Все, способные держать оружие… - Андрей Лазарчук

Покурить мы вышли на крыльцо. Нет дождя, удивился Дитер. А в доме слышно, что идет. Это дети музыку включили, сказал я. Ах, вот оно что… слушайте, Игорь, а вы не боялись, что они сломают ваш прибор? Наверное, он дорогой? Пять тысяч рублей, сказал я. В марках это получается — двенадцать тысяч?! Ну и цены у нынешних игрушек! Детский — дешевле, сказал я. Раз в двадцать. То есть, вы советуете купить? Отговаривать не стал бы, сказал я. М-м… а вот говорят, детям все это вредно… глаза портятся, с ума сходят… Дитер, сказал дед, когда я был, как твои девочки, мне отец читать не позволял: глаза, мол, портятся, с ума сходят… и вообще вредная штука — чтение. Понял? Понял, сказал Дитер, все повторяется… а табак, Иван, ты тоже на своих плантациях выращиваешь? Нет, табак турецкий… свояк посылает… Сонечкин брат… Слушай, дед, спросил я, где нынче берут таких девушек? О, сказал дед, это такая история… Войцеха, отца ее, ты разве не помнишь? А, хотя нет, это еще до тебя было. Короче, Войцех продал свою землю — тут у него земля была, недалеко, по ту сторону шоссе — и подался в Африку, в Кению… нет, вру, в Кению Шульга рванул, а Войцех, кажется, в Замбези… да, точно, в Замбези. Поначалу писал оттуда, потом и писать перестал — новостей нет, глушь, вкалывают побольше, чем здесь, — чай он выращивал… А в позапрошлом году, зимой, морозы тогда о-го-го какие были — сопля на лету замерзала, — стучат. В окно. Открываю, смотрю: девчонка, в кацавейке драной, ноги тряпками обмотаны… пустил, конечно, как иначе… Долго не узнавал, пока сама не сказала. Уезжали-то — такая вот фигушка была, как тут узнаешь. В общем, отца негры убили, мать от малярии померла, брат пропал — тоже, наверное, убили… саму ее чем то пугнули так, что бросила все — и в чем была… Добралась кое-как. Где добрые люди помогли, а где… но добралась. Не вспоминает она больше этого, не говорит — только иной раз приснится если, так Плачет. Вот и все. Это насчет — где берут. А ты-то сам?.. Вон Дитер тебе какую невесту приволок, а, Дитер? Вполне, сказал Дитер. Не время, дед, сказал я. Не с руки.

Бросал бы ты к едрене фене свою службу, доконает она тебя. Брошу, дед, сказал я совершенно искренне. Вернусь — и все. Во где мне это уже, — я показал на горло.

Ладно, пошли внутрь, сказал дед, там еще одна водочка непробованная осталась — та вообще золотая…

И все смешалось нетревожно и беспечно. Стефа, ничуть не смущаясь, целовала деда и шептала громко, почти крича: люблю, люблю, люблю! Вероника оказалась рядом со мной и, блестя глазами, расспрашивала, в каких баталиях я участвовал и скольких супостатов угубил, — я без стеснения врал. Дитер играл на гармошке и пел немецкие куплеты — голос у него оказался сильный и хорошо поставленный. Потом сестры расшалились и заставили его подыгрывать частушкам. Я в очередной раз подивился, как силен русский фольклор. «Подари мне, милый, мину, я в манду ее закину — если враг в село — ворвется, он на мине подорвется!» — спела Вероника и хитро подмигнула мне. Роскошная фрау Ольга отчебучила что-то не менее зажигательное. Дед вмазал такое, что дамы покатились со смеху, закрываясь ручками. Дошла очередь и до меня. «В небе уточки летают, серенькие, крякают.

Любку я в кустах бараю — только серьги брякают!» — я поддержал реноме гвардейского офицера. Ах, чай, чай! — всполошилась вдруг Стефа. Самовар хрипел и кашлял. Не могу больше… — простонал кто-то. Но тут подоспели Витя и Даша. Они были похожи, как брат и сестра: светлоглазые, с плоскими круглыми лицами. Штраф, штраф! — и дед вручил им по зеленому стакану, полному до краев. Они проглотили водку, закусили крошечными огурчиками, жгучими, как стручковый перец, и чинно сели за стол. А теперь пирог, сказала Стефа, и возник пирог. Это конец, подумал я. А то поживешь у меня недельки две? — спросил дед, я тут собрался было старый трактор перебрать, да все рук не хватает, а ты в механике не самый последний…

Наверное, дед, сказал я, надо еще подумать, позвонить кой-куда… Дитер играл остервенело, от гармошки валил пар. Витя с Дашей и сестры плясали — бешено, со свистом. «А мой миленький герой, у него штаны горой! Как горою поведет, так у меня все упадет!» Я стоял на крыльце, один, в стороне от вылетающего из двери света. Потом в дверях появилась Стефа. Я ее видел, а она меня нет. Ох, Божичка, сказала она, и в голосе ее зазвенело страдание. Ох, Божичка, страшно-то как…

Год 2002. Михаил

27.04. Около 12 час. 30 мин

Константинополь, Университет

В роли подозреваемого я пробыл примерно час. Я как-то догадывался, что полиция имеет осведомителей — живых и электронных — повсюду, но даже не подозревал, что сеть эта настолько плотная. Перед лейтенантом лежала полная таблица моего вчерашнего времяпрепровождения с указанием мест, сроков и имен свидетелей. Он изучил ее и показал мне.

— Вне всяческих подозрений, — сказал лейтенант. Он говорил по-русски с каким-то незнакомым акцентом и иногда употреблял слова не совсем точно. — Вопрос не по существу: почему вы не пошли на встречу с наследником?

Я подумал.

— Не хотелось ломать компанию, так мне кажется. Вряд ли по другой причине.

Хотя…

— Вы не уверены? В себе, в своих побуждениях? Или вкладываете какой-то особый смысл в свои слова?

— Вроде бы никакого особого смысла… Если вам трудно общаться по-русски, мы можем перейти на другой язык.

— Меня вполне устраивает ваш русский. Просто редко приходится встречать людей, которые настолько не уверены в своих побуждениях… Значит, если я правильно вас понял, хорошая — пусть даже до этого совсем незнакомая — компания для вас важнее грядущих судеб родины?

Мне захотелось нагрубить, но вместо этого я достал сигареты.

— Вы не курите, лейтенант? Зря, очень вкусный табак. Так вот, я не уверен, что встреча наследника со мной как-то повлияет на судьбы родины. К праздному же любопытству я не склонен. Хотя… если бы я знал, что там произошло, — пошел бы обязательно.

— Вот как? И с какой же мотивировкой?

— Один из моих друзей жестоко избит. Второй исчез. Третий — не близкий друг, но хороший приятель — убит. Разве этого недостаточно?

— Недостаточно для чего?

— Для того чтобы… — я опять задумался. — В общем, я бы пошел, вот и все.

Объяснить мотивы мне сложно.

— Вы мне интересны, — сказал лейтенант. — Вы разбираетесь в себе лучше, чем многие опытные люди. Вы, по крайней мере, понимаете, что человек вначале принимает решение, а потом объясняет его себе и посторонним. Вы не хотели бы по окончании курса обучения пойти на работу в полицию?

— Нет, — сказал я. — И это я как раз легко могу объяснить. Во-первых, я уже имею приглашение от «Идеала». Во-вторых, мне хочется повидать мир, — а полицейские, как правило, прикованы к городу…

— Да, — он кивнул, — это так…

— Я могу идти?

— Конечно. Вот моя карточка. Если вам станет что-нибудь известно… не стесняйтесь — в любое время.

Имя лейтенанта было буквально из «1001 ночи»: Али Наджиб.

— Я не отличаюсь особой стеснительностью. Извините, просто любопытство: какой язык для вас родной?

— Фарси, — он еле заметно улыбнулся. — Я родился и вырос в Кабуле.

В комнате Тины сидела незнакомая девушка. Обе курили что-то чертовски крепкое.

— Это Хельма, — кивнула на нее Тина. — Она тоже там была.

— Тоже?

— Да. Мумине нашлась.

— Жива?

— Она в шоке, — сказала Хельма. Голос, ее дрожал. — Она в полном шоке. Ничего не может сказать. Ее увезли в психушку.

— А вы? — спросил я.

— Я же ничего не видела! По настоящему — ничего. Все случилось уже после встречи…

С полчаса, отвлекаясь, теряя нить и вновь находя, повторяя незначащее и возвращаясь к пропущенному, Хельма рассказывала нам — мне, потому что Тине она это уже рассказала, — что же именно произошло и на самой встрече наследника с членами монархического общества, и сразу после встречи, и потом, ночью…

Наследник прибыл без опоздания, даже чуть раньше назначенного срока, в сопровождении личного секретаря, двух телохранителей и одного из второстепенных помощников губернатора. Он был одет без малейшего намека на официальность: мягкая шелковая рубашка персикового цвета и шелковые же зеленоватые брюки.

Держался очень свободно, раскованно, естественно. Народу собралось человек сто двадцать: в читальном зале библиотеки, где все это происходило, было ровно сто мест, все они были заняты, и еще стояли в проходах. Наследник поблагодарил всех за интерес к идее реставрации монархии. Рассказал о своем первом приезде в Константинополь, тогда Стамбул. Потом еще о чем-то. Аудитория, как всегда, разделилась: те, кому особо интересно, пробирались вперед, прочие оставались сзади. С какого-то момента вокруг наследника собралось плотное кольцо, и уже трудно было расслышать, о чем там говорят. Хельма была как раз из тех, кто вперед не лез. Реставрация ее мало интересовала, но пришла она с парнем, которому это было небезразлично. Потом выступил Стас: как-то чересчур яростно.