На острие меча - Богдан Сушинский

– Действительно: один – и в столь ранний час, – покорно согласился Одар-Гяур.

Он не мог вспомнить, видел ли эту девушку в первый вечер, проведенный в трактире Ялтуровича. Ему почему-то казалось, что тогда в зале появлялась другая служанка. Но эта тоже вела себя как давняя знакомая. Впрочем, в этом городе все настолько быстро начали узнавать в нем полковника князя Гяура, что могло показаться, будто на нем какие-то особые знаки различия, а на ножнах меча крупно выгравировано имя.

– И что бы пан полковник заказал себе на завтрак-обед, если бы ему предложили так же хорошо поесть, как и выпить? – продолжала улыбаться девушка-еврейка, старательно вытирая упрятанной в декольтированное платье грудью – вымытый, проскобленный ножом стол.

– Я попросил бы позвать господина Ялтуровича.

– После того, как вам принесут так же хорошо выпить, как и поесть? – уточнила девушка.

– Можно и после, – неохотно согласился Гяур.

Громко разговаривая, вошли двое горожан и сразу же расположились за столом у двери. Однако девушка никак не отреагировала на их появление.

– Но тогда зачем вам «после» пан Ялтурович, если перед вами уже стоит та, которая выполнит все ваши желания? У пана Ялтуровича есть любимая красавица-дочь – так это я.

– Вспомнил, вас зовут Руфина. В прошлый раз я принял вас за служанку.

– Главное, что вспомнили. Теперь вы будете вспоминать меня как юную дочь трактирщика Хаима Ялтуровича. И как бы я ни нужна была вам, пан полковник, то ли как дочь трактирщика, то ли как служанка, то ли просто как Руфина, – окажется, что я всегда здесь. Мыцык! – тут же позвала она слугу. А когда тот – сонный, взлохмаченный, худющий и желтолицый, будто его только что выпустили из подземного каземата, – появился в зале, сказала: – Мыцык, ты все видишь? Или тебе еще что-нибудь нужно объяснить?

– Уже не нужно.

– И вдобавок ко всему принеси вина. Но такого, чтобы человек мог сказать, что он-таки да побывал у Ялтуровичей и пил вино.

– Ах, Руфа, если уж ты сказала… Для такого пана полковника у нас будет все. И вино тоже.

Вино и еда появились значительно быстрее, чем предполагала Руфа. Она даже бросила на слугу недовольный взгляд, но было поздно.

– И все же мне нужно поговорить с господином Ялтуровичем, – обратился полковник теперь уже к Мыцыку. – Хотя бы несколько минут. Скажи, что его просит полковник Гяур.

– Он уже знает, – ответил слуга.

Гяур взглянул на Руфину. Девушка – смуглолицая, смоляноволосая, с некрасивым крючковатым носом – растерянно улыбнулась и снова поерзала грудью по столу. Однако полковник не предложил ей ни вина, ни просто присесть.

– У меня так мало времени, что хотелось бы видеть господина Ялтуровича немедленно, – произнес он теперь уже более твердо, обращаясь к обоим сразу.

– Бог Яхве! Сам великий князь Гяур! – в ту же минуту появился из двери Ялтурович. И только теперь Гяур поверил, что тот действительно давно успел заметить его. Возможно, раньше дочери. – Бывало, прошу прощения, что и над плешивой головой старого Ялтуровича кое-когда светило солнце. Но чтобы так часто!

– Считайте, что оно уже полыхает, – заверил его дунайский витязь, как порой называли князя местные армяне, община которых составляла значительную часть жителей Каменца.

Трактирщик шел к столу, широко разбросав руки, будто собирался заключать полковника в объятия. Все в тех же – некогда белой рубашке и вышитой, желтым по черному, венгерской жилетке; с той же розоватой плешиной через всю голову.

– Мыцык, что ты принес? Нет, я тебя, бездельник, спрашиваю, что ты поставил на стол гостя из Варшавы? Тебе же сказали: принести вина.

– А я что принес?

– Нет, ты, конечно, принес, иначе зачем бы я держал тебя здесь. Но ведь тебя просили принести… вина. Ты понял меня?

– Так оно будет то же самое, – недовольно пробормотал Мыцык, возвращаясь на кухню. И Гяуру показалось, что демонстративная нервозность слуги вызвана тем, что он ревнует его к дочери трактирщика, в которую сам безнадежно влюблен. – Только теперь уже – «для гостя из Варшавы».

– А я верил, пан полковник, что вы обязательно придете к Ялтуровичу… – не обращал на него внимания трактирщик. – Потому что вы уже побывали в нескольких трактирах города, но лучшего вина и лучшей еды, чем в трактире Ялтуровича…

– Брось, отец, – вдруг раздраженно остановила его словесный поток Руфина. – Будто не знаешь, что сейчас он будет спрашивать тебя об Ольгице. Об этой всевидящей слепой, которая такая же слепая, как я во сне зрячая.

– Да, об Ольгице? – сразу как-то потускнел Ялтурович.

– О ней, – замялся Гяур, не понимая, почему эта догадка вызвала у Руфины такой всплеск неприязни.

– Но что я, прошу прощения, могу добавить к тому, что уже давно рассказала бы о ней моя дочь Руфина? Заметив вас, я так и решил: «Если такому молодому полковнику нужен Ялтурович, то его дочь будет ему еще нужнее».

«Меня уже сватают», – понял Гяур. Дождался, когда Руфина уйдет, усадил трактирщика напротив себя и приказал:

– Рассказывайте. Все, что знаете об этой женщине.

– А что я знаю? – не понял тот.

– Намного больше, чем знают о ней все остальные в этом городе.

– Но все, что я знал, было, прошу прощения, сказано, когда Ольгица пророчествовала господину де Рошалю. Разве что добавлю, что она из графского рода Ольбрыхских.

– Так она все-таки графиня?!

– В роду ее, как говорят, были даже императоры. А вот графского титула ее, прошу прощения, лишили. То ли саму Ольгицу, то ли еще отца ее – но лишили. Кажется, за участие в заговоре. Она ведь, знаете, сама об этом не рассказывает. Это я так, из того, что достигло грешных ушей Ялтуровича.

– Ага, значит, она вовсе не нищенка?

– Э, князь-князь… Нищенками становятся куда проще, чем графинями. Это говорю я, старый еврей из Каменца.

– Почему же она живет в вашем городке? Она ведь явно нездешняя.

– Нездешняя. Но у нее теперь уже нет собственного имения. А в Каменце живет родственница. Правда, в последнее время они почему-то не мирятся, и Ольгице приходится ютиться в домике, который она недавно купила себе.

– В том, что за речкой?

– О, так вы уже знаете о нем.

– Я заметил, что бывшая графиня благоволит к вам. Сведите меня с госпожой Ольбрыхской.

– Неужели пан полковник хочет знать свою судьбу? Как знает ее теперь Сирко? Но, прошу прощения, скажите мне, старому Хаиму Ялтуровичу, зачем вам это? Лично я Ольгицу только об одном прошу – чтобы она никогда ни словом не обмолвилась о том, что меня ждет. Пусть об этом знает Бог. Зачем знать еще и мне, Ялтуровичу?

– Да не о своем будущем я собираюсь ее расспрашивать – о судьбе святого дела, ради которого прибыл сюда.

Ялтурович задумчиво проследил, как, усиленно виляя пухлыми бедрами, мимо них пронесла поднос с вином и едой Руфина; тяжело вздохнул о чем-то своем…

– Хорошо, я поговорю с Ольгицей. Я, конечно же, поговорю с ней. Хаим Ялтурович, прошу прощения, не любит давать советов. Даже самых мудрых. Однако вам совет я уже дал. И вы его слышали.

– Ой, да что ты с ним говоришь, отец? Ольгица, Ольгица!.. Какая Ольгица, если князь хочет слышать вовсе не об Ольгице, а об этой грязной цыганке Власте.

Ялтуровичу явно не понравилось вмешательство дочери в их разговор, но, Вместо того чтобы осадить ее, он только жалко улыбнулся и развел руками:

– А вы думаете, что в этом городке еврею-трактирщику так легко выдать замуж дочь? Даже когда у вас у самого будет дочь, вы этого не поймете. Потому что ваша дочь, прошу прощения, будет княжной и дочерью полковника, а моя… Впрочем… Ну а с бывшей графиней я поговорю, приходите в воскресенье. Они обязательно будут здесь. Обе.

К пище Гяур не притрагивался. Допил вино, рассчитался с трактирщиком и поднялся из-за стола.

– Я слышал, что вы никогда не бывали в Варшаве, господин Ялтурович. Не знаю, правда ли это.

– Можете считать, что из всего услышанного вами о благочестивом трактирщике Ялтуровиче только эта легенда и является правдой.

– Как только мне представится возможность отправиться туда, прошу присоединиться. Место в моем обозе найдется.

– Боже мой, и вы, полковник, вспомните при этом о Ялтуровиче?! Вы – добрый человек. Это я вам говорю, Хаим Ялтурович. – Он провел Гяура до двери, оглянулся, не слышат ли дочь или горожане, и вполголоса добавил: – Вот только я, прошу прощения, никогда не поеду туда. Не потому что с вами. Вообще ни с кем. И никогда.

– Странно. Почему вдруг столь решительно?!

– Можете смеяться над стариком Ялтуровичем – ибо кто только над ним в этом городе не посмеивается? – однако в Варшаву я действительно не поеду. Вот вы спросите сейчас Ялтуровича, есть ли у него мечта. И Хаим Ялтурович ответит вам: есть – побывать в Варшаве. Вы спросите, есть ли в трактире Ялтуровича самые желанные и дорогие гости. И Ялтурович ответит вам: есть. Это гости из Варшавы. Но вот я, прошу прощения, возьму и поеду с вами в эту самую Варшаву. И что я там увижу? Узкие грязные улицы? Несколько больших каменных домов и два-три костела? Так все это я в своей жизни уже видел. И окажется, что Варшава, прошу прощения, всего лишь самый обычный город – со своими базарами, площадями, нищими и виселицами. Так скажите мне, о чем после поездки в него, прошу прошения, будет мечтать старый трактирщик Ялтурович?