Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы - П. Полян

На следующий день рано утром мы увидели, что в село заехало несколько советских самоходок. Для нас стало ясно, что пришла долгожданная свобода. Я подошел к одному капитану и сказал ему, что я военнопленный артиллерист и прошу меня взять в свою часть. Он мне ответил, что им люди не нужны. Этот ответ меня удивил, так как я думал, что освобождаемых пленных они будут с радостью брать для пополнения. Войска двинулись вперед, но часть из них осталась в деревне.

А во второй половине дня мы услышали бешеную стрельбу со всех видов стрелкового оружия. Мы подумали, что в деревне начался бой, но, выглянув из дома, мы увидели, что все солдаты стреляют вверх, обнимают друг друга, целуются и кричат, что войне конец. В этот день был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии. Меня охватила неописуемая радость.

После почти трехлетнего пребывания в фашистской неволе, а точнее, через 1041 день и ночь я оказался на свободе. Я не знал, как выразить эту радость. Умом я понимал, что в моей жизни произошло что-то очень важное, появилась возможность найти своих родителей, о которых почти три года ничего не знал, да и они наверняка считали меня погибшим. А мама, наверное, думала, что у меня сложилась судьба так же, как и у ее родного брата Самуила, который погиб в 1918 г. тоже в боях с немцами.

Нет, мамочка, твой сын Самуил тысячу раз мог погибнуть, но не погиб! Он выжил, хотя и под другим именем, которое, как талисман, носит до сегодняшнего дня вот уже 62 года.

…Мне казалось, что я не хожу по земле, а летаю. Кто не испытал в своей жизни тяжелой неволи, тому трудно будет понять человека, который не только долго был в этой неволе, но также ежеминутно находился в невероятном психологическом напряжении от того, что был не такой, как все, кто его окружал, и от того, что постоянно должен был всех бояться. Даже сейчас, почти через 60 лет, записывая эти строки, я почувствовал сильнейшее волнение от этих воспоминаний, да так, что вынужден был сделать перерыв, чтобы немного успокоиться.

День 8 мая 1945 г. стал, по существу, днем моего второго рождения.

На следующий день войск в деревне прибавилось. Появились части, которые занимались вопросами работы тыла. Обратившись к ним, мы получили точные координаты, куда должны были обратиться далее. Нам следовало отправиться в город Бунцлау (теперь это город Болеславец на территории Польши), где находился полевой военкомат.

Нас было 6 человек призывного возраста, и перед тем, как туда отправиться, мы пошли по немецким домам и обзавелись велосипедами. Не идти же нам более 100 км пешком. Через несколько дней, а точнее, 13 мая, проехав города Пирна и Герлиц, мы прибыли в город Бунцлау и явились в военкомат, где уже собралось более 20 человек с разных мест Германии. Один из офицеров построил нас в одну шеренгу и, подходя к каждому по очереди, собрал и записал сведения о каждом из нас, кто есть кто.

Впервые за три года я произнес вслух свою настоящую фамилию. Имя я решил оставить то, которое сам себе присвоил во время пленения. Оно происходит от слова «Виктория», что означает «победа». Я должен был победить в этой борьбе за жизнь, и я победил. С первой минуты стало символом моей победы над силами зла, которые окружали меня все время и со всех сторон. Как же я мог от него отказаться?

Решил – будь что будет. Хуже того, что я видел за прошедшие три года, не будет.

При опросе в шеренге я сообщил о себе, что был офицером, попал в плен на юго-западном направлении в 1942 г. Через некоторое время после окончания опроса этот офицер вызвал меня по фамилии, вручил список опрошенных и сказал, чтобы я в соответствии с этим списком вызывал всех опрошенных по очереди на комиссию.

Меня несколько удивило проявленное ко мне доверие. Я принял поручение к исполнению. Невольно подумал, что меня решили вызвать последним, когда все уже пройдут комиссию, чтобы подробнее заняться мною. Комиссия закончила работу, а меня так и не вызвали, и я остался в полном неведении, что же будет дальше.

Через некоторое время вышел офицер и, вызывая каждого по фамилии, вручал красноармейскую книжку (эта книжка до сих пор хранится у меня). 15 мая 1945 г. меня направили в запасной 189-й стрелковый полк, а 20 мая мы пополнили 1108-й стрелковый полк 331-й стрелковой дивизии 31-й армии.

Меня направили в минометную роту. Командир роты, капитан (фамилию его не помню, но помню, что она была украинской), очень хорошо ко мне отнесся, и после моего короткого рассказа о себе он понял меня и оставил при себе. Он освободил меня от строевых занятий, нарядов и других работ. Я был у него как начальник штаба. Все распоряжения, команды, необходимые документы по его команде готовил я. Он проявил ко мне человечность, дав время набраться сил.

Полк стоял в лесу. Погода была теплой, я упивался свободой. Мне казалось, что я не хожу по земле, а летаю. Все поручения, которые давал командир роты, мною немедленно выполнялись, и это ему нравилось.

Но наша армия подлежала расформированию и передаче из состава 1-го Украинского фронта в состав 2-го Украинского фронта. 15 июня 1945 г. началась ее передислокация. Мы отправились маршем из Германии в Венгрию. Пройдя несколько населенных пунктов, мы пересекли границу Чехословакии и почти 2 недели двигались по ее территории. Только недавно закончилась война, и командование, видимо, решило сделать так, чтобы этот марш длиною более 1000 км не утомлял людей и не был им в тягость. По два дня мы шли, а на третий день отдыхали. В день проходили 40–50 км, и остановки на ночлег выбирались квартирьерами в самых красивых живописных местах, в большинстве случаев на берегах рек.

Самым трудным был переход через Карпаты. Стояла жара, людей мучила жажда, и если на пути попадался горный ручей с холодной ключевой водой, все бросались к нему, припадали ртами и пили до «не хочу». Для некоторых такое водопитие окончилось трагедией, так как люди были разгорячены от сильной жары. Говорили, что было даже несколько смертельных случаев, в основном среди нацменов.

В течение всего маршрута движения я ни одной капли воды не взял в рот. Мне уже хорошо было знакомо состояние человека, если он в походе напивался воды. В этом случае жажда была невыносимой. Как через Карпаты, так и весь остальной маршрут я прошел без каких-либо проблем. Руководствовался и придерживался правил, после утреннего завтрака выпивал солдатскую кружку чая с хлебом, посыпанным солью, и это давало мне возможность не страдать от жажды в течение всего дня.

От этого марша я испытывал одно удовольствие. 28 июня, пройдя Чехословакию, мы вступили на территорию Австрии. Проходя по городам и селам Чехословакии, я любовался окружающей природой, красивыми пейзажами, архитектурой, т. е. познавал мир. Ведь я был на свободе! Не меньшее удовольствие я получал при прохождении Австрии. Особенное восхищение вызвала у меня столица Австрии Вена, куда мы, перейдя мост через Дунай, вошли утром 2 июля.

Во время марша выдерживался временной график: 50 минут марш, 10 минут привал. В Вене наше подразделение во время привала оказалось напротив здания парламента. Нас предупредили, что при движении по городу мы не должны ложиться или садиться на дороге. Придерживаясь этого указания, мы ели стоя свой сухой паек, выданный нам накануне в связи с тем, что переход через Вену должен был занять длительное время. Затем почти все принялись курить, и так как табак, выданный нам накануне, был очень крепким, многие, не докурив даже до половины, выбрасывали окурки на дорогу.

И тут мы увидели, как вдоль нашей колонны шли австрийцы с тросточками, на концах которых были острые шипы. Они накалывали окурки и отправляли себе в карман. Нас это не особенно удивило, но появление одной молодой девушки, которая ехала вдоль нашей колонны на велосипеде, одетая в коротких трусиках, вызвало бурю восторга, так как в те времена такое увидеть в Союзе было невозможно.

3 июля вечером мы перешли границу и вошли на территорию Венгрии. Пройдя почти через всю ее территорию, 13 июля пришли в г. Надьканиж, где был расквартирован 363-й гвардейский стрелковый полк, в котором я и был зачислен в отдельный зенитно-пулеметный взвод стрелком. Взвод располагался в отдельной большой казарме, в которой размещались не только мы, но и были установлены наши четыре зенитных пулемета.

Командиром взвода был лейтенант Михаил Азбель. С ним у меня сложились какие-то официальные отношения. Да и с остальными он пытался быть строгим. Он был еще очень молод и наверное упивался своей должностью, показывая свое превосходство над остальными. А с личным составом взвода я быстро сдружился. Командир отделения сержант Сергей Транда в свое свободное время сшил мне сапоги.

У меня, наконец, появился постоянный адрес, и в первую очередь я занялся розыском своих родных. Я написал письмо на адрес своего двора, в котором я проживал до войны, надеясь, что кто-то из соседей продолжает там жить. Мои надежды оправдались, и вскоре я получил письмо от своего дяди, которому бывшие мои соседи сообщили обо мне после получения моего письма. К этому времени мой дядя с женой и сыном успели вернуться из эвакуации из Ижевска. Они знали адрес моих родителей, и в свою очередь сообщили им обо мне. Вскоре я получил письмо и от родителей. И только тогда узнал, что они живут и работают в Новосибирске.