Колыбельная - Владимир Данихнов

–Так тебе!– закричал Танич вне себя от радости.– Так тебе, гнида!

Он пнул умирающего в коленную чашечку. «Но разве тварь легко убить?– мелькнуло у него в голове.– Она притворяется. Точно притворяется. Надо поскорее уходить». Он бросил последний взгляд на Молнию и побежал в сторону городских огней. «Так,– подумал он на бегу,– постой». Он остановился. Бежать незачем: он поймает попутку на другой стороне шоссе. На ней и вернется в город. Так получится гораздо быстрее. Танич ступил на дорогу. Он ничего не видел и не слышал, кроме телевизионных помех, которые до сих пор звучали в его голове. Как раз в это время от любовницы возвращался молодой человек по имени Саша в своем черном «вольво». Сегодня он поссорился с любовницей. Более того: он разочаровался в ней. Он понял, что Анжелочке от него нужны только деньги и подарки. От разочарования у него сильно заболела голова, и он проглотил две таблетки парацетамола. Саша перешел с ибупрофена на парацетамол неделю назад, потому что ибупрофен перестал ему помогать. Ведя машину, он размышлял, какие женщины все-таки суки. Кроме его жены, конечно. У него послушная жена. Терпеливо ждет его дома. Страшная догадка посетила Сашу: что, если она такая же сука, как все. Может, пока его нет дома, к ней приходит любовник. Они спят в его постели и глумятся над ним. Саша представил, как ее любовник, смеясь, спрашивает: и че, у него правда такой маленький? И жена с хохотом отвечает: крохотный! Вот такусенький! Ха-ха, смеется любовник, вот урод. Саша вспомнил, что жена в последнее время подозрительно часто меняет простыни на кровати; этот факт укрепил его подозрения. Боже, подумал он, ты вкалываешь в поте лица, света белого не видишь, а эти сучки… У него еще сильнее заболела голова. Он потянулся к бардачку за упаковкой парацетамола. Таблетки выпали из нетвердой руки.

–С-сука,– сказал Саша и наклонился за упавшим лекарством.

Он не увидел Танича, а Танич не услышал шума приближающейся машины. Удар был такой силы, что его подбросило в воздух. Воздух был холодный и плотный, как горная река, текущая в вечность. Танича протянуло лицом по шершавому асфальту, и он снова стал маленьким. Он сидел на земле в окружении чужих могил с распухшей ногой и смотрел на тварь, которая пряталась среди деревьев. Тварь была огромная. От нее пахло тюльпанами и могильной землей, руки ее изгибались как щупальца, а глаза светились, делая мир вокруг странно контрастным. Мама, вернись, робко позвал Танич. Тварь засмеялась. Танич разревелся, потому что ему стало обидно. Пошел снег. Время остановилось.

Глава девятая

Проснувшись в первый раз, Гордеев увидел белый потолок. Кроме потолка он ничего не увидел, как ни старался повернуть тяжелую голову. Ему захотелось спать, и он закрыл глаза. Проснувшись во второй раз, он увидел лицо медсестры. Она улыбалась ему ярко-красными губами. Кончик ее носа тоже был красный. Как клоун, подумал Гордеев. Привет, сказал он. Привет, сказала медсестра, как мы себя чувствуем? Отвратительно, сказал Гордеев. Медсестра улыбнулась. Они немного поговорили. Гордеев спросил, какое сегодня число. Тридцать первое декабря, сказала медсестра. Почти неделя выпала из памяти, подумал Гордеев. Медсестра велела ему лечь на живот и спустить штаны. Он послушно перевернулся. Ну вот, всё в порядке, сказала медсестра. Есть какие-нибудь пожелания? Нет, сказал Гордеев, подтягивая штаны и переворачиваясь на спину. После обеда к вам придет гость, сказала медсестра. Отлично, сказал Гордеев. Он увидел на тумбочке апельсины в сетке и пачку яблочного сока. Значит, кто-то уже приходил, подумал он. Под потолком работал маленький телевизор в обрамлении вырезанных из бумаги снежинок. Передавали новости. Гордеев попытался разобрать слова ведущего. Поспите, если хотите, сказала медсестра, я выключу телевизор. Он послушно закрыл глаза.

Когда он открыл глаза, за окном начинало темнеть. На стуле перед кроватью сидел Пал Иваныч в больничном халате. На постаревшем лице лежали тени. Морщинистые руки комкали полу халата. Он не сразу заметил, что Гордеев открыл глаза. А когда заметил, застыл на миг и жалобно улыбнулся. Здравствуй, отец, сказал Гордеев. Здравствуй, сын, сказал Пал Иваныч, с возвращением тебя. По дряблым щекам текли слезы. Ты совсем на себя не похож, заметил Гордеев. Что-то я совсем расклеился, виновато засмеялся Пал Иваныч.

–Что со мной случилось?– спросил Гордеев, приподнимаясь на локтях.

–Ничего серьезного,– объяснил Пал Иваныч,– но ты проспал несколько дней, и мы волновались.

Гордеев нахмурился, пытаясь вспомнить.

–Меня нашли на складе?

Пал Иваныч кивнул.

–А Молния?

–Кошевой исчез. Этого больного урода объявили в розыск.

Гордеев вспомнил спуск по лестнице и комнату с огоньком; он спал уже тогда? Когда именно он уснул? Он напрягся, пытаясь выстроить цепочку событий. Цепочка послушно выстроилась. Он искал разрыв в цепочке и не находил его.

–Как меня нашли?– спросил он.

–Давай поговорим об этом позже,– предложил Пал Иваныч.– Ты еще слишком слаб.

–Как меня нашли?– повторил Гордеев.

Пал Иваныч вздохнул.

–Был анонимный звонок в полицию.– В его голосе прозвучало недовольство.

Наверно, знает, что звонила Оля, подумал Гордеев, и уже выяснил, что она – стриптизерша. Небось, решил, что у меня с ней связь. Представляю, как он злится. Надо обронить при случае, что я собираюсь жениться на проститутке. Его хватит удар. Гордеев вспомнил о Зине; он так и не нашел ее. Наверно, сбежала с Мишенькой в другой город. Или за границу. Плевать, подумал Гордеев. Он опустил голову на подушку. Его охватила апатия. Несколько месяцев жизни потрачено впустую. Молния сбежал. Сможет ли он долго скрываться? Какая, к черту, разница. Я пес, подумал Гордеев и зевнул: усталый сонный пес.

–Что насчет «газели»?– спросил он.

–Никуда не делась.– Пал Иваныч кивнул.– Она стояла там же, на складе. Кроме того, нашли еще три трупа. Две девочки и мужчина сорока лет. Бывший водитель автобуса. Зовут Семен… фамилию не помню. Он лежал в одном из помещений склада. Повезло, что мы смогли установить его личность. То, что от него осталось, сложно назвать телом. Груда мяса. Его порубили на куски.

–Спасибо за приятные подробности, отец,– сказал Гордеев.

–Ты сам хотел знать, что случилось.– Пал Иваныч пожал плечами.

Гордеев промолчал. Его лицо застыло. Пал Иваныч испугался, что сын велит ему уходить, и выудил из-под кровати пакет.

–Смотри, я кое-что принес. Сок, фрукты, сыр. Твой любимый, французский с плесенью, как его…

–Рокфор.

Пал Иваныч закивал:

–Да-да, рокфор. А еще шампанское. «Цимлянское». Наш продукт, российский. Доктор сказал, что тебе пока нельзя шампанского, но я настоял на своем. Эти костоправы ничего не понимают. Какой Новый год без шампанского? А он всё повторяет: «Нельзя, нельзя…» Достал он меня. Видно же, что назло, падла. Чуть не врезал ему в табло. Вздумал меня жизни учить, сопляк. Твари они все. Ладно, господь с ним. Ну что, откроем? Я захватил два бокала. До полуночи я тут сидеть, конечно, не смогу. Но хотя бы проводим старый год. По-семейному. А?

Гордеев без всякого выражения смотрел на отца. Пал Иваныч поставил бокалы на тумбочку. Взял бутылку, сорвал фольгу и ослабил мюзле, придерживая пробку рукой; раздался хлопок, и пробка очутилась в руке Пал Иваныча. Над горлышком вился парок. Пал Иваныч наполнил бокалы до краев и немного подождал. Гордеев не сдвинулся с места. Тогда Пал Иваныч сам протянул ему бокал. Гордеев посмотрел на отца удивленно, но бокал взял. Задумчиво повертел в руке, поднес ко рту. Пузырьки щекотали нос. Гордеев смочил шампанским сухие губы. Его занимал один вопрос: когда именно он уснул. В те полчаса, когда они с Кошевым ехали в машине? Когда только приехали на склад? Или позже, в помещениях склада? Потерял ли он сознание, когда упал, спускаясь по лестнице? Гордеев зажмурился. Нелепая мысль пришла ему в голову: может, он уснул в тот момент, когда выстрелил в голову умирающей собаке? Он не был уверен. Пал Иваныч робко позвал: сынок, что с тобой? Гордеев открыл глаза. Может, я сплю до сих пор, подумал он, может, я никогда не просыпался. Какая ирония, подумал он и засмеялся. Еще кое-что, засуетился Пал Иваныч. Он вынул из пакета бумажный сверток. С надеждой посмотрел на сына; Гордеев глядел на сверток без интереса. Пал Иваныч бережно развернул сверток. Внутри находилась чашка. Гордеев издал странный звук, словно подавился. Ее нашли рядом с тобой, сказал Пал Иваныч. Она разбилась, но я собрал осколки, все до единого, и склеил их. Знаю, звучит по-дурацки, но… Он замялся. Гордеев отставил бокал, протянул дрожащую руку и осторожно взял чашку из рук отца. Поднес ее к глазам, разглядывая тонкие линии трещин. Как шрамы, подумал он.

–Не думаю, что из нее теперь можно пить,– тихо сказал Пал Иваныч.– Но мне показалось, что ты дорожишь ею и… знаю, это идиотизм, совсем на старости лет впал в маразм… но я… ну подумал, что она имеет для тебя какое-то значение… и я…– Он замолчал.