Человек с двойным дном - Владимир Гриньков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя ошибся он, конечно, раньше. Тогда, когда поверил в то, что ему заплатят десять миллионов. Поверил, что он, Нырков, способен такие деньги заработать. Переоценил свои возможности. Он не такой крутой. Ноль, возомнивший себя единицей. Он с кем тягаться вздумал? Хотел встать на одну доску с Костомаровым?
Они с ним вдвоем ведут переговоры. И Костомаров здесь, и Левочкин. Не побоялись засветиться. Никаких посредников. А это значит, что они не опасаются того, что он их позже выдаст. Не боятся его как свидетеля. Он не свидетелем будет. Он будет жертвой.
– Поможешь нам? – спросил Пал Палыч, глядя прямо в глаза собеседнику.
– Сделаю, – тихо ответил Нырков, цепенея под взглядом своего будущего палача.
* * *Вечером им устроили совместный ужин. Сначала в номере у Корнышева раздался телефонный звонок. Мужской голос предупредил, что через пять минут они спустятся в ресторан. И действительно, за Святославом пришел провожатый. Пошли в ресторан. За угловым столиком, на отшибе, сидел Нырков. При появлении Корнышева он приподнялся и крепко пожал своему товарищу руку. Святославу показалось, что Нырков неважно выглядит. Или это свет от фонарей такой специфический?
Из-за фонарей окружающая тьма вновь казалась неестественно густой, нездешней, южной. Корнышев повеселел. Им предстояла трапеза, а он уже порядочно проголодался. И еще он увидел Ныркова и теперь не чувствовал себя одиноким в этом бескрайнем поместье.
– Хорошо здесь, – сказал Корнышев. – Но иногда бывает скучно.
– М-да, – рассеянно отозвался Нырков. – Сам порой обращаю внимание.
Их ужин начался с водки и закусок. Нырков с ходу опрокинул в себя несколько рюмок водки, будто спешил опьянеть.
– Тут совершенно нечем заняться, – сообщил Корнышев. – Нам надо как-то вместе держаться. Ты в каком номере живешь? Я хоть к тебе зайду.
– Я вообще не в этом здании, – сказал Нырков, подумав.
– А в котором? – поинтересовался Корнышев и повел вокруг беззаботным взглядом. – В какой стороне твое лежбище?
– Там! – махнул неопределенно в темноту Нырков. – Довольно далеко. Да и не дойдешь ты. Тут по территории слоняться запрещается.
Он посмотрел на собеседника долгим взглядом. Корнышев этого даже не заметил: всецело был поглощен роскошной пармской ветчиной с дыней, которую принес официант.
– Давай еще водочки! – предложил Нырков.
Он никак не мог решиться на то, чтобы перейти к главному. К тому, ради чего, как он понимал, ему только и позволили встретиться с Корнышевым в этот вечер.
Корнышев ответил собутыльнику благодарным взглядом, с готовностью разлил водку по рюмкам. Ему было хорошо сейчас. Этот вечер обещал быть добрым.
– За что пьем? – уточнил Корнышев, поднимая рюмку.
– А давай без тостов, Слава, – внезапно предложил Нырков. – За тех, кого рядом с нами уже нет.
Это было непозволительно. Испортил, дурак, песню. Корнышев поморщился.
– А я настаиваю! – произнес Нырков мрачно. – Надо поддержать традицию, Слава. Чтобы, когда нас не станет, нас тоже кто-нибудь хотя бы словечком вспомнил.
Он это так сказал, что можно было догадаться: лично ему не верится в то, что о нем кто-либо вспомнит.
– Что за настроение, Сергей Дмитриевич? – мягко попенял ему Корнышев. – Все-таки у меня есть тост. Я тоже настаиваю. Давай за Африку, Сережа, за Черный континент выпьем. В общем, за наше будущее. Там хорошо. Там можно почувствовать себя свободным. Какая-то там дикость первозданная. Мы когда в саванну забирались, я вот так ночью смотрел.
Корнышев поднял голову. И не увидел неба. Вместо неба был черный провал, потому что Корнышева слепил свет фонарей.
– Я тут даже неба не вижу, Сережа, – пожаловался Корнышев. – А там видел. Да, так вот, когда я в небо африканское смотрел, я такое испытывал – словами не передать. Это космос, Сережа. Это какой-то гипноз. Я был в оцепенении. Какое-то пограничное состояние. И ты счастлив. Вот тут я, вроде, в безопасности, – повел рукой вокруг Корнышев. – А все равно чувствую себя, будто в клетке. А там – саванна, дикая природа, звери кровожадные в ста метрах – а я опасности не ощущал и был свободен…
Корнышев осекся, увидев, как Нырков с мрачной решимостью выпил водку.
– Ну, как знаешь, – пожал плечами Корнышев. – А я все-таки за – Африку!
Тоже выпил. В одиночестве.
Нырков остервенело орудовал ножом. Проткнул котлету, та брызнула маслом. Нырков вздохнул.
– Ты не обижайся, Слава, – сказал он примирительно. – Жизнь короткая такая, бляха-муха. Как подумаешь об этом… Вот Коля Маркин. Все не идет он у меня из головы. Символично как-то получилось с ним. Вроде бы умер, оплакали его, похоронили. А он продолжал жить. Под чужим именем и даже с чужим лицом. Что-то тут восточное угадывается, мистическое. Меняешь имя, чтобы обмануть судьбу. Чтобы прожить другую жизнь. Коля попытался. А судьбу не обманул.
– Ну, это не он умер, а как бы я, – напомнил Корнышев.
– Именно что «как бы»! – сказал в сердцах Нырков.
Его чувства были понятны. Это Коля Маркин лежит в земле. По-настоящему, не «как бы».
– С ним еще девушка была, – будто вспомнил невзначай Нырков. – Мне фотографию показывали. Когда шло следствие. Красивая! Как ее звали? Ты ее тоже знал…
– Катя Ведьмакина.
– Точно! И вот она, возможно, тоже – как Коля Маркин.
Корнышев нахмурился.
– Или она спаслась? – произнес с надеждой Нырков и посмотрел вопросительно на Корнышева. – Помнишь, ты говорил Захарову…
– Это вряд ли, – вздохнул Корнышев.
Тут даже много повидавшие мужики, опытные сотрудники с прекрасной подготовкой погибали, как беспомощные котята. А юная девушка, попавшая в беспощадные жернова странной и страшной истории, густо замешанной на больших деньгах, на крови, на коварстве и предательстве – она ни на чью помощь, похоже, не могла рассчитывать. Она была обречена.
– Думаешь – погибла? – спросил Нырков.
– Следов никаких нет, – ответил с хмурым видом Корнышев.
Нырков разглядывал его исподлобья. Корнышев поднял глаза. Их взгляды встретились.
– У тебя с нею что-то было? – спросил Нырков.
– Почему спрашиваешь?
– Тебя как будто терзает что-то.
– Это чувство вины, Сереж. Я ее выманил в Россию, привез сюда. Она мне верила. А в итоге попала в переплет. Сгинула.
Нырков добавил толику сочувствия во взгляде. Похоже, выпитая водка и нахлынувшие воспоминания сделали свое дело. Корнышев созрел для откровенного разговора.
– А что там за история была? – как бы невзначай спросил Нырков. – Я ведь не в курсе.
– Эта девушка – дочь полковника Ведьмакина. Того самого, который деньги секретного президентского фонда размещал в западных банках. Он понимал, наверное, что близость к таким секретам смертельно опасна. Семью свою вывез на Кипр, дом там купил. И когда его взяли в оборот и закрыли в тюрьме, а семье объявили о том, что Ведьмакин погиб, – они в России больше ни разу не появились. Боялись. А нам они нужны были для работы. И я это сделал. Я их привез.
– Помогло?
– В смысле? – не понял Корнышев.
– Добились результата? Нашли деньги?
– Нашли.
– Ну и чего ты терзаешься? – попенял Нырков. – Работа сделана!
– А человека нет! – в тон ему ответил Корнышев.
– Она понимала, что находится в опасности, эта твоя Катя?
– Разумеется.
– Она с тобой это обсуждала? Вы говорили с нею о безопасности? О том, что она могла бы предпринять для того, чтобы остаться в живых?
– Да. Я ей сказал однажды, что про запас надо всегда держать одно-два безопасных места. Надежных стопроцентно. И это не могли быть квартиры родственников или те места, где человек когда-то работал, например. Это должно быть совершенно особенное место, сказал я ей тогда. Такое место, пребывание в котором для этого конкретного человека, вот персонально для Кати Ведьмакиной, абсолютно несвойственно. Ну, не может этот человек там оказаться. И тогда она сказала: монастырь.
– Почему монастырь?
– Я тоже у нее спросил. Она призналась мне, что не представляет себя живущей в монастыре.
– Потому что она неверующая?
– Нет, не то. Просто – не представляет.
– Она говорила о конкретной обители?
– Нет.
– То есть названия не прозвучало?
– Нет.
– Может быть, она упомянула местность? В каких краях тот монастырь?
– Кажется, она сказала, что посещала когда-то с родителями… А почему ты спрашиваешь? – насторожился Корнышев.
Он запоздало обнаружил, куда свернул их разговор.
– Если ее прятали, эту Катю Ведьмакину, – сказал Нырков. – Если она не погибла, если ей повезло и ее на самом деле спрятали – с нею ведь могли все это обсуждать. Где бы она могла укрыться? Родственники, друзья детства – это сразу отмели, это понятно. Возвращение на Кипр тоже исключили. И вот тогда – если с нею это, конечно, обсуждали – она могла называть своим опекунам тот самый монастырь. Ты, может быть, знаешь на самом деле, где она, Слава. Только не отдаешь себе в этом отчета. Ты можешь ее найти. Пока ее не нашли другие.