Съешьте сердце кита - Леонид Пасенюк

Ночью ли, днем ли, а у каждого из нас, у каждой из этих девчонок есть своя причуда, свой «сахарок». Хорошо, конечно, если «сахарок», а то попадается и «горчичка».

С «горчичкой», конечно, сложнее. Но ведь и один только сахар — это уже не очень-то вкусно, сплошная будет литься патока.

Терпимость вообще ключ не ко всем хитро закрученным случаям жизни, как это уже было сказано. Но если вы любите сахар, а вам вдруг подсунут в качестве принудительного ассортимента еще и горчицу, нельзя сгоряча забывать, что и она имеет все права на существование. Абсолютно равные с сахаром. Весь вопрос в том, что к чему подходит.

На стадионе кричали:

— Судью на сайру!

Дела обстояли серьезно, если уж дошло до такого «оргвывода».

Но я футболом не «болел» и равнодушно прошел мимо стадиона. Я спешил к киоску, в котором выдавали корреспонденцию «до востребования», а заодно можно было купить газету либо книгу. Тут всем писали до востребования, и в ясную погоду, когда на соседний остров прилетал самолет, стоило ожидать, что оттуда катером доставят почту и сюда.

Я избегал встреч с «просто Галкой», но, когда завязано столько знакомств, волей-неволей с кем-то встречаешься, а там, глядь, вот она и Галка…

Сейчас я увидел ее около магазина — она обстоятельно толковала о чем-то с Адмиралом, любителем «поразмять кости» на танцах.

В ее руках были какие-то пакетики и банки с крабами. Крабы стали дефицитным продуктом даже здесь, на востоке, в районах непосредственного их промысла. И этим продуктом Галку снабжали безвозмездно знакомые матросы и штурманы с краболовов. Вообще она не терялась и жила насыщенно — только не так, как Жанна Вертипорох, только не так. Она ни на чьем не была иждивении, разве что не отказывалась от крабов. Но она была очень красивая, просто замечательно красивая. А много ли на свете замечательно красивых девушек, способных устоять перед соблазном нести свою красоту открыто, да еще пофлиртовать чуть-чуть, поводить простачков за нос?..

Я удачно обошел ее, и у киоска вскоре повстречал Музу в пышном, как бы взбитом платье. И вся Муза была праздничная, как ее платье, и воздушно светящаяся. А рядом стояла Вика в очках — тоже праздничная и светящаяся.

Я спросил, как жизнь, как настроение…

— Как жизнь? Ничего себе жизнь, — ответила Муза. — Вот гудок утром загудит — и встрепенешься, кажется, что это паровоз во Владике. Соскучилась я…

— Кто бы мог подумать, что вы такая мамина?

— Да, она такая, — улыбнулась Вика. — Она мамина. У нее к дому тяготение, к уюту.

Подошли к киоску.

— Вы знаете, у Сони сегодня день рождения, — сообщила Вика. — Она сказала, если мы вас увидим, чтобы пригласили. Нужно купить подарок — какую-нибудь книгу.

— Вот Рабле, подарочное издание, три рубля… Мы купим ей Рабле, специально подарочное издание, — сказала Муза, меланхолически окидывая взглядом книжные полки.

Вика позволила себе усомниться.

— Рабле — это вещь, конечно, если подарочное « издание. И содержание такое, что на пустой желудок возбуждает аппетит. Но ведь она и без Рабле способна осилить две банки сгущенного молока зараз.

Муза покивала.

— Это верно. Вовремя вспомнили. Ну, тогда вон ту, перевязанную голубой ленточкой, — «Неизбежность странного мира». Это насчет теории относительности? Она обожает насчет теории относительности. И ленточка в хозяйстве сгодится. Как, Павел?..

Мне о таком увлечении Сони ничего не было известно, но и я тоже «проголосовал» за теорию относительности, в конечном счете за неизбежность странного мира. Со своей стороны я купил десять плиток шоколада «Экстра», чтобы про запас, действуя, наверняка: уж что-что, а шоколад Соня обожала, тут сомневаться не приходилось.

Когда я покупал в магазине шоколад, вдруг застрекотала цикада. Я оглянулся, но девушки в красном свитере не было. Цикада стрекотала где-то между банок с компотом из мирабели и корюшкой в масле.

«Уже рефлекс, — подивился я. — А жаль, что нет той девушки. Чего-то не хватает без нее. Чего-то постоянно ждешь, какого-то события».

Темнело, и, никуда более не заходя, я пошел с девушками в общежитие.

Соня выглядела в своей рубашонке из японского тетрона очень свежо и нарядно. Она никогда не носила ни клипсов, ни сережек, а тут вдруг в мочках ушей у нее я увидел маленькую такую как бы ягоду-брусничку, нанизанную на длинные проволочки. И так Соня нынче была хороша, и так была к лицу ей эта алая брусничка, эта белая рубашонка, что у меня сердце захолонуло от нежности и как бы даже приостановилось.

Похоже, что Соня тоже мне обрадовалась.

— Я думала, что увижу вас в эти дни и приглашу. Но хорошо, что вы встретились с девчонками. А то бы я пошла в гостиницу. Что ж, теперь можно и за стол. Извините, но вина нет.

Зато все остальное, что обычно покупалось под вино в качестве закуски, на столе было, включая прославленную баранью колбасу, знаменитую тем, что ее запасы не иссякали на острове в продолжение всего лета. С болгарскими томатами и баклажанной икрой она была весьма недурна.

— Эх, девчонки, скоро будем во Владике, — завела свою песню Муза. — Разве такой стол мы там сообразим!

— Соответственно — на стипендию, — съязвила Вика. — Вот я, рабочий человек, я закачу…

— Почему на стипендию? — возразила Муза.— Втравим мамку в это полезное начинание. Мама моя в буфете работает, она все достанет.

— Что касается меня, то мне и здесь хорошо, — тихо сказала Соня, разглаживая встопорщенные складки ситцевой юбки.

— Куда уж хорошо, — засмеялась Муза, сморщив сдобный носик. — Только дома пониже да асфальт пожиже.

Я и сам не сообразил, почему вдруг очутился между Музой и Сидоркиной. Вовремя не сориентировался, что ли…

Выпили за здоровье именинницы «Сахалинского освежающего» — было известно, что этот напиток, приготовляемый на Сахалине из ягод лимонника китайского, имеет тонизирующие свойства.

Муза без умолку что-то щебетала и постепенно овладела моим вниманием. Она рассказывала о своем доме, о том, как жили они когда-то в Харбине, и как из семьи ушел отец, теперь уже подполковник, и как был у нее отчим, шофер, он избивал мамку и тоже наконец-то ушел, да и лучше, что ушел, чем такая жизнь… А Муза училась себе, была такая рослая, завлекательная; непонятно, как вышло, что «втянули меня в преступный мир», вот откуда все эти «корочки» и «клифты», до сих пор на языке тарабарщина разная воровская, но не успело засосать ее это болото, сумела выкарабкаться, мать очень переживала, даже в больницу слегла из-за нее — в общем вовремя помогли ей, поддержали, выручили из беды… Решила поступить в техникум — в вуз трудно, а в техникум легче со средним образованием, сразу на третий курс. А мать была против, говорит — и зачем тебе эта «гидромуть» нужна, иди, мол, по торговой части, вот как я, мол, тут хоть с голоду не помрешь. А Музе нравилась именно «гидромуть», иначе поискала бы другой техникум. Кроме того, она знала, что если пойдет по торговой части, то с голоду действительно не пропадет, а душой завянет, обрюзгнет, что ли…

Откровенно говоря, в жизни мало случалось хорошего. Даже влюбиться по-настоящему не влюбилась, а ведь не страхолюдина какая-то, могла бы голову хоть кому закружить.

Настя слушала в пол-уха эти речи Музы и, морщась, прихлебывала «Сахалинский освежающий». По-видимому, ее он недостаточно тонизировал. Наконец не утерпела, выволокла из-под кровати хозяйственную сумку.

— Что ваш квас? Вот вам косорыловка! — хмуро возвестила она, стукнув донцем бутылки по столу. — Хоть чудок градусов, вроде пива…

То был медок, сваренный здесь же, в поселке,— изредка им приторговывали в столовых. Муза, смеясь, чуть со стула не слетела.

— Ой, держите меня! Косорыловка! — и вытерла платочком слезы. — Первобытный юмор…

Воспользовавшись общим оживлением, я пересел к Соне, налил ей в рюмку шикотанского зелья.

— Нет, нет, Павел, я пить не буду, — замахала Соня руками.

— Ну хорошо. Я и не настаиваю. Я тоже не буду пить.

Мы помолчали, сразу оробев. Потом я сказал:

— Соня…

Она быстро-быстро проговорила:

— Не нужно. Не сейчас, Павел! А, была не была! Давайте-ка выпьем все же этой косорыловки — день рождения у меня сегодня или нет? Имею я право или не имею?..

— Я провожу вас немного, подышу свежим воздухом, — сказала Соня, надевая свой черный с клиньями джемпер.

Воздух был чуть моросисто влажен. Пахло морской капустой.

На корявом, с гнутыми досками мостке через речку («Уберите эту речку») стояли в кружок девушки — так, что и не обойти их («Уберите этих девок»). Они довольно слаженно, сильными голосами пели о том, что «…денег нет, денег нет в карманах узеньких брюк, а жить так хочется без всяких забот и мук…».