Приказ обсуждению не подлежит - Михаил Нестеров

Хирург поймал утвердительный кивок командира и открыл дверь.

Марк первым ступил в отделение особого контроля.

За ним, как тень, следовал Макс. Он сместился в сторону, перешагнув порог, и едва не касался товарища плечом.

Коридор был узок. Такие же узкие и длинные камеры были расположены лишь с одной стороны — слева по ходу — и не имели окон. Двери, как было указано на плане, были решетчатыми: толстые прутья, пронизывающие расположенные горизонтально стальные пластины. Все до одной двери, включая и ту, за которой находилась охрана этого отделения. Для сравнительно небольшого участка, где содержались всего несколько заключенных, их было слишком много: одиннадцать человек. И все вооружены автоматами Калашникова. Но все они находились в одном помещении.

Сергей мысленно прикинул расстояние до коридора, в котором Макс не обнаружил караула (обнадеживающий факт, настраивающий на молниеносные действия), до башни, стены которой могли стать хорошим проводником звуков. Что командиру совсем не понравилось: при интенсивном огне и отдельных выкриках часовой в башне запросто мог насторожиться. Марк наморщился: нужно было снимать хотя бы часового на башне.

И он тут же исправил ошибку. Обернувшись к Иваненко, он показал ему направление круговым движением руки («поднимайся на башню»), ею же провел по горлу — «бери часового». Хирург освободил себя от сумки и неслышно скользнул за дверь, которую прикрыл за собой.

Макс показывал положение дел в помещении, где сосредоточилась охрана. Пока все тихо. Он лишь заглянул внутрь, опустившись на колено, но нескольких мгновений хватило и для того, чтобы посчитать караульных.

Сейчас Макс Мейер, прислонившись к стене в непосредственной близости от двери, ориентировался по звукам.

Командир группы дал и себе и Хирургу ровно минуту, по истечении которой отдал команду на штурм.

Араб-христианин Сабит Якуб насторожился, когда расслышал отдаленный гул и частые щелчки. Похоже на рассерженный пчелиный рой, на который напали охотницы-щурки.

Сабит нес службу в западном крыле. В основном торчал в санчасти, ведя бесконечные разговоры ни о чем с дежурным фельдшером. Пили кофе и без конца бегали в туалет, расположенный рядом с санчастью.

Вот и сейчас Сабит выходил из отхожего места.

Непонятные звуки, коснувшиеся его ушей, насторожили охранника по той причине, что он не смог сразу же определить их происхождение. Сразу. Поскольку давно и безошибочно научился распознавать тот или иной шум, фон, каким бы слабым он ни был.

Что-то неординарное, из ряда вон выходящее терзало чуткие барабанные перепонки и стремительно подбиралось к груди. Подобно сквозняку, странный шепоток проникал в эту часть тюрьмы по длинному коридору, где нес караульную службу товарищ Сабита Хасан.

Сабит даже не пытался анализировать свои действия, почему он крадется к очередному посту, а не двигается к нему с маршевой скоростью встревоженного охранника; почему взмокла ладонь, лежащая на цевье автомата; почему вяжет его по рукам и ногам, сковывая движения, все усиливающаяся тревога.

Он не успел дойти до крайней опоры, уходящей на второй этаж, и понял, что это. Это страх тяжелым свинцом наливал тело.

В прошлом году Сабита обокрали. Воры проникли через кухню и орудовали на первом этаже его дома. Сабит слышал их, но не мог двинуться с места. Он удерживал жену, старался не смотреть на тумбочку, где лежал пистолет.

Он не был трусом, но — боялся. Больше за себя, нежели за жену и детей, потому, наверное, что страх сковал его тело и был предвестником чего-то еще более страшного. Сработал животный инстинкт самосохранения. Так самка при нападении более сильного соперника бросает своих детей, чтобы снова воспроизвести потомство; а этих уже не спасешь… Только Сабит боялся за свою шкуру, потому что был наделен каким-никаким разумом. Именно мысли, которые копошились, как черви, в черепной коробке, показывали лицо настоящего человека. Был бы он безумным, выскочил бы из спальни даже безоружным.

И Сабит остановился. Ровно под тем местом, где несколькими минутами раньше Сергей Иваненко нанес Хасану смертельный удар ножом.

Сабит был один; но если бы рядом оказался товарищ, он шел бы за ним, скрываясь за его широкими плечами. Но, скорее всего, они часто менялись бы местами.

И еще одно, доселе неизвестное качество обнаружил в себе Сабит: да, он остановился, но не пошел назад; он был напуган, но приковало его к месту еще и любопытство. Жуткая смесь. Он почти догадался, что происходит, по всей вероятности, в отделении смертников.

Более конкретно: его словно попросили уйти оттуда и приказали молчать.

Почти догадался. И был только один способ проверить свою догадку. Ему даже не пришлось оборачиваться, чтобы нащупать на стене клавишу тревоги. Он нажал на нее раз, другой, третий. Но пронзительного воя сирены не услышал.

Иваненко отмерил пять ступеней, на шестой остановился, прислушавшись. Напрасно. Звуки с улицы буквально оглушили бойца, проведшего длительное время в почти идеальной тишине. Этот громкий фон глушил шаги часового, так что не разобрать, где он находится.

Площадка дозорной башни была большой — размером с ринг для боев без правил — и разве что не опутанная стальной сеткой. Часовой либо справа, либо слева.

Ждать, пока он подойдет, нельзя — время не позволяло.

Каменная площадка освещалась прожекторами, косые пучки действительно не били часовому в глаза, а скользили вдоль южной и северо-восточной стены. Грамотно, еще раз оценил Иваненко, держа нож в расслабленной руке.

Когда он выглянул из наклонного коридора, увидел в трех шагах караульного. Вооруженный СВД, он смотрел прямо на человека в арестантской робе…

Принцип боев без правил — никаких правил. Это могли сказать хором Иваненко и его оппонент. Хирурга слово вынесло приливной волной на площадку. Сразу набрать скорость не получилось — ему пришлось огибать поворот. Но он оказался в выгодной позиции: в левосторонней боковой стойке, из которой его нога выстреливала со скоростью катапульты. Резко подсев на опорную ногу и убирая корпус назад, Хирург провел сильнейший боковой в голову противника. Караульного отбросило к бойнице, и он едва не вывалился. Он чудом избежал не только падения, но и перелома позвоночника, перегнувшись в пояснице. У него был единственный вариант действий — резко податься вперед, удерживая равновесие широко расставленными руками.

Иваненко, точно рассчитав дистанцию, ждал именно этого: непременного возврата маятника, взведенной пружины.

Со стороны казалось, это сам караульный решил свести счеты с жизнью, устремляясь с высоко приподнятой головой и разлетевшимися, как крылья, руками к смертоносной пике. Красиво. Иваненко же сделал одно короткое движение вооруженной рукой навстречу противнику…

Он огляделся, вытирая нож о куртку. Отсюда, из тени, был хороший обзор. Сейчас Иваненко интересовали лишь два объекта: северо-восточная и юго-восточная вышки. Он покивал головой: оба часовых отсюда были видны отчетливо. Они находились на равноудаленном расстоянии от дозорной башни, что делало выстрелы снайперов равноценными.

.Хирург чуть задержался у бойницы, которая выходила на хозпомещение и гараж в частности. Именно этот объект не даст эвакуационной группе «Ариадны» сесть на территорию тюрьмы.

Сторожевая башня казалась пустотелой, как огромный камин. Она действительно была отменным проводником. Иваненко не услышал, но ощутил под ногами легкое и частое колебание. То заработали разом несколько штурмовых винтовок.

Сергей поспешил вниз, вооружаясь пистолетом. По пути выглянул в южный коридор — там по-прежнему никого не было. То же самое и на первом этаже. По сути, в здании тюрьмы находилось до тридцати караульных, остальные отдыхали, дожидаясь своей смены, в караульном помещении.

Хирург не слышал шума перестрелки — вообще таковую в расчет не брал, огонь будет вестись только одной стороной, в одни ворота. Ступор, паника, страх. Слой за слоем. И каждый снимают пули «гренделей». По три человека с каждого пласта.

Когда Иваненко вернулся к товарищам, с охраной было кончено. В проходе и в самом помещении висел плотный дым, словно начадил въехавший сюда БТР. Но в камерах начал подниматься ропот. Как раскаты грома, он нарастал с каждым мгновением. Не дожидаясь команды, Хирург поспешил к первой камере под номером 29. Прутья двери обхватили чьи-то пальцы, чей-то голос становился все громче. Даже не глядя на арестанта, молящего на арабском, Иваненко выстрелил ему в середину груди. Метнулся к следующей.

30-я камера.

Выстрел.

Приговор приведен в исполнение.

Стофферса едва не стошнило, когда он увидел Хирурга, одного за другим расстреливающего приговоренных к казни. Он миновал лишь одну камеру под номером 31, даже не бросив обнадеживающих слов: «Мы за тобой».