Худший из миров - Егор Михнегер

Тело огромного шакала размылось, плавно приобрело антропоморфную форму. Из животных частей тела остались ноги, хвост, голова — торс и руки походили на человеческие. Трёхметровое создание принялось активно жестикулировать, произнося на неведомом языке запутанные длинные речи. Лишь единицы на свете могли распознать в этом гримасничании и тарабарщине сложнейшее колдовство: не над материей и даже не над энергией, а манипулирующее временем — самым труднопостижимым аспектом реальности.

Ератофас восстанавливал картину произошедших месяца два назад трагичных событий. Их отголоски представали перед его внутренним взором в виде расплывчатых образов, но опытный архонт легко угадывал в туманных очертаниях воинов Оноишраста и слепого человека… Нет, не человека, а полубога. Хотя скорее, чего-то среднего между человеком с архонтом. Безобидный с виду слепец безжалостно убивал трёх солдат и калечил четвёртого. Он вставил себе его глаза, забрал чужие органы зрения, чтобы видеть не только настоящее — это мог каждый, не только прошлое — на такое были способны лишь очень немногие, но получеловек мог отчётливо видеть будущее, а вот подобной способностью по преданию обладал лишь старший архонт. Абракс, бесследно исчезнувший несколько столетий назад. Ератофасу увиденное уже не просто не нравилось. Оно его откровенно пугало.

Абракс. Полузмей. Мудрейший из семи архонтов, поставленный Вадабаофом в качестве верховного арбитра над остальными. Веками внимательно следивший за балансом сил в Плеромии, чтобы ни одно великое княжество не могло сильно возвыситься над другими. Как же Ератофас ненавидел полузмея за его постоянное вмешательство в священные войны…

Старший архонт разъяснял, что Вадабаофу требуются страдания, жертвы, а не окончательная победа одной из сторон. Что важен сам процесс, что смысл бесконечных войн в сильных эмоциях, в глубоких переживаниях смертных. В развитии, которое невозможно без вечной борьбы за ресурсы. Ограниченные ресурсы, которых специально на всех не хватает.

Если бы не Абракс, Гилия пала намного раньше. Возможно, к настоящему времени удалось уничтожить и остальные великие княжества, в Плеромии остались бы только Ератофания и Оноишраст, чтобы схлестнуться в решающей схватке за мир. Какой эпичной бы вышла борьба…

Потенциальное возвращение Абракса не сулило полушакалу ничего хорошего. Ератофас взялся за новое колдовство, чтобы пообщаться с Оноиштом, вернувшимся с победой в своё великое княжество.

Похоже, шакалу снова понадобится помощь соседа.

* * *

Дицуда с раздражением взбаламутил воду в речушке, чтобы не видеть своего отражения. Зачерпнул ладонями воду, которая сразу начала вытекать сквозь распухшие пальцы. Принялся осторожно омывать лицо, лишённое губ и ноздрей. Любое неаккуратное движение мгновенно отзывалось болью, на элементарную процедуру умывания приходилось тратить целую уйму времени.

Хорошо хоть речка вернулась в прежнее русло. Темнокожий психик основательно потрудился, разрушая чёрными чарами возведённые его же солдатами преграды на пути текущей воды. Так сказать, привёл всё в исходное состояние. В качестве компенсации ущерба за причинённые неудобства…

Дицуда презрительно фыркнул: Амино Даме вертелся теперь вокруг антипророка словно послушная собачонка. Смотрел Рисхарту в рот, внимая каждому его слову. По первому писку бежал выполнять любое его поручение, сдувал несуществующие пылинки с белоснежного одеяния. Обслуживал слепого Машиара, даже неоднократно пытался услужить бывшему инквизитору, но Дицуде претило принимать помощь от этого гнусного человека. Раньше надо было суетиться, пока тело юноши кромсал живорез, а теперь катись в Пекло! Дицуда ненавидел темнокожего психика. Как ненавидел он и Рисхарта Сидсуса. Только к Машиару Йоту юноша относился нормально, только к слепцу питал уважение.

Ведь теперь он такой же калека, как и незрячий колдун. А местами даже более беспомощный, жалкий и страшный.

Уродец. Отныне и до конца своих дней Дицуде суждено быть убогой образиной. Пугалом. Изуродованным кривым человеком.

— Я исцеляю души, а не тела, — сказал ему тогда Рисхарт. Лживый антипророк, наслаждающийся муками юноши. — Физическая оболочка не стоит скорби, Дицуда. Это лишь тюрьма плоти, от которой духу раньше или позже придётся избавиться. Старайся поменьше думать об этом. Вот, лучше съешь яблочко…

Но Дицуда принципиально отказывался брать из рук Рисхарта плоды Древа Незнания. Он хотел помнить, помнить обо всех перенесённых муках, предательстве, унижениях. Такое нельзя забывать. Нельзя прощать, успокаиваться. За такое надо мстить, и не только обидчикам, но и всему свету! Дицуда вынес чудовищные страдания, и остальные люди должны испытать то же самое. Только тогда восстановится справедливость, только тогда инквизитор сможет спокойно смотреть на окружающих.

Помнить. Помнить. Нельзя ничего забывать!

В опустевшей военном лагере хватало припасов, чтобы прокормиться одному исхудавшему юноше, так что Дицуда провёл среди оставленных пожитков ревизию и отказался делить трапезу с антипророком. Пусть жрут плоды с Древа Незнания сами. Могут и до сих висевшие на дерева трупы сожрать, инквизитор отговаривать их не станет.

Запах разложения был повсюду. Смердела куча трупов из гиликов, отнюдь не благоухали повешенные на Древе покойники. Вороньё кружило над местом массового самоубийства гигантскими стаями, порой закрывая своими чёрными крыльями небо. Птицы избегали плодов священного дерева, но никаких ограничений на поедание висящей на нём плоти не соблюдали. Хриплое карканье не замолкало ни на секунду в течение всего дня.

Однако, мрачная атмосфера, казалось, нисколько не мешала Рисхарту Сидсусу заниматься перевоспитанием единственного уцелевшего оноишра. Амино Даме жадно впитывал знания, разглядывал мельчайшие треугольники и засыпал под мелодию флейты антипророка. На его лице постоянно сияла инфантильная улыбочка, подходящая скорее ребёнку, чем взрослому человеку.

Дицуда старался держаться от проповедей и мелодии Рисхарта в стороне. Ему ничего не надо от этого типа.

Ничего! То, что ему было нужно, антипророк давать отказался.

Короткие зимние дни проходили однообразно. Кроме Машиара, Дицуда старался ни с кем не общаться. Пусть антипророк пудрит мозги оноишру.

А ему, инквизитору, теперь всё понятно.

Глава 2. Последний день старого мира

Все, кого ты любил, или бросят тебя или умрут. Всё, что ты создал, будет забыто. Всё, чем ты гордился, будет со временем выброшено на помойку.

Чак Паланик

Шакал принюхался к спящему телу. Изуродованному, страшному телу совсем ещё молоденького человечка. Да, это был тот самый убийца, сомнений быть не могло.

Над дорогой, где была убита