Что день грядущий нам готовил? - Пол Майло

В шестидесятые годы многие футурологи предсказывали учреждение глобального государства, чтобы человечество смогло уцелеть в мире, который способен самоуничтожиться одним нажатием кнопки. В большинстве своем они не рассчитывали на появление единого правительства уже в наши дни, но думали, что по этому пути мы продвинемся гораздо дальше, чем вышло фактически.

Фриц Бааде в книге «Соревнование в 2000 году» (1962) писал, что государства к нынешним дням пожертвуют большей частью суверенитета ради всеобщего мира. «Людям не нужны будут ни визы, ни даже паспорта». Возникнет «конструкция из международных политических учреждений, хотя бы минимально приближенная к проекту объединенного правительства». Он считал, что народы, невзирая на различия в своих политических и культурных традициях, все же сформируют «федеративную унию» и та наполнит каждый из них «новой, особенной энергией».

Журналист Стюарт Чейз, в свою очередь, предполагал, что в новом веке ООН, перебравшись на какой-нибудь нейтральный остров, примется оттуда руководить миром, уже целое поколение свободным от глобальных конфликтов. Соперничество наций будет происходить «почти исключительно в сферах искусства, науки и на Олимпийских играх». Суверенное государство превратится из идола, которому надо присягать на верность и безропотно отдавать жизнь, в «милый дом». Видный американский философ Николас Решер находил возможным, что Соединенные Штаты и другие крупные державы меньше станут заботиться о своем влиянии на мировые дела и больше — о качестве жизни. В 1968 году одна команда прогнозистов предсказала появление в ближайшее десятилетие транснациональных политических партий.

Многие думали, что взаимопониманию граждан нового мирового порядка поможет единый язык международного общения. Герберт Уэллс считал таким универсальным средством английский (и не сказать, что сильно заблуждался). Другие отдавали предпочтение принципиально новой речи, которой большинство жителей Земли овладеет как родной, общаясь с иноплеменными друзьями. Отчасти воплотить эту мечту удалось Людвику Заменгофу, создавшему в конце XIX века эсперанто, самый успешный из всех искусственных языков.

В шестидесятые годы было немало и трезвых реалистов, нисколько не сомневавшихся в сохранности государственных суверенитетов в новом столетии. Впрочем, точно так же они были уверены и в том, что Америка все еще будет находиться в клинче со своим неотступным противником. Даже твердые сторонники капитализма ожидали, что советские коммунисты останутся на своих позициях и добьются еще каких-нибудь новых успехов. А вот будущего другой великой нации — коммунистического Китая — толком не смог угадать никто.

Году эдак в 1975-м типичный западный «профессионал холодной войны», конечно, мог быть искренне убежден в превосходстве той модели, что называют американским образом жизни, над советской. Но эта вера вовсе не означала надежд, что СССР однажды вдруг просто исчезнет с карты мира. Если бы такое все же могло случиться, то не иначе как в результате ужасной глобальной катастрофы — скорее всего, ядерной войны, которая почти наверняка уничтожит и Соединенные Штаты.

Тридцать пять лет тому назад могло показаться, что дела у Советского Союза хороши как никогда. США, возможно, и одержали дипломатическую победу, наладив отношения с другим великим соперником России, Китаем, но все остальное как будто указывало: будущее не за Вашингтоном, а за Москвой. Соединенные Штаты только что пережили вьетнамский позор: сильнейшая армия мира была разбита отрядами красных партизан, которым помогали русские. Всю страну трясло от арабского нефтяного эмбарго (а Советам, в отличие от Штатов, хватало собственной нефти). В Африке и Латинской Америке бунтующая молодежь обращалась в поисках идеала не к Вашингтону с Джефферсоном, а к Марксу и Ленину. И в Восточной Европе у СССР имелся надежный плацдарм. Притом официальный внешнеполитический курс американского государства определялся так называемой реальной политикой, что означало, в общем, лишь одно: придется смириться с фактом, что Советы — это всерьез и, по всей очевидности, надолго.

Тогдашние американские прогнозисты в большинстве стойко поддерживали такую убежденность. Например, Герман Кан и Энтони Винер в «Годе 2000» предположили, что в XXI столетии США и Советский Союз останутся сверхдержавами во главе восьмерки «просто великих» держав, включающей, в частности, Японию, Францию и Китай. Тандем футурологов допускал, что в некоторых важных отношениях социалистический лагерь даже обгонит западный мир: скажем, такие страны Варшавского договора, как Польша, Венгрия и Чехословакия, в период с 1985 по 2000 год станут экономически сильнее большинства западноевропейских государств. От Польши, например, ожидалось, будто она к 2000 году превзойдет по своему потенциалу Австралию.

Их современник Фердинанд Лундберг, заглядывая аж на 150 лет вперед, считал, что Советский Союз доживет и до тех пор, допуская лишь незначительную вероятность «имперской либерализации». Для радикального же поворота, по его мнению, понадобилась бы настоящая большая революция, но такое трудно осуществить в индустриально развитом государстве: «Успехи современной науки уничтожили возможность полноценной революции».

И во всяком случае, у населения СССР мало нашлось бы поводов для недовольства — скорее предполагалось, что простой советский человек будет сыт и счастлив Лундберг не мог обойти факт, что в середине 1960-х рядовой советский труженик сильно проигрывал среднему американцу в материальном отношении: первому приходилось работать в три раза дольше, чтобы купить батон хлеба, в шесть раз дольше, чтобы заплатить за килограмм мяса, и в двенадцать раз дольше, чтобы заработать на приличный костюм. Но в скором времени Советский Союз, как думал Лундберг, догонит или даже перегонит Западную Европу благодаря многим факторам в экономике и культуре. За полвека после падения царизма коммунистам удалось создать из крестьянской страны мощную индустриальную машину, и на этой базе можно будет безостановочно развивать всё новые успехи. Благо многочисленный советский народ занимал тогда шестую часть земной суши с колоссальными запасами угля, нефти и других полезных ископаемых, с бескрайними сельскохозяйственными угодьями. Бузы СССР выпускали ежегодно десятки тысяч специалистов в передовых областях науки и техники.

Фриц Бааде точно так же не сомневался в будущности Советов. Колхозная система, по его прогнозам, вполне надежно прокормит 350 миллионов советских граждан в XXI столетии, в социалистических странах будет жить вдвое больше людей, чем в капиталистических, и совокупного валового продукта они произведут больше во столько же раз. «На гоночной трассе, ведущей в 2000 год, есть немало участков, где Восток определенно начинает всё сильнее обгонять Запад», — объявил Бааде.

Происшедшее в реальности блестяще иллюстрирует одну из главных ловушек долгосрочного прогнозирования — безнадежность попыток учесть все крайние варианты, проще говоря, джокеры из рукава. К 1980 году Москва вляпалась в собственное «вьетнамское болото», введя войска в Афганистан. Нефтяные цены падали всё следующее десятилетие, лишая СССР солидной доли доходов от внешней торговли. Президент Рейган отверг «реальную политику» и сделал ставку на наступательную программу вооружений, вынуждая Советы, связанные нехваткой нефтедолларов, тратить последние силы, чтобы выстоять. Выступления рабочих в Польше, поддержанные их соотечественником папой Иоанном Павлом II, вдохновили миллионы антикоммунистов во всей советской сфере влияния. И когда поздней осенью 1989 года немцы с обеих сторон Берлинской стены подступились к ней с кувалдами, устои социалистической системы были уже необратимо подорваны.

Такие неожиданные «подставы» могут объяснить, почему немало опытных прогнозистов прошлого поколения так сильно просчитались с Китаем, напророчив ему судьбу экономического инвалида. Дэн Сяопин, хоть это имя и не совсем привычно нашему уху, запомнится как одна из наиболее значимых фигур XX столетия, человек, буквально изменивший облик мира. В конце 1970-х он, не занимая верховных постов, фактически взял под свой полный контроль компартию и правительство Китая. Накануне этого стремительного взлета, когда Дэн только поднялся из опалы, страна была ослаблена долголетней изоляционистской политикой его бывшего соратника Мао Цзэдуна, доктринера и тирана, чья «культурная революция» унесла миллионы жизней. Дэн, судя по всему, давно выбрал иной путь и, едва обретя свободу действий, приступил к глубоким рыночным реформам в сельском хозяйстве и промышленности. Хотя номинально Китай остается коммунистическим государством, он получил свободную экономику, и та быстро сделалась одной из мощнейших в мире. Многие считают, что к 2025 году Китай вновь станет абсолютным экономическим лидером — эту позицию он занимал большую часть своей долгой истории. Как бы там ни было, недаром некоторые эксперты утверждают, что мы уже сегодня живем в «китайскую эру».