Золотой мираж - Джудит Майкл

— Допивай, — он нагнулся, отыскал стакан и подал ей, и хотя Эмме совсем не понравился вкус виски и она едва пригубила раньше, то теперь взяла стакан и выпила все до дна, одним залпом, как лекарство. Тут же все ее тело, уже отяжелевшее от желания, обожгло теплом, и внезапно мир опрокинулся и закружился вокруг нее.

— Брикс… — сказала она и уткнулась в него. Он рассмеялся, обнял ее и крепко прижал к себе.

— Мне надо будет научить тебя пить, моя милая поселянка. Да-да, вот кто ты — моя милая поселянка. Не привыкшая к веселью. Но Брикс здесь, и Брикс обо всем позаботится.

Дикий приступ веселья охватил Эмму. Виски горело внутри нее как огонь, и пылая, она чувствовала, что поднимается выше и выше, и танцует высоко над землей, невесомая и бесстрашная. Но Брикс был с ней — она танцевала в небе и шла по земле с ним в одно и то же время. Как изумительно, думала она, как прекрасно. Это волшебство. Это Брикс наколдовал. Я хочу, чтобы так было всегда.

— Я люблю тебя, — сказала она Бриксу. — Я всегда буду тебя любить.

— Хорошо, — сказал он и обнял ее покрепче.

Она собиралась сказать ему, что ей не нравится, как он разговаривал с ней, но все эти мысли исчезли совершенно, так же, как длинные ленты фейерверка по пути к земле. Этот вечер был для любви, для волшебства. Этот вечер для Брикса. И каждый — для Брикса. Пожалуйста, господи, взмолилась она. Пусть каждый мой вечер будет для Брикса.

Они прошли мимо одеял и растянувшихся тел гостей Брикса, сквозь едкий воздух, приправленный дымом горящих сигарет. Мимо длинного стола, где были выставлены подносы с едой, и другого стола, где безостановочно работали два бармена, наполнявшие стаканы и подававшие все новые бутылки пива. Они прошли музыкантов, игравших рок, который наполнял звуками весь парк; мелодию подчеркивали пушечные залпы фейерверков, которые запускали где-то неподалеку. А затем они оказались в машине Брикса и поехали к его дому. Эмма старалась усидеть на месте, хотя внутри у нее все клокотало от возбуждения и любви, она все еще танцевала, парила над машиной Брикса, глядя сверху, как она мчится по шоссе к дому.

Он провел ее внутрь, обняв за талию и запустив руку под блузку, горячую даже по сравнению с теплом ее кожи, и как только за ними захлопнулась дверь, он увлек Эмму в гостиную, а там — вниз, на мягкий серый ковер, бледно мерцавший в лунном свете. Языки пламени в Эмме вспыхнули, поднялись выше и быстрее; ее лихорадило, и она с прежде неведомой самой себе страстностью уронила его на себя. Он целовал ее тело; она никогда не знала таких поцелуев, да и представить такого не могла. Внезапно оказалось, что и ее собственные губы и руки делают то же, что и его, и такого она тоже не представляла раньше, а теперь все было нормально, потому что казалось ей смелым и в чем-то опасным; она не могла вообразить, чтобы кто-нибудь из ее знакомых делал такое, а Брикс стонал. «О, хорошо, хорошо, Боже, ты так хороша…» Она понимала, что он счастлив, и огонь внутри нее неистово разгорался. Она глубоко втянула Брикса в себя, тесно прижавшись, словно желая оставить с собой навсегда. А потом, наконец, ловя ртом воздух, они тихо улеглись на ковер, и глядели невидящими глазами на окно, теперь темное, потому что луна уже села.

— Ух, — сказал Брикс наконец. — Ух ты! Ты невероятная куколка. Боже, вот как надо было отмечать Четвертое — настоящий фейерверк, настоящий праздник. Эмма, Эмма, Эмма, Эмма. — Он глубоко вздохнул. — Самая лучшая.

Эмма ощутила прилив гордости. Самая лучшая. Но затем подумала: лучшая из скольких многих? Пламя внутри нее поутихло и замерло; ей стало холодно и по телу пробежала дрожь. Сколько их было? И скольким из них удалось быть с ним в те бесконечные дни, когда он ей не звонил?

Брикс сел и прислонился спиной к кушетке. Он поднял рубашку и достал из кармана маленький конвертик. «Десерт», — сказал он и вытряс маленькую горку белого порошка на тыльную сторону ладони, а потом поднес ее к Эмме. Тонкая стеклянная трубочка каким-то образом оказалась в другой руке.

Эмма повернула голову и уставилась на порошок. Она чувствовала беспомощность и любопытство. Брикс подумает, что она — тупая невежда, он бросит ее, потому что она не нужна ему так, как он — ей. У него есть все, что он хочет, и все девушки только и ждут звонка, призыва, и ему, конечно, захочется быть с ними, а не с ней, потому что они знают то же, что и он, и живут точно так же. Ему не нужна деревенская девчонка, поселянка — он так только говорил, но на самом деле ему нужна кто-то, кто умеет жить. Извини, думала она, извини, что я никогда этому не училась, извини. Она снова поежилась, и от огня внутри не осталось ничего, кроме пепла. Теперь она даже, представить себе не могла, что это такое — парить над землей.

— Давай, — сказал Брикс, — этого я сделать за тебя не могу, сама понимаешь.

— Извини, — сказала она, запинаясь, — я никогда… Он уставился на нее.

— Шутишь.

— Нет, — ее зубы начали стучать. Она села. На кушетке за Бриксом лежал платок и она накинула его на себя. — Я никогда не пробовала. Люди, которые были вокруг меня, тоже не пробовали, и поэтому… — Она не сказала ему, что также никогда не пила больше стакана вина за раз, прежде чем встретила его. Ведь это неважно, раз она выпила виски; теперь она знает, что это такое, и никогда ему не признается, что до того была полной невеждой.

Брикс покачал головой:

— Бедная маленькая поселянка. Никто ничему тебя не учил. Ну что ж, я помогу тебе. — Он сел к ней поближе и показал Эмме, как следует вдыхать порошок, медленно и глубоко. Затем он обнял ее одной рукой и посадил вплотную, напевая какую-то песенку, и вдохнул порошок сам.

Эмма снова ощутила тепло. Ее зубы перестали дрожать, а тело расслабилось в объятиях Брикса. Ее кости стали легкими и хрупкими; ей казалось, что она как бы цветок, который лежит на груди Брикса или на лацкане его пиджака — но откуда у него может быть лацкан, пришло ей в голову, если на нем вообще нет одежды? Она попыталась подавить хихиканье, но оно прорвалось через губы. Брикс прижал ее теснее, обнял ее и пальцами стал теребить ее сосок. Ох, подумала Эмма, какое чудное ощущение. Все казалось так просто. Почему она раньше тревожилась? Тревожиться не о чем. Она с Бриксом, он поддерживает ее и напевает от того, что счастлив. Это она сделала его счастливым. Он знал обо всем в этом мире, его ждало столько женщин, но именно Эмма Год-дар доставила ему счастье и наслаждение. Он никогда ее не бросит: теперь она знает все, что нужно.

Она вернулась домой почти на рассвете. Брикс всегда привозил ее поздно, но Клер никогда не спала, читая в постели, с открытой дверью.

— Повеселилась? — спрашивала она всегда Эмму небрежно, когда та брела к своей комнате, и Эмма всегда отвечала: