Не любо - не слушай - Наталья Арбузова

СЕРЕГА

Подзаработав на тейквондо, прикупил себе пушку с глушителем… триста евро. Зренье что надо, усердно тренировался. В Балашихе Пашка уже не работал, работал у Леры в фирме – где же его стеречь? Вдвоем на машине с утра из ворот выезжали – охранник потом закрывал – вдвоем возвращались вечером. Навязчивая идея сверлила мой бедный мозг. На дне рожденья у Юры мы с Пашкою были, а Леры, конечно, не было. Я раньше ушел и ждал у ворот в Лерин двор – его пешего. Ноябрьская темная ночь. Идет… поскользнулся на льду. Стреляю. Пуля, оставив в воздухе искривленный сияющий след, прошла стороной по параболе, как когда-то скользнул мой СПИД. Больше я не стрелял, ни в эту ночь и ни после. Тюрьма по мне плакала – и перестала плакать.

Я

Было им раньше вмешаться, неведомым силам, в опасные мои измышленья. Тогда, когда я вывела в расход Сережу Заарканова. Облачная подушка безопасности… параплан из радуги… что-нибудь этакое. Или всё дело в том, что мир не готов был к приходу мессии? отложили на два поколения? неизвестно. Во всяком случае, с небесными властями я познакомилась. Мало не показалось. Как громыхнуло… совсем рядом… без глушителя!

ЛЕРА

В двадцатитрехлетнем Пашке не было ничего особенного. Парень как парень. Сколько их здесь ошивалось! Серега – тот необычный, пожалуй. Если вы думали – с Пашкой я долго останусь, то вы ошиблись. Договорилась о переводе его в фирму к лысому Толику. В первый же день Пашкиной новой работы я за ним не заехала. Предупредила охрану в доме – я никого не жду. Не ведусь на его телячьи восторги… проехали, хватит.

Я

Из-за такой малости по ее милости двое несомненно дорогих мне персонажа чуть не загремели – один на тот свет, другой на каторгу. Ради такой обыденности понадобилось искривить пространство вблизи проходной элитного дома. Жизнь, смерть, любовь, свобода. Любовь, свобода, жизнь, смерть. Все четыре равнозначные категории тут поучаствовали. Всё путем. Жаловаться не на кого.

ДАША

Павел болел целый год, мы притихли, хоть и заполнили наконец пространство своей квартиры. Волк, коза и капуста. Мамай с дядей Витей вдвоем. Мы: Павел, Оля и я – каждому по комнате. Я в порядке, самое страшное позади. Я вне игры. Борьба за счастье (в советской терминологии) – это не для слабонервных. Из нас силен только Мамай – ей и карты в руки. Я со своим дипломом работаю в японском кафе на Смоленке. Перед рассветом на такси уезжаю к бабушке Маше – всё ближе Балашихи. Вадим Анатольич мне не мешает, наша открытая всем ветрам семья давно его оприходовала. Он говорит: нельзя получать образованье, которое сейчас дефицитно. Народ ринется в создавшуюся нишу – через пять лет будет перепроизводство. А как угадать, Вадим Анатольч, какое образованье будет нужно через пять лет? (Если б я знал!) Хозяин кафешки велел мою чисто славянскую внешность переделать в японскую. Переделала, перекрасила. Кафе в подвальчике, мигают беспокойные огоньки. Я не люблю суши… почему оно так популярно? На сцене идет концерт авторской песни. Их, авторов, сейчас навалом, и хороших хватает. Записывают диски, дарят знакомым. То, что доходит до телевиденья, отнюдь не лучшее. Бегаю с подносом – кимоно, в волосах длинные шпильки. Неформалы нахально режут принесённый с собою торт, достают из рюкзачка апельсины. Перебрасываются парой слов. Я даже бедному не нужна, а богатые сюда не заходят. Не хватает клиентов, предложение в избытке. И в эту нишу все рванулись, не спас экзотический профиль. Не хватает, решительно не хватает. Та квазилюбовь, которую мне предлагают, меня не устраивает. То есть я иногда в нее скатываюсь, но душевный ущерб так велик, что лучше не надо. Светает, светлеет размытая тушь фасадов. Расчетный час, упадок жизненных сил. Такси!

ВАДИМ

Мария стала дриадой Тимирязевского леса. Ездит через весь город, бродит по тем аллеям, которыми я когда-то ее провожал. Прислоняется там к стволам и подолгу молча стоит. Знакомится с дамами, ведет мистические беседы. Профиль ее заострился, глаза ушли еще глубже под лоб, как рыба под лед. Сезон увяданья. До свиданья, Мария. Какими мы вновь родимся, встретимся ли мы вновь? Сейчас ты уходишь вдаль по аллее, и я ни о чем не жалею. Кленовые листья ввинчиваются в песок.

СЕРЕГА

Я продолжал дежурить у проходной элитного дома, уже безоружный. Никто из охранников ни разу не выглянул: ленивцы за внешнюю территорию не отвечали. И вот я дождался дня, то есть вечера, когда Лера, прежде чем посигналить охраннику перед воротами, открыла дверцу машины и посадила меня. В ледяном ноябре, через год после выстрела – Лера не знала о выстреле. И я стал собой молодым, собой-сильным, собой-счастливым.

Я

Что мне делать, пока я творец, пока я властна над ними? Мне надо раздать им счастье, как кашу в мисках. Хотя бы на бумаге раздать. Одного принесённого в жертву достаточно? или мало? пока что решаю я. Пусть будет один. Он был лучшим. Это большая жертва. Ну, может, еще Вадим и Мария. Они из той же обоймы. Пусть доживают в печали.

ВАДИМ

Фигушки. Сама доживай в печали, сумасшедшая тетка. Танька с Юрой родили дочь Настю. Мне на нее дают поглядеть из угла, а Марию пускают нянчить. Сколько деревьев ей пришлось перещупать, пока наконец сдалась! Пока отчаялась, положила свою надежду в будущих поколеньях. Только так, и никак иначе. Отказом, решительным и бесповоротным. Признать пораженье. Будущее светло и прекрасно.

Я

Ладно, я сумасшедшая тетка. А Вы, Вадим Анатольич, мой виртуальный соавтор. Ответьте же: почему Мария нянчит Вашу с Серегой внучку, а не собственного правнука Митьку? Нянчит внучку двоих своих любимых мужчин. Даже в этом вопросе у ней на первом месте любовь, а не материнство. (Не знаю. Может, заглаживает давнишние вины – Юра и Таня злопамятны.) Так и заглаживала б перед внуками… вины, я чай, немалые. Или интуитивно отождествляет двоих Сергеев? и отмывает на старшем комплексы по отношению к младшему? Тут очень сложно, тут я запуталась. Нет, она просто дура. Митька – моя и Ваша надежда. Человечеству дан еще один шанс. Не приметили, не приветили прежде Сережу - авось заметят Алешу, реализацию Сережиных бредней… он и родился под Рождество… разве не так, Вадим Анатольич?

СЕРЕГА

Лера второй раз меня предала, когда моя мать помирала. Мне было два месяца ни до чего, я дежурил у материной постели, и Лера мне не ответила по мобильному – раз, еще раз. Звонил непрерывно по городскому и по мобильному. Через три дня получил СМСку: Сергей, не звони. Подхожу – мать не дышит. Успела нас разлучить, как всегда и хотела. Лежала с улыбкой, а я головою бился о стенку, и все удивлялись моей сыновней любви.

Я

Ну вот - сорвалось. Облом. Да, трудно быть богом. Хотела отдать Сереге Леру как некую гурию. Надолго, если не насовсем. А Лера на это что скажет? она скажет – фигушки, я отсыплюсь. И не фига ныть, скулить: мать у меня умерла… мать у всех умерла. И снова на мне Серега висит заместо креста. А у меня еще Паша, Даша и Оля. Сережины дети... десант, блин, в светлое будущее (Олю никто не думает сбрасывать со счетов).

ДАША

Мы в деревне. У нас уже несколько изб. Алеша с семьею живет пониже, на спуске. Таня с Юрой и Настей совсем внизу. Мы в прежней крайней избе, глядящей окнами в поле. Дяде Вите так нравится – точно он вырос здесь. Мамай степенный, хозяйственный, на себя непохожий. А мы родились от ангела, и в памяти полный провал. Быть, не быть – не вопрос. Быть, пока не прогонят. Кругом клубится родное. Я могу подождать.

КАТЯ

Он живет у Леокадии. Через овраг. (Кто?) Олег!! (Злой гений вашей семьи.) Не уверена. У Леокадии сад… у нас же одна береза. (Зато какая!) У Леокадии всё в ситцах… у ней гераньки. (И у тебя всё в ситцах. И у тебя гераньки.) У Леокадии муж лох. (И у тебя был лох.) Был, да весь вышел… раньше еще, чем ушел. (Ну, это дело такое… вроде бессонницы. Если внушишь неуверенность – будет тебе неуверенность.) У Леокадии родят яблони… у нас еще только привиты. (Зато ты сама родила вона сколько. Пустую деревню ты почитай заселила.) У Леокадии деньги. (Как у Спаса в Чигирях мужики богатые. Неча в чужом кармане считать. Олю гляди… ей пятнадцать.) Мне бы себя доглядеть. (Грехи наши тяжкие.)

Я

Ненавижу его. Хочу убрать. Но как это сделать в деревне, где небо лежит надежным покровом на крышах с оборванным толем? А Оля повадилась через овраг к Валентину и Ане – они с детьми приехали из Германии, ненадолго. Господи, как всё сошлось! и гроза что ни день то ходит. И Оля похожа на Лизу один к одному.

КАТЯ

Оля ушла во Вражки - а Леокадия к нам. Ищет Олега. (Обе ищут Олега.) Гроза захаживает. Нет, Леокадия, Вы посидите… куда же – глядя на дождь. Не слушает, берет зонт. (Гремит вблизи.) И тут ка-ак ударило! и полыхнуло там, за оврагом, навстречу ливню. (Так иногда при сильном ветре костер под дождем разгорится.) Я еле вымолвила: Олег! а они услыхали: Оля! Алеша кричит с чердака: горит заколоченная изба на выезде. Аня звонит мне на мобильный: Оля у нас! мы ее не пускаем… она плетет какую-то чушь… говорит – там Олег, в горящей избе, и рвется к нему… а изба полыхает как свечка. (Ай да я! ай да сукина дочка!)