Чаша гладиатора - Лев Кассиль

Бабушка взяла выписанный чек:

— Через полчаса оплачу. Только насчет денег созвонюсь. Тогда и заберу.

— А может быть, и цигеечку за вами придержать? Не ставить пока в продажу?

— Нет. Ставь, — сказала Галина Петровна.

Потом ода позвонила на строительство Богдану, рассказала, в чем дело. И услышала его низкое: «Правильно делаешь, Галя».

Галина Петровна заехала к одним из своих старых друзей-шахтеров (знала, что деньги у них водятся), призаняла немного у них, добавила к тому, что у нее было с собой, и вернулась в магазин.

— Бабушка… Знаешь, как я тебя уважаю сейчас! — И Ксана кинулась обнимать Галину Петровну.

— Ну и носи свое уважение вместо шубки. Может быть, греть будет.

— Еще как! Еще как! Даже жарко будет…

Он сидел в такой глубокой задумчивости, что не слышал, как вернулся с экскурсии Пьер. Вошел и поманил из коридора кого-то пальцем. Сейчас же в дверях показался Ремка Штыб. Оба уставились на кубок, стоявший посреди стола и уже освобожденный от бумаги. Пьер глаз не сводил с кубка. Зато Ремка со знающим видом закивал головой, подмигнул приятелю и щелкнул его сзади. Он еще по пути в автобусе так пристал к Пьеру, требуя, чтобы все было рассказано о тайнике и кладе, насчет которых проболтался у магазина Пьер, что пришлось ему кое-что открыть. Но сейчас Пьер, уже не обращая внимания на Ремку, все смотрел и смотрел на оливиновую вазу с гладиатором. Теперь сомнений уже не оставалось: кто-то нашел-таки зарытые сокровища, обнаружил в них второй кубок. Видно, не наврали тогда в Париже те двое.

Ремка тихонько потянул его за собой в коридор общежития.

— Слушай, — зашептал он, когда они вышли. — Ты все-таки узнай у него, кто же это разыскал? Может, он сам? Я слышал, в автобусе водитель говорил, что видел его сегодня в райцентре. Сразу, говорит, узнал. Фигура, говорит. Слушай, Пьер. А возможно, там что-нибудь осталось? Не мог же он один сразу все оттуда вытащить. Ты разузнай.

— Пошел ты к дьяволу! — сказал вдруг Пьер. — Не хочу я с этим связываться.

— Чего такое? — злобно зашипел Ремка. — Ты что это, забыл, что еще Махан есть? Он тебе в два счета напомнит, как ты обещал с ним контакт держать. Ты у меня смотри! Я только шепну, и тебе будет…

— Ничего я тебе так не говорил. Так не было совсем.

— Не говорил? А в автобусе, как ехали. И Сенька свидетель был, слышал, чего ты у магазина сказал: «откопали»… Да мне и слушать не надо, я глазами вижу. А вот и Сеня. Слушай, Сенька…

Он внезапно захлопнул рот, увидев, что Сеня не один. С ним был отец.

— Дома дед? — спросил Тарас Андреевич.

И, не глядя на ребят, пошел вперед, постучал в дверь, ведущую в комнату Артема. Оттуда загудел голос Незабудного. Сеня с отцом прошли в комнату.

Туда же проследовал Пьер, которому Ремка успел шепнуть:

— Так что гляди, да не заглядывайся. Помни да не запамятовай. Ясно?

Артем встал навстречу гостям. Огромная фигура его полностью заслоняла стол, на котором стоял кубок.

— Артем Иванович, — сказал прерывающимся голосом Грачик-отец, — примите обратно, очень вас прошу!.. Не знал я, когда брал, как вы эти деньги добыли… Вот он, — он показал на Сеню, — как вы ушли, все мне рассказал. Не могу я принять… Такую дорогую памятную для себя вещь из-за меня потеряли. Так не пойдет! Завтра поедем в магазин. Я вас сам свезу, в кабину сядете мою. Отпрошусь. Узнаем, кому продали. Деньги вернем. Обратно выкупим. Это же, Артем Иванович, историческая вещь… Не могу я на такое идти.

Незабудный лишь пожимал в странной веселости своими огромными плечами, как бы ничего не понимая. Только поглядывал с добродушной лукавинкой на отца и растерянного его сынишку.

— В толк что-то не возьму, о чем разговор идет? — пробасил он. — Насчет этого, что ли, намекаете, Тарас Андреевич? — Он отодвинулся от стола и показал оторопевшему Сене и его отцу на серебряного гладиатора, поддерживавшего оливиновую чашу. — Это вы в виду имеете? Так что же вы беспокоитесь? Вот он на своем месте.

— Это как же?! — только и вырвалось у Тараса Андреевича.

— Да вот все так же. — Незабудный был очень доволен. Давно он не был в таком настроении.

— А тот? — решился спросить Сеня, боясь приблизиться к столу и поглядывая на кубок из-за спины отца.

— Какой это еще — тот?

— А который мы в магазине видели, когда через райцентр ехали. Значит, там не тот?.. То есть не этот?..

— Да ну тебя! — Незабудный гулко и весело загрохотал, отмахиваясь от мальчика своей лапищей. — Совсем ты, вижу, запутался. Тот да этот, этот да тот… Вот он тут, и весь разговор. Живы будем, когда-нибудь разберемся. Ну, что смотришь?

Огромной своей пятерней он осторожно покрыл физиономию Сени и сделал ему легонько то, что называется «смазью вселенской», захватив разом и все лицо и макушку мальчика. Сеня с деланным усилием высвобождался из этого бережного и мощного захвата.

— Ага, верткий! — одобрил Незабудный. — Молодец! Погоди, я тебя еще приемам научу, которых никто не знает. Любого тогда сборешь в два счета.

— Правда научите, дядя Артем?

— А что же, врать буду?

Нахмурив толстые брови и неловко двинув одним усом и тронув рукой другой, Артем Иванович сказал:

— Вы бы, хлопчики, прихватили дружка своего да на момент погулять вышли. У нас тут разговор один.

Мальчики неохотно, демонстративно волоча по стульям и по полу небрежно накинутые на одно плечо пальтишки, вышли, поминутно оборачиваясь.

— Тарас Андреевич, — начал Незабудный, когда они остались вдвоем с Грачиком, — послушайте-ка меня, старого, бывалого, сорок лет вокруг да около толкавшегося. Об одном я вас попрошу. Только не обижайтесь. Дайте-ка мне, раз уж у нас такой случай с вами вышел, слово, что погуляли и хватит. И чтобы больше в рот не брать.

— Это уж верно, что хватит. — Тарас Андреевич откашлялся, голос у него внезапно осел.

— Это ведь у тебя, Тарас Андреевич, что получается? — перейдя на «ты», продолжал Незабудный. — Это ведь ты на свой манер эмигрант выходишь.

— Это в каком же смысле? — насторожился Грачик.

— От себя бежишь. Вот как умные люди объясняют. От жизни, так сказать, за границу сознательности спасаешься, где уж никакого понятия ума нет.

— Я от тоски своей спасался, когда уж мочи моей не было терпеть. А от того, что мне делать положено, где мне быть следует, от того не бегал. Это уж вы, Артем Иванович, не то…

— То, брат, то! И от дела бежишь — мог бы лучше его делать. И от отцовства своего. Ведь мальчишка у тебя растет золотой. Он же на тебя так смотрит! А ты и от его глаз бежишь. И от своей совести.

— Ну, тю! — Тарас Андреевич вскинул кудлатую голову и глянул прямо в глаза Незабудному. — Кончайте, Артем Иванович. Сказал вам — не будет этого, и все.