Афганский гладиатор - Александр Тамоников

– Салам, Оман!

Тот улыбнулся:

– Салам, Саня! Давненько не заглядывал.

– Служба закружила!

– Понимаю, сам прапором служил! Пивка налить?

– Нет. Минералка есть?

– Есть лимонад холодный.

– Дай пару бутылок и чебуреков.

Оман выставил на прилавок две бутылки «Дюшеса» и тарелку с чебуреками. Расплатившись, Александр подошел к столику у вторых дверей, выходящих в привокзальный сквер. Поставил на стол лимонад и тарелку, сбросил сумку, присел на шатающийся стул, закурил, пододвинув к себе пепельницу из старой прокопченной консервной банки. Вообще-то внутри павильона курить запрещалось, но в Кара-Тепе запреты почти нигде не действовали.

Подошел Карчевин.

Оман, увидев в его руке бутылку водки, обиженно произнес:

– У меня тоже водка есть!

Павел, дабы поднять настроение бармена, потерявшего несколько рублей на водке собственного розлива, сказал:

– И у меня в машине была.

– Это другое дело.

– Ты лучше, Оманчик, принеси еще кружку пива без пены. Одну! Саня, смотрю, на лимонад перешел. И два стакана.

Бармен выполнил заказ.

Карчевин разлил водку. Граммов по сто в каждый стакан.

– Ну что, за встречу, Саня?

– Давай!

Выпили. Павел запил спиртное пивом, Александр лимонадом. Закусили чебуреками. Закурили.

Выпустив в потолок облако дыма, Карчевин неожиданно произнес:

– Вот так, брат, ушла, значит, от меня супруга.

Александр предложил:

– Может, не стоит об этом, Паша?

– Стоит, Саня! Мне выговориться надо, а кому душу откроешь, если всем по барабану мои проблемы? Так, для понта морды кривят, сожалеют, осуждают Галину, но все это показное, не искренне. Казалось, в гарнизоне сотни офицеров, а поговорить-то и не с кем.

– Что ж! Если полегчает, выговорись. Но сразу говорю, Паша, жалеть не буду!

– А мне и не нужна жалость. Ладно, если бы Галька сказала мне, что разлюбила, другого полюбила. Решила уйти. Конечно, без скандала при моем взрывном характере не обошлось бы. Но, в конце концов, с ее стороны это было бы честно. А скандал? Как начался, так и закончился бы. Я отходчивый. Но она все сделала втихую. До ухода вечером вела себя, как всегда. Ночью мы переспали с ней, утром проводила после завтрака, как обычно, в щеку поцеловала. А потом узнаю, слиняла. И к кому, Саня? Ну, ладно к тебе, другому офицеру, так ведь к шоферюге и профуре Эдику! Охренеть. Я и охренел, когда убедился, что жена уехала с Эдуардом. Не знал, что и делать. Не мог понять, что произошло, ведь я же любил ее, Саня! А она любила меня. Два года ждала, пока в Афгане мыкался. Может, и изменяла, и скорей всего имела других мужиков. Но это объяснимо. Женщине одной два года прожить сложно, только фригидная какая стерпела бы. Но Галька не могла без секса. Но, повторяю, это объяснимо. Я в Афгане тоже в евнухи не записывался. Приехал, посидели, со всем разобрались и забыли. Новую жизнь после войны начали. И... вдруг!

Тимохин сказал:

– Значит, Паша, не любила Галя тебя. Думала, что любила, что по-другому не бывает, а встретила настоящую любовь и потеряла голову. Все ей стало безразлично, кроме желания быть вместе с тем, кого полюбила. Любовь, настоящая любовь, Паша, способна на все! И ничто не удержит, ничто сможет помешать ей, ни карьера мужа, ни сам муж, ни благополучие, ни мнение других людей. Любовь на своем пути ломает все. Она делает человека счастливым. Счастье же многого не требует. Для счастья нужно одно, чтобы любимый человек был рядом. Пусть в бедной лачуге, на краю света, но рядом. Так и случилось. Галя нашла свою настоящую любовь!

– И это к рыжему Эдику?

– Ну, раз ушла к нему, значит, к рыжему Эдику.

– А наша прежняя жизнь не в счет?

– Сейчас, Паша, не в счет. Позже, возможно, разочаровавшись, Галя поймет, что ошиблась. И счастье превратится в страдания. Такое тоже бывает. Но с ней всегда останутся те дни, когда она испытывала то, что многим недоступно. Не осуждай ее!

Карчевин налил еще по полстакана:

– Значит, ты одобряешь ее поступок?

– Я понимаю Галю, не более того! А причину ее ухода ищи, друг, в себе!

Павел опрокинул стакан, прикурил новую сигарету:

– Но не по-людски же это?

– А что по-людски, Паша? Жить с человеком по обязанности? Имитировать благополучную семью? Врать себе и другим? Играть в любовь? Ложиться в постель с мыслью, чтобы близость как можно быстрее закончилась? Это по-людски? По-людски, капитан, то, что настоящее, без обмана.

– Но надо мной весь городок смеется!

– Не обращай внимания. Будь выше этого. Ведь ты же боевой офицер. Прими достойно удар и не мешай Гале строить свою новую жизнь.

– Она еще поймет, какую глупость сделала. Пройдет любовь. Но назад я ее уже не приму, даже если на коленях из микрорайона в гарнизон приползет!

– Не приползет! Не надейся!

Карчевин с силой затушил сигарету в консервной банке:

– Да пошло оно все на хрен! Скоро замена. Уеду куда-нибудь в Германию или Чехословакию, а Галина еще пожалеет о своем поступке, ой как пожалеет. Вот только потом ей не к кому будет преклонить голову.

– А ты не думай об этом! Ее жизнь теперь – это ее жизнь. Она решила поменять ее, ей и жить дальше. А тебе, браток, хватит киснуть. И водку жрать. Она, конечно, поначалу вроде помогает, но потом? Потом становится еще больнее. На себе испытал.

– У тебя ж тоже проблемы с семьей! Забыл.

– У меня, Паша, не только проблемы с прежней женой, но и новая любовь. И такая, что летать хочется.

– Вот оно что? Поэтому-то ты и защищаешь Гальку.

– Я сказал, что понимаю ее! И давай закончим на этом. Поехали в городок. Мой тебе совет, отлежись, отойди от пьянки. Плохо будет, очень плохо. Потерпи. А затем живи назло всему. Боль уйдет. Новое место службы отвлечет тебя, а там, глядишь, и ты свою настоящую любовь встретишь. И вот тогда и Галю поймешь. Но для начала, Паша, надо завязывать с водярой. У тебя ж еще все впереди! И воспринимай уход жены как должное. Тогда и слухи улягутся. Хотя лично я всегда плевал на них. Ну, а станет совсем хреново, приходи. Чем смогу, помогу.

Карчевин поднялся:

– Ты уже помог мне! Спасибо! Ладно, платим по счетам и сваливаем. Подброшу тебя до рембата, а сам домой! На отлежку! С бухаловом, действительно, надо завязывать, а в субботу, если полковник разрешит, дискотеку сварганю!

– Вот это другое дело!

– Да дело оно, Саня, все то же! Но и из-за бабы, ты прав, слюнтяйничать западло! Пошли отсюда.

«ЗИЛ-131» доставил офицеров на контрольно-пропускной пункт полка в 14-30. Во время обеда.

Тимохин вышел из машины, которая продолжила путь к расположению мотострелкового полка, что лежал мимо дома Карчевина.

Проводив автомобиль взглядом, Александр проговорил:

– Да, досталось Паше не слабо. Он, действительно, любил Галину, а вот она... но ничего уже не изменить.

Прапорщик, дежурный по КПП, спросил от дверей:

– Вы с кем разговариваете, товарищ старший лейтенант?

Тимохин ответил:

– Сам с собой! Наверное, схожу с ума!

– Вам плохо?

– Мне очень хорошо. Скажи лучше, у тебя связь работает?

– А что ей будет? Не радиостанция какая, а проволочный агрегат, еще с Великой Отечественной на вооружении стоит. «ТАИ-43». Надежная машина. Ручкой покрутил и говори, с кем и сколько хочешь.

– Ну, тогда вызови-ка мне штаб рембата.

– Да там поди никого нет.

– Наряда тоже?

– А, ну да, извините, момент!

Прапорщик вошел в будку внешнего КПП, приложился к «ТАИ».

– Рембат? КПП-1! Слышишь меня? Добро! С вами офицер желает переговорить. Кто? Не знаю, сами разбирайтесь.

Он передал трубку вошедшему на КПП Александру.

– Тимохин на связи. Кто у аппарата?

Из динамика послышалось радостное и знакомое:

– Саня? Прибыл, бродяга?

Говорил Шестаков. Тимохин спросил:

– А чего это ты вновь в наряде?

– Обстоятельства!

– Лом засунул вне очереди?

– Да нет! Ты давай в штаб. Здесь поговорим.

– Есть о чем?

– Ну ты даешь? Что, со мной уже общаться в падлу? Как же, капитан теперь!

– Что за капитан?

– Не придуривайся. Как будто не знаешь.

– Не знаю.

– Ну, тогда иди в штаб. У нас тут в твое отсутствие много чего изменилось.

– Да? Лады! Иду!

Тимохин, перебросив сумку через плечо, пожелав прапорщику спокойного дежурства и предупредив, что вечером покинет гарнизон, направился к штабу родного рембата.

У входа в здание Управления части его с нетерпением ждал Шестаков. При виде товарища пошел навстречу, расставив руки:

– Ну, здорово, Саня! Хоть и отсутствовал ты всего неделю, а без тебя тоскливо в части было.

– Соскучился, что ли? Так я не женщина!

– Ты – друг, а это больше, чем женщина.

Лейтенант приобнял товарища.

Тимохин отстранился:

– Ну хватит! Хорош. Пойдем в штаб, расскажешь, что же у вас тут за неделю изменилось.