивала фигуру. По плавному полёту руки, и особым нюхом мужчины, Иван посчитал её красавицей. Вернее, ему хотелось, чтобы она была таковой. Какая же она дикарка?

Что там говорила девушка, совершенно не было слышно, а дурмы порой повышали голос, и Иван ловил ничего не значащие для него обрывки фраз:

– … второй раз … он знает, что делает … никогда не пройти … ты знаешь …

– Элам Шестой! – вспомнил и позвал Иван, не будучи уверенным получить отклик от ночного собеседника.

– А я уж подумал, ты позабыл обо мне, – услышал он знакомый голос с торжественно-уверенными нотками, мол, так и должно быть, а – никак иначе.

Рядом с клеткой стоял невысокий, совершенно лысый толстячок в распахнутой на груди грязной шерстяной куртке, в шортах до колен и в тяжёлых башмаках, рассчитанных, наверное, служить ему всю жизнь. В плечах его чувствовалась сила, но руки едва доставали бёдер и заканчивались пухлыми кистями – явно не из трудяг, сразу определил Иван.

– Доброе утро, Элам Шестой.

– Доброе, говоришь? – Элам, прищурившись против солнца, посмотрел на Ивана.

Иван хмыкнул. Элам, конечно, прав. Какое уж тут доброе утро? Впору клетку разнести и убежать куда подальше. Он подавил нарастающее раздражение.

– Кто это? – он показал в сторону клетки с женщиной.

– Напель… Кто же ещё? Тоже не знаешь?.. Говорят, она дочь самого Пенты Великого. – Толстячок в улыбке округлого лица показал редкие зубы. – Восстала, говорят, против отца своего. Сбежала сюда, в прошлое. И не в первый раз, говорят.

– Говорят? А на самом деле? О Пенте Великом не спрашиваю, так как понятия не имею, кто он и что собой представляет.

– Ну-у… Пекта Великий известен всем. Он повелитель Дурных Веков. Это он их создал и назвал Поясом Постоянного Времени или Закрытых Веков. А мы их Дурными Веками называем. Не иначе. И все наши, людей Прибоя, проклятия – этому Пекте. Дурмы, и те, кроме как Убийцей Времени, его не называют… Убивре – и всё!

– Прибой его разбей! – скрипуче сказал человек, сидящий на земле подле ног Элама Шестого, по-видимому, догадался Иван, Элам Семнадцатый.

Потомок, о котором вчера говорил старший Элам, ни в чём не походил на своего дальнего пращура. Костистое удлинённое лицо увенчивал припухлый нос; длинные руки с громадными, но с сухими кистями охватывали острые колени; жидкие вислые усы и кочковатая поросль на голове – вот всё, что отметил Иван в Семнадцатом при первом осмотре.

Иван хотел спросить ещё что-то, но дико, на пределе человеческих возможностей, закричал Гхор. Ему таким же криком ответил двор (Эламы тоже начали кричать, выпучив от напряжения глаза так, что на их шеях вздулись вены).

Одна стена, где как будто стояло здание, легко сдвинулась в сторону, и взору Ивана открылась даль простиравшейся ниже угла зрения зелёно-жёлтой долины с холодными проблесками речек и озёр.