Много шума из никогда - Арсений Миронов

Постой же — я тебя достану! — жеребок вдруг поднапрягся, вертанул худым крупом — и вынес Данилу прямо на удар, наперерез усатой твари с кнутом… Ну — теперь не жди пощады: тронулась, сорвалась в железный наворот Данькина десница с цепом… Но — неожиданно, как коленом под дых, откуда-то слева, из-за границы зрения — жестоким пеклом в грудь, в лицо, опаляя кожу! Это второй лучник наскочил на Данилу — весело и с оттяжкой приложил концом кнута прямо в голову… И осекся страшный удар цепа — выронив оружие, Данила качнулся головой в кипящий омут, теряя глазами быструю чехарду теней вокруг… уже почти поплыл, завалился в седле…

— Ха-ха! — весело рассмеялся всадник, занося руку для нового удара. «Ха. Ха», — гулко отозвалось в голове Данилы, и он почему-то очнулся. Вороной жеребок из последних сил шарахнулся вбок, уходя из-под кнута — уже не Данилу, а себя спасая от свежего приступа боли. И Данька с неожиданной ловкостью дернул локтем, прикрывая щитом онемевшие ребра — хоп! поймал, погасил деревянным диском горячую, хлесткую молнию, просквозившую воздух. Невидимая змея с силой ударила в прогнувшийся щит — разогнавшись, пролетел мимо неприятельский конь с дико хохочущим лучником на спине… Уловив легкий миг внезапной передышки — всадники, как истребители, широко разошлись по склону холма, разворачиваясь для нового захода на цель, — Данила рывком погрузил руку в седельную сумку и вмиг нащупал среди гвоздей и подков что-то маленькое и безумно острое… жадно впившееся лезвием в ладонь!

Когда рука вырвалась обратно из сумки, в ней был зажат красивый ножичек с костяной ручкой и узким, недобро блеснувшим лезвием. Данила поспешно перехватил его в пальцах. Нет, он так и не научился метать ножи в армии — их тренировали вполсилы, всего несколько дней…

Он совсем забыл про ножичек, когда третий всадник, внезапно приблизившись, с радостным визгом сорвался в пике. Данила встречал удар кнута левой рукой, самым центром небольшого щита — а потому не думал о хорошо заточенном кинжале, зажатом в деснице. Только когда черная змея грациозно развилась в воздухе, ловко огибая щит и впиваясь в измученную, исхлестанную спину — Данила задохнулся от боли и неловко всплеснул руками, — только тогда ножичек сорвался с ладони.

Неприятель умело выполнил этот удар: вращательным движением кисти он слегка подхлестнул, закрутил в воздухе скользкий кнут и без труда обманул Данилу, достал-таки его жадным концом плети. Удар был настолько силен, что Данила выронил ножик из пальцев — захрипел и слабо, уже бессознательно толкнул коня вперед: скорей… прочь! Но всадник не торопился вторично доставать Данилу кнутом — маленький, хорошо заточенный ножичек застрял у него в горле, пробив слабые кольца старенькой кольчуги на шее.

Негромко пискнув, долговязый лучник как-то рывком откинулся на спину и выскользнул из седла в траву. Гулко ударился кольчужной спиной оземь — пару раз перекатился вниз по росистому склону и замер, подставив желтому солнцу белое веснушчатое лицо. Данила без труда узнал лучника Гусяту.

Он удивился: вмиг улеглась горячка схватки — из оврага потянуло сыростью, и даже боль в спине как будто приутихла… Опустил руки и почти беспомощно оглянулся на двух других неприятелей — увидел посеревшие лица и частые сполохи ужаса в глазах. Лошадь ближайшего лучника нелепо попятилась задом — так сильно натянул узду перепуганный всадник. Хищный кнут в руке безвольно поник и запутался в траве.

Они испугались страшного крамольника, вещего вогника Даньку. Когда неприятельские лошади скрылись за деревьями, Данила соскочил с коня и, потирая окровавленную спину, подошел к распростертому Гусяте. Видит Бог, он не хотел убивать славянина — это приступ боли вырвал лезвие из рук, с жестокой красотой всаживая его в горло несчастному лучнику. Данила рывком сбросил с плеча щит и тяжело присел перед телом — вытер лицо горячей ладонью и вздохнул: не успел переселиться в новую жизнь, как уже заделался беглецом и почти прелюбодеем, а теперь вот убийцей…

Мертвый Гусята вдруг надсадно кашлянул в траве и, жутко сморщив рожу, открыл глаза. Данила вздрогнул, но тут же расхохотался — протянул руку и вытащил нож из тесной прорехи в кольчуге: лезвие прошло вбок, не оставив на рябой коже даже царапины!

— Ты чего разлегся, мужик? — сощурился Данила, играя ножиком в пальцах. — Никак помирать собрался?

— Ой, уж не ведаю… Чего-то в голову вступило — ну, думаю, кончина пришла! — Покашливая и потирая горло узкой ладонью, лучник приподнял голову и тупо оглянулся: — А где хлопцы?

— До хаты ломанулись: обедать пора! — Данила спрятал ножичек. — Хотели тебя будить, да пожалели: нехай спит брат Гусятка… Как горло — не болит?

— Темя болит — видать, с коня упавши, нелепо главою преткнулся, — пожаловался Гусята. — Никак ты меня низверг?

— Так получилось. Я сожалею. Однако уж больно ловко вы меня кнутами стегали.

— Робота наша такая. — Гусята гордо оправил нарушенную прическу. — Я супротив тя ничто не имею: десятник указал Даньку лупить — ну мы и старались…

— Я все понимаю, я не против! — Данила присел рядом, сосредоточенно разглядывая кровавые полосы у себя на ребрах. — А Разбите-то какой резон меня ловить? Разве я ему зла желаю?

— Из Престола-града весточка пришла тебя сыскать, в железы запечь и к самому стольному боярину Окуле доставить. Уж не ведаю, какие бесчинствия ты в столице натворил и за что Окула тебя рыщет… Тебе небось видней будет.

— А кузницу зачем сожгли?

— Да не жгли мы кузню Твою! — Гусята с досадой хлопнул ладонью по тощему колену. — Где это видано пожоги творить! Это уж десятник для красного словца сказал, будто наших рук дело…

— Ага, я понимаю: сама загорелась. — Данила злобно ухмыльнулся.

— Да уж нет, не сама… — Рябой загадочно улыбнулся. — Коли хочешь знать… приезжали тут людишки из Престола, от боярина Окулы. Весточку десятнику привезли с повелением Даньку-кузнеца сыскать… Зело любопытные людишки были: все в уборе воинском, при дощатой броне, чешуины толстыя! Ажно кони в железа одеты.

Данила безучастно выдернул травинку, прикусил зубами…

— Кони в доспехах? — Он насмешливо покосился на Гусяту. — Ну ты здоров свистеть, мужик. Может, в Престоле и коровы в кольчугах ходят?

— Цицей клянусь: не вру! Мы — дубровичи, лгать не научены… Изо всех славян самое горькое племя будем — кривда в горле застряет. Я сам чистокровный дубрович буду, не хуже тебя!

— То есть как: вообще лгать не умеешь?

— Прадед мой не лгал и меня не учил. От того все наши беды, у дубровичей-то… Да что сказывать: будто сам не знаешь!

— Знаю. — Данька кивнул. — Расскажи, кто кузню сжег.

— Ну я и говорю: лошади у них рослые, все в железы облачены! А на всадниках брони понавешены — исто богатыри! — запальчиво затараторил Гусята. — Ходили по посаду, все тебя рыскали… Два толстяка и недоросль — рожи личинами железными прикрыты, только глаза скрозь щели зыркают… Страсть! Десятник говорит: они и пожгли твою кузню.

— А бабы не было с ними?

— Ах, оставь сие: какие бабы в бронях ходят?! А вот ребятенок подрослый был — в кости тонок, а уже меч немалый тягает.

— И что, уехали они? — Данила отбросил искусанную травинку.

— С рассвета тронулись прочь — как Разбита про пожог на кузне узнал, всполошился весь и к ним побежал: почто, мол, изверги, с полыменем балуете! Убирайтесь, дескать; прочь — а не то народишко проведает, проучит вас! А видать, и верно, поселяне на них взогневались — потому как их двое только осталось, а третий богатырь сгинул невесть где. Так они вдвоем на коней своих железных скочили: один недоросль, другой великан — и прочь!

Гусята замолчал, наблюдая, как Данила пытается приложить к ссадине на боку огромный лист подорожника, выдернутый из-под ног. «Не балуй, Данька, не поможет — возьми лучше у Разбиты калинового сока, это снадобье верное», — заботливо сказал он, когда подорожник в очередной раз отвалился от раны и упал в траву.

— Остроумно, — отыскивая свежий лист, огрызнулся Данила. — Сейчас поеду к Разбито и попрошу у него калинового соку. Я знаю — он не сможет отказать.

— К чему ж далёко ездити? — усмехнулся рябой лучник. — Бона десятников жеребок стоит, которого ты увел. А снадобье в торбе, у седла…

Данила медленно перевел взгляд на веснушчатый нос Гусяты, подумал немного — и, быстро вскочив, подошел к вороному жеребцу — тот щипал травку, приходя в себя после бешеной схватки. Оказывается, в ворохе седельных сумок таилось еще множество любопытных вещей — Данила аж икнул от радостного удивления: в самом низу, под свернутым плащом — его собственная торба с недоеденной медовой лепехой внутри! Он вмиг позабыл про калиновый сок и ссадины на спине — руки вытащили из торбы аккуратно свернутую кольчугу и короткий меч в хитрых воровских ножнах! Очевидно, десятник Разбита, нагрянув с лучниками на двор однорукого Середы, сразу обнаружил на пеньке возле избушки Данилин доспех и первым делом конфисковал его — еще прежде, чем заглянуть в колодец. Данила закусил губу, подавляя довольную улыбку — и как он угадал, на какую из лошадей прыгать!