Мужайтесь и вооружайтесь! - Сергей Заплавный

Пожарский выслушал Хованского молча, потом горестно вздохнул:

— А ведь за Иваном Заруцким раньше правда и впрямь была. За отчину он голову готов был сложить. Теперь я ему мешаю. Войну с ляхами и их пособниками не даю в свои руки безраздельно взять, малолетнего сына вдовой царицы Маринки Мнишек на Московское государство посадить, а самому при нем без оглядки властвовать… Жаль мне вас, казаки. Слепые вы. В дурное дело ввязались.

— То не козак, що боиться собак, — оскалился в ответ Степан Сергач, а Обреска руками голову обхватил:

— Пропав ни за цапову душу! Що з нами тепер буде?

— Сам-то как думаешь?

— Йдучи по чужу голову, и свою неси.

— Правильно! Что заслужили, то и получите, — подтвердил Пожарский. — Посмотрим, что Совет всей земли скажет.

— Сперш увсех спиймати треба, — влез в разговор Степан Сергач. — Час на часу не стоит.

— Поймаем! — пообещал Хованский. — Я своих людей уже послал…

Вечером того же дня на последнее свое заседание в Ярославле собрался заметно поредевший Совет всей земли. Все ждали, что оно начнется с суда над Степаном Сергачем и другими покусителями на князя Пожарского. Но сам Пожарский, будто забыв о том, что днем на торговой площади случилось, возрек:

— Приспело нам, господа и други, к Москве на завтра идти! Вот и отдадим сперва честь Ярославлю и тем нашим сподвижникам, что вместе с его сынами надежной стражей здесь остаются! Возблагодарим их за то, что братски нас приветили, немалые силы помогли собрать, в больших и малых делах прямили и дальше прямить будут. Всяк знает: одной рукой врагу голову не скрутишь, а Ярославль у нас — вторая рука. Но и враг не один. Нынче он так силен, что государства, как горы, качает. Однако и мы не плоше. Нашего единства ему не пересилить. Встанем же, други, и до земли людям ярославской руки поклонимся!

Вслед за ним поднялись со своих мест и низко склонили головы Кузьма Минин, Иван Хованский, стольники Василий Туренин, Иван Троекуров, Алексей Собакин, стряпчие Исак и Дмитрий Погожие, воеводы Мирон Вельяминов, Лукьян Мясной, а с ними еще несколько третьестепенных дворян и земцов. И сразу стало видно, что именитых членов Совета в Ярославле на треть больше остается.

От настороженных взглядов Василия Морозова и Семена Головина это не укрылось. Они недовольно брови насупили. Зато Владимир Долгорукий, Андрей Куракин и другие бояре напротив отчим благожелательством исполнились. По душе им похвала и почестие князя Пожарского пришлись.

— Поклонимся и мы земской рати! — предложил Куракин. — На сильного Бог да государь! Богом мы сильны, а государя вместе заслужим!

Пришлось ярославским верховникам поклоном на поклон ответить.

— А теперь к делам неотложным перейдем, — буднично предложил Пожарский. — Ныне у нас в полках около семи тысяч земских и даточных людей добровольного строя да с тысячу стрельцов, да казаков с полторы тысячи. Сила изрядная. Вот я и предлагаю шестьсот из них под началом Григория Образцова на Белоозеро спешно отрядить. Там крепость худая, людей мало, того и гляди шведы или литва бродячая ее к рукам приберут, от северных и поморских городов нас отрежут.

— Это с какого рожна войско делить? — захлебнулся возмущением Семен Головин. — Ведь мы только что с Новгородским государством договором о мире и согласии скрепились, принца Карла-Филиппа в государи ждем. Или ты их против нас настроить хочешь? Еще и литву не к месту приплел. Она-то откуда там возьмется?

— Не кипи, Семен Васильевич. На договор с Новгородом никто не покушается. Я же не против шведов или принца Карла-Филиппа дело веду, а к тому, чтобы в Белозерск подкрепление послать — на случай враждебного движения с их стороны. Заметь: на случай, а не против. Береженого Бог бережет. Уж тебе-то не хуже моего ведомо, как себя шведы на русских землях ведут, какие раззорения и бесчинства творят. Нешто мы себя и своих людей оборонить не вправе? А про литву я точные сведения имею. Четыре хоругви к Белозерску прямо сейчас движутся. Я ж говорю: бродячая.

— Но это же опасное распыление сил! — тут же переменил доводы Головин. — В поход идучи, разумно ли шестьсот ратников ради какого-то несбыточного случая от ополчения отрывать? Именно этих шестисот в решающий час под Москвой может не хватить. Что тогда?

— А ежели их в Белозерске не хватит? — усмехнулся Пожарский. — Не вижу толку вести пустые споры. Мое предложение не из воздуха взято, а из прямой надобности. Свое мнение Семен Васильевич явил. Вот и решайте, советники, как тут быть, не то мы надолго на одном месте застрянем…

Большинство членов Совета поддержало Пожарского.

Назначение князя Ивана Буйносова-Ростовского в товарищах с Наумом Плещеевым переменными воеводами в Тобольск возражений и вовсе ни у кого не вызвало. Пусть едут! Большого убытка ополчению от этого не будет, зато весу явно прибавится. Ведь такие дела прежде на Государевом дворе решались, а теперь вот он — загосударев двор.

Затем Кузьма Минин сообщил, что запасы серебра на Денежном дворе на исходе, но со дня на день из Тобольска в Ярославль с доброхотными серебряными слитками сибирская дружина под началом воеводы Василея Тыркова прибудет.

— Чтобы затыка с ними не было, — заключил он свою краткую речь, — не лишне было бы утвердить доверенных людей, которые ту дружину встретят, за выпуском копейной деньги проследят и вдогонку ополчению отправят.

— Кого предлагаешь? — спеша проскочить казенные дела, досадливо спросил князь Иван Троекуров.

— Приказных дьяков Савву Романчукова и Кирилу Федорова.

— Тебе видней, — с ходу согласился Собакин, но Семен Головин снова возмущением захлебнулся:

— Это что же получается? Филимону Дощаникову доверия нет, так что ли? Зачем же мы его головой Денежного двора выбирали? Для видимости? А через Дощаникова всему Совету недоверие будет и всем купцам, которых он тут представляет. Нет, так дело не пойдет. Забирайте-ка лучше Денежный двор с собой, ставьте на колеса. Как-нибудь приспособитесь в кузнях да проезжих амбарах литье и чеканку делать. А тоболесских обозников мы следом наладим.

— Уймись, Семен Васильевич! — тяжело вздохнул ярославский воевода Морозов. — Ну чего ты к каждому слову цепляешься? Я, к примеру, не прочь доверие Романчукову и Федорову дать — в помощь Дощаникову. Выше его и нас с тобой оно все равно не будет. Так я понимаю, Кузьма?

— И крута гора, да миновать нельзя, — уклонился от прямого ответа Минин. — А за поддержку благодарствую, Василий Петрович. От доверия доверие не ищут.

— Другие мнения есть? — осведомился Пожарский. — Принято! Теперь пастырские дела обсудим. Владыка Кирилл сам идти под Москву по летам не в силах. Вместо себя он игумена Сторожевского монастыря Исайю указал. Судя по отзывам разных людей и по тем строкам, что я от него самого получил, это духовник отчизного и решительного склада. Такой рати и нужен. Осталось дела с его митрополитством решить. Коли доверите мне этому поспособствовать, я все силы и возможности приложу.

— Прикладывай, князь! Кому, как не тебе, с ним единство делить?..

Пожарский старался решать накопившиеся дела по сути и как можно быстрей, но их оказалось так много, что заседание явно затянулось.

— Ночь на дворе! — не выдержал Мирон Вельяминов. — А мы еще до заговорщиков не дошли, — лицо его, иссеченное рубцами, вздулось, пятнами пошло. — Когда с ними-то разбираться будем?

— А зачем? — подал голос предводитель татарской сотни Лукьян Мясной, возглавивший казанский отряд после ухода Биркина. — Исказнить их к лешему, чтоб другим неповадно было, и вся недолга! Иначе и впрямь до утра застрянем.

— Всех не исказнишь, — возразил ему Исак Погожий. — Главный-то лиходей на воле погуливает. Доберись-ка ты до него, попробуй.

— Про какого главного ты речешь?

— Про Ивана Заруцкого, про кого же еще? Его умыслом покушение сделалось, его бы и судить в первую голову.

— И до Заруцкого скоро доберемся! — заверил Погожего Иван Хованский. — А пока давайте решим, господа, что с его подручниками делать. Они доставлены, вашего приговора дожидаются.

— Я же говорю: исказнить, не глядя! — уперся Лукьян Мясной. — Время ратное. Недосуг нам из пустого в порожнее переливать. Тут с лиходеями разговор короткий: или ты их, или они тебя.

— Исказнить, да еще не глядя, — дело нехитрое, — вмешался в разговор Пожарский. — Но вина-то у каждого своя. По мере ли будет?

— Какая у лиходея мера? Нож да отрава, да гнилая душа!

— Не скажи, Лукьян Муханович. Безмерно лишь то, во что вникать не хочешь. А вникать надо. Князь Хованский на первый раз покусителей допросил. И что? Лишь Степан Сергач, на его взгляд, душегуб, врожденный. Остальные жертвой своего недомыслия стали либо алчности и прямого обмана. Так я говорю, Иван Андреевич?