Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1967-1971 - Светлана Бондаренко

А. и Б. Стругацкими в повести «Улитка на склоне», — это конгломерат людей, живущих в хаосе, беспорядке, занятых бесцельным, никому не нужным трудом, исполняющих глупые законы и директивы. Здесь господствуют страх, подозрительность, подхалимство, бюрократизм. Устами своих героев авторы высмеивают благородные человеческие чувства и порывы, утверждают неверие в какие-либо перемены к лучшему.

А что за персонажи выведены в повести? Директор управления — тиран. При нем доносчик Доморощинер. Целая галерея людей в картонных масках, пошляков, как шофер Тузик, трусов, как профессор Какаду, лицемеров, как Проконсул, и т. д. и т. п. Многие персонажи с физическими недостатками. Тот без уха, этот без ноги. Чуть ли не у каждого болезнь. Тот печеночник, этот желудочник. Лица у них болезненно-бледные, глаза воспаленные, выпученные. А как они обращаются друг с другом? Без конца только и слышно: «сволочь неуклюжая», «мерзавец», «идиот», «бездумный дурак», «гипсовая баба», «маньяк», «шляпа», «не твое собачье дело». А вот характеристики, которыми наделяются герои в повести: «алкоголик, зато отличный специалист», «распутник, зато отличный проповедник», «вор ведь, выжига, но зато какой администратор», «убийца, зато как дисциплинирован и предан».

В этом, с позволения сказать, обществе никто и не помышляет как-то улучшить жизнь, изменить сложившиеся обычаи и традиции. О будущем герои произведения говорят с мрачной иронией.

Один из героев попробовал было нарисовать перед своими слушателями то, что их якобы ожидает: «Если хотите знать. Вырастут ослепительной красоты здания из прозрачных и полупрозрачных материалов, стадионы, бассейны, воздушные парки, хрустальные распивочные и закусочные! Лестницы в небо!.. Диспуты, обучение во сне, стереокино. Сотрудники после служебных часов будут сидеть в библиотеках, размышлять, сочинять мелодии, играть на гитарах и других музыкальных инструментах, вырезать по дереву, читать друг другу стихи!..»

И как же реагировали на это остальные персонажи повести? Раздались издевательские реплики, насмешки по поводу чтения стихов и резьбы по дереву. А один выразился весьма откровенно: «Повыпиливаешь по дереву, а потом к бабам пойдешь. Или напьешься. Я ж тебя знаю. И всех я здесь знаю. Будете слоняться от хрустальной распивочной до алмазной закусочной».

Вот так. Сегодняшний день нехорош? Но и будущее не лучше. Какими были, такими и останетесь. Никто вам не поможет. Выхода нет.

Это чувство безысходности звучит и в последних главах повести. Главный герой, ставший по воле авторов директором управления, мечтает: «Удрать бы отсюда подальше и заделаться архивариусом… или реставратором. Вот и все мои желания». Ясно, что и при новом директоре в управлении не произойдет никаких перемен. Глупая, никчемная жизнь будет продолжаться. До каких пор? Надо ждать. Вот придет время. Человечество — это как бы улитка на склоне времени, она хоть и движется, но очень и очень медленно, да и куда — неизвестно.

Чему учит это произведение? Под знаменем каких идеалов выступают авторы?

Редакция журнала предпослала повести предисловие, написанное Ариадной Громовой. Вот ее кредо: «Улитка на склоне» — это фантастика совсем другого рода (имеется в виду, что непохожа на предыдущие произведения А. и Б. Стругацких. — В. А.). И другого уровня — гораздо более сложная, рассчитанная на восприятие квалифицированных, активно мыслящих читателей. Ариадна Громова так и не взяла на себя смелости сказать прямо: о чем написали А. и Б. Стругацкие, что они хотели сказать этой повестью? Ее позиция может лишь запутать читателя, сбить его с толку, обескуражить. Если, мол, ты ничего не понял в повести, то, значит, не дорос — пеняй на себя.

Ариадна Громова прямо заявляет, что общедоступность произведений искусства — это вообще фикция. Вот ведь как. А мы с вами, читатель, всегда руководствовались известным определением В. И. Ленина, что искусство принадлежит народу.

<…>

А далее автор статьи опять коротко перечисляет «неудачи» журнала: глава из книги Аркадия Белинкова, «новеллы Галины Серебряковой „О других и о себе“, а также некоторые переводы произведений зарубежных авторов, непонятно по каким соображениям отобранные для печатания в „Байкале“».

Конечно, все дальнейшие санкции, примененные к «Байкалу» — разгон редакции, изъятие номеров журнала из открытого доступа в библиотеках, — были вызваны именно публикацией Белинкова, бежавшего в том же году на Запад. УНС, так сказать, попала под горячую руку. Но читатели простодушно-злобной статьи Александрова поражались: «Да, действительно, всё это так и есть, но ведь секрет Полишинеля не принято раскрывать в партийной прессе!» Удивлялся и БН: «Поневоле задумаешься: а не был ли автор критической заметки скрытым диссидентом, прокравшимся в партийный орган, дабы под благовидным предлогом полить грязью самое справедливое и гуманное советское государственное устройство?» (Комментарии к пройденному).

Дорогой Аркашенька!

1. В «Неве» с ОО тоже ничего существенного не произошло. Я знаю, что прочел Гор, страшно обоср… ся и говорил Саше: прекрасно написано, но ведь — параллели! параллели! Саша долго ему втолковывал, что никаких параллелей нет, а если они там даже… эта… то не станет же именно Гор объяснять их редсовету. Кажется, убедил. Завотделом прозы попросил написать рецензию еще и Дмитревского. Дмитревский прочел, позвонил, расхвалил, написал хвалебную рецензию с двумя предварительно оговоренными замечаниями, именно: Мак маловато вспоминает Землю (только папу-маму, да и то нечасто) и недостаточно подробно описана история коммунистов на планете — надо бы добавить пару абзацев. Читал еще и завотделом прозы Кривцов — но до конца пока не прочел и отвечает на мои приставания довольно уклончиво. Саша Лурье считает, что дело в шляпе и всё теперь зависит от главного. Впрочем, все всегда зависело от главного. Редсовет будет в середине июня, Саша надеется подготовить общественное мнение, чтобы толкать повесть в сентябрьский или октябрьский номер.

2. Что ты послал письмо в СовПис — это хорошо. Но еще лучше было бы сходить туда лично. Дело в том, что всякая ситуация имеет две стороны. Мне известно, что, в связи с появлением известных списков, в издательствах перетряхиваются все планы, высвобождается масса бумаги, которую надо освоить, а вдова Германа получила недавно совершенно неожиданное предложение (кстати, из «СовПиса») издать полное собрание сочинений Германа (это — чертова уйма бумаги, откуда она вдруг взялась?). Я понимаю, что расчет такого рода построен на соплях, но почему не попытаться? А вдруг! В конце концов, их последнее письмо было вполне доброжелательным.