Проходящий сквозь стены - Александр Сивинских

Когда терпеть сделалось окончательно невмоготу, я прищурился и взглянул на дорогу.

Лучше бы я этого не делал! От возникшего зрелища мне стало совсем худо.

Мотоцикл, все больше и больше разгоняясь, летел прямиком на господина Хуана, широко и надежно расставившего толстые ножищи и вытянувшего в нашу сторону руку. Рука почему-то оканчивалась вместо кисти странным черным цилиндром, на конце которого посверкивал ярко-желтый огонек. Потом я сообразил, что цилиндр — это глушитель пистолета-пулемета и что китаец стреляет по нам. Кажется, мне даже послышалось пресловутое пение пуль, но тут Убеев рявкнул: «Держись!» — и переднее колесо.«Харлея» врезалось господину Хуану в живот.

Мотоцикл вильнул и остановился. Меня с силой бросило на Хромца, зубы звучно лязгнули. Китайца точно дернули сзади тросом, прицепленным за брючный ремень: он сложился почти пополам, став похожим на математический знак «больше-меньше», отлетел метра на три и тараном врезался в припаркованный «Опель». Сейчас же пронзительно заголосила сигнализация. Выпавший пистолет-пулемет вклинился рукояткой в сливную решетку. В нем что-то заело от удара — подергиваясь и кроша пулями тротуарный бордюр, он продолжал стрелять.

В следующий момент мы, набирая обороты, пронеслись мимо.

Я обернулся. Господин Хуан вместо того, чтобы покойно лежать мешком, как полагается трупу с переломанными костями и разорванными внутренностями, поднимался. Встал на четвереньки и, ускоряя ход, помчался за нами, превращаясь на бегу в животное. Лисой это кошмарное чудовище, похожее на тощего желтовато-рыжего медведя с драконьим гребнем вдоль хребта и совиными глазами под мощным сферическим лбом, мог назвать только очень большой оригинал. Разве что за форму ушей да хвоста.

— Убеев! — отчаянно заорал я. Замысловатое его калмыцкое имя-отчество начисто вышибло у меня из головы. — Он живой! Догоняет!

Железный Хромец бросил короткий взгляд в зеркало. И вдруг, вместо того чтобы поддать скорости, начал сбавлять газ. Свернул в пустой двор не то реставрируемого, не то сносимого дома. Проехал до конца. Остановился. Спешился, откинул подножку и, прихрамывая, пошел навстречу оборотню, неся в чуть отставленной руке трофейный меч. Другую руку он картинно заложил за спину.

— Овлан Мудренович…— позвал я его вспомнившимся наконец-то именем. Сердце проваливалось в желудок. — Остановитесь. Ему я нужен.

Он даже не обернулся.

Оборотень приближался к нему крадучись, боком, плотно прижав к голове уши и нервно метя хвостом, а прыгнул — вдруг. Убеев с какой-то даже элегантностью уклонился, присел и рубанул проплывающее вверху лохматое брюхо. Обильно брызнула темная кровь. Монстр, казалось, еще не успел приземлиться, а уже вновь оказался мордой к противнику. Припал к земле, сделал обманный выпад, мотнул башкой, будто бы ловя зубами мелькнувший навстречу меч, и сшиб Убеева плечом. Тот извернулся, вместо выроненного тесака в руке у него мгновенно возник пистолет, даже выстрелил, но мощный удар лапой поставил в неравной схватке жирную точку. Оглушенный Железный Хромец распластался на земле, бесцельно шаря вокруг себя вялыми пальцами. Кончать его оборотень явно не намеревался — во всяком случае, прямо сейчас, — просто свалил на ногу тяжеленную бочку, полную белил.

Другую такую же бочку он, поднявшись на дыбы, метнул в спешащего на подмогу Убееву Жерара. Бес взвизгнул и нырнул под заляпанное цементом корыто. Бочка, громыхнув, сшибла корыто, с душераздирающим скрежетом завертелась волчком. Как раз там, где только что находилось тощенькое лохматое тельце. Потом она тяжело грохнулась набок.

Наступила моя очередь.

Я стоял, держа в опущенной руке шлем, считал вдохи-выдохи и ждал. Очень не хотелось умирать. Особенно от зубов этого вонючего дальневосточного урода. Да и не верилось мне почему-то в скорую смерть.

Оборотень приблизился. Из распоротого брюха истончающейся струйкой стекала кровь.

— Будесь идти со мной! — Слова в издаваемом им сиплом реве едва различались. К тому же чудовищный китайский акцент…— Будесь отвесять вопроси. Потома будесь умирась. — Желтые глаза вспыхнули ненавистью. — Долгонько умирась.

Долгонько, значит? Во сука!

— Хрен тебе, ходя, — сказал я и со всего маху врезал каской по вытянутой морде.

С отчетливым мокрым хрустом острое навершие шлема вошло в перерожденную плоть господина Хуана. Оборотень, тоненько тявкнув, отпрянул и остервенело заскреб, заскоблил передними лапами, пытаясь избавиться от нежданного презента.

Времени, пока он возился, мне как раз хватило на то, чтобы выхватить нож Стукотка. Собачья пасть на нем, казалось, щерилась яростней, чем обычно. Впрочем, почему бы и нет? Собаки испокон были лютыми врагами лис. А Опричная Когорта испокон веку уничтожала разную нечисть. И заговоренный булат играл в этом благородном деле не последнюю роль.

Оборотень так и не сумел справиться со шлемом. Он оставил попытки и пошел на меня, хрипло и смрадно дыша широко раскрытой пастью. С желтых клыков капала слюна. Мокрой багряной тряпкой свисал язык. Шлем болтался сбоку уродливым наростом. Успею?

От пронзительного свиста, донесшегося сзади, оборотень вздрогнул. Вздрогнул и я. Лишь на мгновение он повернул голову, выискивая источник звука. Этого мгновения мне хватило. Я метил в горло.

Едва острие коснулось тела оборотня, нож, словно ожив, вырвался из руки и канул в космы рыжей шерсти. Как в болото. Послышалось шипение, и сейчас же в грудь мне с силой толкнулся плотный воздух, пахнущий мокрой псиной. Я, спотыкаясь, отскочил назад. Там, где клинок вошел в шкуру, вспыхнула жаркая звездочка, и уже в следующий миг шипящее бездымное пламя концентрическим кольцом рванулось от нее во все стороны. Оборотень подскочил, заплясал, завертелся, воя на одной протяжной ноте, упал и начал яростно тереться раненой шеей о землю. По телу гуляли неисчислимые змейки огня, упругие, короткие язычки напоминали формой ежовые колючки — так горит порох. Потом голова оборотня мучительно загнулась вбок, он перевалился на спину, суча в воздухе лапами. Вой захлебнулся, перешел на сип и, наконец, стих.

Я отодвинулся подальше. Пламя бесновалось.

Подошел, сильно припадая на босую ногу, Убеев. Встал рядом. Тесак выставлялся у него из-под мышки.

— Хорошо я свистнул?

— Да, — сказал я. — Спасибо, очень здорово. И вовремя, главное. Вы ранены?

— Упаси бог. Вовсе нет. Представляешь, это животное мне сапог бочкой придавило, — пожаловался он. — Прямо каблук. Я вытащить не смог. Бочка такая тяжелая…

— Жерара не видели? — вспомнив про вторую бочку, спросил я.

Оборотень продолжал гореть все так же жарко. Дергалась уже одна только задняя лапа.

— А что ему сделается, нечистому духу…— беспечно отмахнулся Убеев, закурил и щелчком отправил спичку в пламя. — Сейчас, погоди, оглянуться не успеем, появится. С какой-нибудь подначкой еще…

Убеев опустился на корточки и стал с интересом разглядывать свою ногу. Я мельком взглянул тоже. Обнаженная, перемазанная серой строительной грязью ступня была странно вывернута и походила на скукоженную птичью лапку. Мне сделалось не по себе — и более всего оттого, что уродство Железного Хромца вызывало у меня не соболезнование, а отвращение и брезгливость.

— Как думаете, долго шашлычок будет жариться? — спросил я.

— Целиком долго, — сказал Убеев, поднимаясь. — Такая масса, что ты!..

— Может, залить? Там вон канава есть.

— Не-а… Давай-ка мы по-другому поступим. Ты, Павля, вот что. Ты отойди малость и пригнись, сейчас рванет.

Я отошел, недоумевая. Почему должно рвануть? Или у Хромца нашего Железного на такой случай граната припасена? Это была не граната. Убеев пошептал что-то, ухватился за меч обеими руками, примерился и размашистым ударом снес оборотню голову. Кувыркаясь и рассеивая искры, она отлетела к штабелю бетонных плит и упала в грязную лужицу.

В следующую секунду хлопнул негромкий, но чувствительно ударивший по барабанным перепонкам взрыв. И второй. По щеке хлестнули теплые брызги. Я от неожиданности выругался. На взбаламученной поверхности лужи закачались комки жирной копоти. Такая же копоть повисла косицами на плитах, взвилась хлопьями в воздух. В том месте, где секунду назад агонизировала туша оборотня, растекалось глянцевое коричневое пятно, удивительно быстро впитывающееся в землю; поднимался рыжеватый парок. По-прежнему воняло мокрой псиной с примесью какой-то химической дряни — примерно как от горелой электропроводки. Нож и шлем испарились без следа. Чудно!

— «Гусар, на саблю опираясь, в глубокой горести стоял», — жизнерадостно пролаял вылезший откуда-то абсолютно невредимый Жерар и принялся по-кошачьи трясти задней лапой за ухом. Каждый удар выбивал крошечное облачко известковой пыли. — Поздравляю, старичок! Ты только что обезглавил китайскую диаспору нашего города.