Чертова Мельница - Александр Бушков

— Посол в Сегуре. Я знаю.

— Да, вот именно… Мало того, министр двора был новый. Конечно, любой министр на своем посту не вечен, но это имя… Я этого человека прекрасно знал. Он до того лет пятнадцать прослужил в министерстве двора, но на десятых ролях, без всяких перспектив — дрянной был человечишка, мелкий интриган и мелкий пакостник, с кучей грешков за душой. В министерстве его держали исключительно из-за дяди — он адмирал флота, человек влиятельный. Словом, уж кого-кого, а это пакостливое ничтожество я никак не ожидал обнаружить на министерском посту. В конце концов, король его даже не знал близко, для короля он всегда был одной из множества безликих фигур на заднем плане… И вдруг, изволите ли видеть… Как бы вы поступили на моем месте?

Не раздумывая, Сварог ответил:

— Я бы немедленно сел и написал друзьям в Горрот, чтобы объяснили, какая там чертовщина завертелась…

— Вот так я и поступил. Только ответы были предельно странными — уклончивыми, обтекаемыми, сухими. Мне писали, что им, изволите ли видеть, не подобает обсуждать поступки его величества, и предлагали впредь следовать их примеру. Словно чужой рукой писано. Я всех их знал с детства — и не узнавал сейчас никого. Полное впечатление, что все шесть писем написаны под чью-то диктовку, будто всех шестерых собрали в одном месте, дали перо, чернила, стали диктовать… Хотя, конечно, друг друга письма слово в слово не повторяли. И все равно…

— А почерк?

— Каждый, несомненно, писал своей собственной рукой, — ответил граф безрадостно. — Все почерка были знакомыми. А впрочем, любой почерк можно подделать, есть мастера… А еще примерно через месяц я получил от министра двора очередной разнос: мне запрещалось впредь в частной переписке с Гасфортом и Витеро обсуждать все, что касается короля и двора. Наверняка наши письма где-то перехватывали, вскрывали и читали… Я написал еще нескольким знакомым, вхожим во дворец — но ни один не сообщил ничего толкового. Та же уклончивость, сухость, словно писано под диктовку, а то и вовсе кем-то другим, мастерски подделавшим почерк. Трое из пятнадцати не ответили вообще: а ведь все эти люди, все до одного, были настоящими друзьями… Еще через несколько дней прискакал курьер, уже с собственноручно подписанной королевской грамотой. Мне без особых околичностей предписывалось безвыездно оставаться в Глане впредь до особого распоряжения. По сути, это была даже не немилость — опала. Как это бывает, когда человеку предписывается «незамедлительно отбыть в дальние имения». Только вместо дальнего имения — Глан… У меня твердая уверенность, что Гасфорт и Витеро получили те же самые рескрипты: они никогда не упоминали о том в письмах, но ни разу и не сообщали, что побывали в Горроте… Я попросил жену написать несколько писем. Две ее давних подруги — фрейлины королевы, еще несколько приняты при дворе… То же самое: одни молчали, другие отвечали уклончиво. За всем этим должно было скрываться нечто масштабное и серьезное: ну, вряд ли все затеяно исключительно против нас девятерых, бывших «академиусов»… Новый министр двора, новый министр иностранных дел — опять-таки мелкий, препустой человечек, которого никто и не ожидал увидеть на этом посту… Вот так оно все и началось.

— И как продолжалось?

— Собственно, говоря, никак, — пожал плечами граф. — Около двух лет, вплоть до недавнего времени, я так и просидел в совершеннейшем неведении: ясно было, что писать друзьям и знакомым бесполезно. Попробовал пару раз, не удержался — снова сухие отписки, а то и молчание… Я… Понимаете, ваше величество, я смирился. За все это время среди проезжавших из Горрота путешественников не оказалось никого, кто мог бы хоть что-то прояснить: ни один из них не бывал при дворе, а в стране, судя по их рассказам, не изменилось ровным счетом ничего.

— А близкие и родственники? Ваши и вашей жены? Вы же не могли не поддерживать с ними переписку?

— С некоторых пор никто из близких и родственников не отвечал на вопросы и не сообщал интересных новостей. «Как поживаете? Как дела?», «Малышка Траси выросла и вышла замуж за флотского лейтенанта», «Граф Бельгор окончательно промотался и живет теперь в единственном оставшемся у него именьице, на которое по его убогости даже нет покупателей». В таком вот духе. Пустая светская болтовня. А потом начались вовсе уж непонятные странности, уже не связанные с королем и двором. Во время осады крепости Корромир… боюсь, ваше величество не поверит…

— Подбежавшая к воротам собака, вдруг взорвавшаяся в крепостных воротах невероятной силы бомбой? — скучным голосом уточнил Сварог.

— Да, вот именно…

— Ну отчего же мне не верить, — сказал Сварог. — Верю. Видел своими глазами. Простите, не буду рассказывать, как так получилось.

— Да, конечно, я понимаю… — закивал граф. — Я-то об этом узнал, вот смех, от своих шпионов в Глане…

— Значит, ничего подобного прежде не было? — деловито спросил Сварог. — Никогда раньше ваши армейцы… или кто-то еще таких вещей не использовали?

— Никогда раньше, — твердо сказал граф. — В жизни не слыхивал. Ну, а потом эта вода, что обрушилась с неба на ваш здешний дворец, камни, упавшие на вашу армию… Такого прежде не бывало, не знаю, что и думать… Быть может, есть и другие загадочные случаи, только я про них не знаю…

«Уж это наверняка, — подумал Сварог, вспомнив живые бомбы, спалившие дотла домик бабки-гусятницы и гостиницу Тетки Чари, вспомнив рассказ о тюлене, вызвавшем цунами. — Вполне может оказаться, было еще что-то похожее, о чем мы оба не знаем…»

— Продолжайте, — сказал он сухо.

— После всего этого я окончательно уверился, что дело тут не просто во внезапно вспыхнувшем королевском самодурстве… кстати, абсолютно не сочетающемся с тем Стахором, которого я знаю больше двадцати лет… Что-то грандиозно-жуткое случилось… хотя страна, такое впечатление, ничего не замечает…

— Прямой вопрос, — сказал Сварог. — Ваше решение бежать как-то связано с вашей встречей с маркизом Витеро, случившейся недели две назад?

— Вы и это знаете? Ну да, конечно…

— Шпионаж — дело житейское, любезный граф, — сказал Сварог преспокойно. — Вы им сами занимались вплоть до последнего времени, должны понимать.

— Я понимаю…

— Итак?

— Витеро решил отправиться в Горрот на свой страх и риск, — сказал граф, зябко поеживаясь так, словно в гостиной стоял лютый холод. — Он из нас всех — самый горячий и нетерпеливый. У него попросту кончилось всякое терпение, не мог больше сидеть на этом чертовом острове… Его отец в последний год очень плох, и он решил использовать это печальное обстоятельство. Сыновние чувства возобладали над исполнением королевской воли… Он выразился примерно так: черт побери, в конце концов, голову мне не отрубят и в тюрьму не упекут. В крайнем случае с треском вышибут со службы и сошлют в дальние имения — но, по крайней мере, у меня будет шанс разобраться наконец во всей этой чертовщине…