Руны судьбы - Дмитрий Скирюк

Он ещё раз глянул травнику в глаза и понял: не сожжёт.

И про себя он тоже понял: не убьёт.

По крайней мере, не сейчас.

— Говорить будем, — сказал Жуга. Мотнул кудлатой головой, осклабился и встал из-за стола. Взглянул на Хагга сверху вниз и коротко закончил:

— Долго говорить.

Внезапно из соседней комнаты раздался женский визг такой убойной силы, что Жуга слегка присел и рефлекторно принял боевую стойку. Плеснула вода, что-то грохнуло и зазвенело на полу, пар зашипел на каменке. Собеседники переглянулись: «Ошпарилась?», «Не похоже...», и наперегонки метнулись к двери.

Травник первый ухватился за дверную ручку, толкнул, одним ударом выломал притвор и еле успел пригнуться: девка встретила их новым визгом и целым водопадом горячей воды.

— Стой, дура, стой! А, ч-чёрт!..

Почти всё досталось Золтану; он на мгновение ослеп, сделал несколько шагов назад, ударился о стол и замер там, отфыркиваясь, как тюлень. Протёр глаза, схватил лежащий там же нож и встал наизготовку, но в комнате было тихо. Жуга успел перехватить девчонку на пороге, и та теперь тряслась, прижавшись к травнику, и прятала лицо. В суматохе Хагг не сразу осознал, что девка выскочила в комнату в чём мама родила.

Ну, разве что ещё — вся в мыле.

— Что стряслось? — спросил Хагг, настороженно разглядывая сумрак за её спиной.

Травник посмотрел на девушку и взглядом повторил его вопрос.

— Там... — девчонку передёрнуло. — Там под лавкой... змея!

Жуга шумно выдохнул. Провёл рукой по её мокрым волосам, мягко отстранился и шагнул к кровати. Сдёрнул одеяло, набросил девушке на плечи, запахнул и усадил её на лавку. Присел, как перед маленьким ребёнком, отвёл волосы с девичьего лица и заглянул ей в глаза.

— Сейчас зима, Кукушка, — мягко сказал он и повторил по складам: — Зима. Понимаешь? Все змеи спят. Если не веришь, я потом найду и покажу тебе пару штук, но здесь их нет.

— Но яв... яв...

— Успокойся.

— Я в-видела там, п-п... под лавкой...

— Всё хорошо, — с нажимом повторил Жуга. — Всё хорошо, Кукушка. успокойся. — Протянул ей полотенце. — Оботрись.

Ялка быстро закивала, помаленьку приходя в себя. Стрельнула в Золтана глазами, залилась багрянцем и стыдливо запахнула одеяло. Пока она стояла там безо всего, Золтан, несмотря на суматоху, разглядел её во всех подробностях. Девчонка была далеко не уродина, ладненькая, не впечатляла выдающимися формами, но и не была из тех, которых за глаза с усмешкой называют «плоскодонками»; как говорится, всё, было при ней.

Все те два дня, что Золтан был в гостях на старом руднике, Жуга держался замкнуто и неестественно спокойно, был неразговорчив и напоминал свой дом — полупустой, необжитой и неказистый, но крепкий и закрытый изнутри на все засовы. Золтан пару раз попытался вывести его из себя. Испытанный способ: Жуга, каким его знал Золтан прежде, непременно бы вспылил, а там, глядишь, и прояснилось бы чего. Но этот, нынешний, как вышел из себя, так и вошёл обратно. Нипочём не догадаешься, что у него на сердце, да на уме. Душа — как зашнурованный башмак.

И дёгтем смазан.

Не скрипит.

Только при общении с девчонкой травник позволял себе чуть-чуть расслабиться, и тогда сквозь маску напускного безразличия проглядывал прежний, давно знакомый Золтану Жуга — порывистый, как западный ветер, вспыльчивый, но вместе с тем ранимый, чуткий и какой-то бесшабашный.

Однако любовью здесь даже не пахло. уж в чём, в чём, а в этом Золтан был уверен. Девчонка говорила искренне, чуток врала, держалась нервно, но без женских штучек. Не друг и не подруга. И в дочери приёмные она как будто тоже не набивалась. Почему Жуга так с нею возится, оставалось загадкой. И всё, вроде, было ладно, и лишь на самой границе восприятия звенели, бились маленькие колокольчики тревоги.

Зачем она вообще пришла сюда?

Меж тем травник встал, расправил плечи, подошёл к порогу злополучной банной комнаты и наклонился, ухватившись за дверной косяк. Золтан отметил про себя, что травник даже сейчас стоял так, чтоб видеть сразу обе двери, и ни разу не повернулся спиной ни к одной из них. Он вгляделся в темноту под лавками, с минуту что-то там разглядывал, потом переменился в лице. На скулах его заходили желваки.

— М-мать... — сквозь зубы выругался он, порывисто шагнул во тьму и с грохотом захлопнул за собой расшатанную дверь.

В последний миг Золтану ещё как будто показалось, что Жуга засучивает рукава.

— Что ты знаешь о нём, девочка? — спросил негромко Хагг, когда за травником закрылась дверь. — Что знаешь ты об этом человеке?

Девчонка вздрогнула, посмотрела на дверь, потом на Золтана, потупилась, куснула губы и вдруг блеснула глазами из-под завесы мокрой чёлки. Выпрямилась (тот ещё характер...) и с вызовом вскинула голову.

— Ничего, — сказала она.

День катился к вечеру, такому же неприглядному и серому, каким был сам. Не осень, не зима, а так, не разбери-поймёшь. Вроде бы и снег лежит, и лужи подо льдом, и в то же время только ступишь — под ногою камни, глина, жухлая трава, всё проседает, липнет на ноги...

Беломордый ослик отца Себастьяна плёлся мерным шагом; погонять его было себе дороже — он вполне мог заартачиться и встать. Вровень с ним шла лошадь Киппера, следом месили дорожную грязь пятеро солдат. Усталость брала своё, уже никто никуда не спешил. Дождь собирался весь день, но так и не собрался, к вечеру похолодало, но и до снега дело не дошло.

Дорога вяло выписывала петли меж холмов и перелесков, словно неразборчивая длинная строка из мемуаров великана. Бесконечные каналы, мостики и озерца уже успели всем осточертеть, солдаты не ворчали только потому, что по всем приметам постоялый двор был уже где-то поблизости. Всякий раз, поднимаясь на очередной пологий холм, маленький отряд различал в вечернем небе жиденькие столбики дымков: деревня.

Так оно и оказалось.

Корчма сыскалась быстро — покосившаяся тёмная пирамидальная хоромина с серпом и молотком на вывеске. Была она пуста, почти без посетителей, лишь один высокий и бледный с лица паренёк сидел у камина, потягивал вино и морщился после каждого глотка. Хозяин, углядевши, кто пожаловал на огонёк, засуетился, вышел встретить лично, отослал дворового мальчишку присмотреть за осликом и лошадью, принял заказ у святого отца-инквизитора и быстренько тишком улепетнул на кухню. Солдатам и господину десятнику без напоминаний выставили пива. Двойного «Петермана», дюжину. С понятием был местный корчмарь, даром что сам маленький, зато голова — не сразу шапку подберёшь. Мигом распознал, зачем святой отец с солдатами куда-то путешествует. Такие времена: не угодишь, считай — пропал.