Воин и чародей - Элизабет Бойе

Камби пожал широкими плечами, и лицо его стало еще печальнее.

— Разве может один бедный крестьянин со всем управиться? Дверь как дверь, вот и все, что можно о ней сказать.

— Тогда мы все будем этой ночью спать в доме и попытаем счастья с Вигбьедом и Мори, — решительно сказал Микла. — Боюсь, что мы привели за собой в Туфнавеллир кое-что похуже. — Прежде чем сказать это, он огляделся, дабы убедиться, что Ульфрун и прочие домочадцы уже ушли. — Мы тоже враждуем с Бьярнхардом, и он наслал на нас морока.

— Так вы тоже льесальвы, — подытожил Камби с мрачным удовлетворением. — Я был в этом почти уверен, только ведь чужаков лучше не расспрашивать. Эх, друзья мои, низко мы пали после разорения Сноуфелла! Боюсь, не к добру вы пришли в Туфнавеллир, но если уж вы решили спать в доме — будь по-вашему.

Заприте все двери и никого не пускайте, что бы он ни говорил. И ложиться в лучшую кровать я бы тоже не советовал — это кровать Вигбьеда, а он терпеть не может, когда там кто-то спит.

Камби пожелал спокойной ночи и, выйдя из дома, тяжело потрусил через двор к хижине, небольшой и закопченной, где обыкновенно устраивался на ночлег.

Рольф оглядел пустую залу, схватившись за секиру, когда порыв ветра из дымового отверстия шевельнул плащом, висевшим на крюке. В тишине все трое услыхали, как заскрипели стропила, — кто-то прошелся по крыше до самого края и с ворчанием спрыгнул на землю. Миг спустя три пары ноздрей жадно нюхали воздух под дверью. Морок попробовал дверь на зуб, лягнул ее так, что она задрожала, и удалился с раздраженным ревом.

Рольф с шумом выдохнул.

— Пожалуй, я и глаз не сомкну, пока мы будем в Туфнавеллире. Надолго мы здесь застрянем, Микла?

— Нам ведь нужно, по крайней мере, помочь хозяину закончить стрижку, — пожал плечами Микла, — а на это потребуется самое меньшее две недели. У него есть еще овчарни в горах, и те овцы тоже нуждаются в стрижке. К тому времени мы как раз заработаем довольно еды на дорогу.

— Но что, если между тем нас отыщет Йотулл? — Рольф понизил голос и невольно оглянулся на дверь. — И Бьярнхард ведь тоже способен отыскать нас чарами?

Микла уже устраивался у очага.

— После ухода из Свинхагахалла мы не единожды переправлялись через реки, а холодная вода ослабляет чародейские способности Бьярнхарда.

Йотуллу тоже трудненько будет выследить нас после этих бесконечных дождей.

Если он нас и найдет, то не скоро. Ну, чья первая стража? Если я не ошибаюсь, Сигурд, — твоя очередь.

Сигурд, сдерживая раздражение, оглядел крепкие стены и крышу.

— Да к чему это? Мы здесь в полной безопасности, если не отпирать дверь.

— Нет, кто-то должен бодрствовать, — отозвался Рольф, все еще косясь на плащ, болтавшийся на крюке. — По округе бродят Гросс-Бьерн и целая свора драугов, и я не смогу уснуть, если кто-то не будет за ними следить.

Сигурд кивнул. Рольф и Микла свернулись калачиком у очага и скоро погрузились в крепкий сон. Сигурд прислушивался к голосам драугов Туфнавеллира — упыри услужливо завывали и перекликались из могильных курганов. Он попытался разглядеть тварей через щелочку в двери, но тут в дымовом отверстии что-то зашуршало и шлепнулось на земляной пол неподалеку от Сигурда. Он схватился за секиру и приготовился драться. Пришелец встряхнулся, как ожившая груда тряпья, повернулся и наконец увидел Сигурда.

— А, да это ты! — воскликнула тварь и, расплываясь в ухмылке всем своим морщинистым лицом, с дрожью радости протянула Сигурду руку, которую тот неохотно пожал. — Я так рад тебя видеть! Нынче гости здесь бывают редко.

Мое имя Мори. Верно, старый Чернобров уже рассказывал обо мне. — Упыреныш пожал руку сам себе, захлебываясь и фыркая, как в воде.

Сигурд с отвращением попятился. Мори был размером с двухлетнего ребенка, весь сморщенный и ссохшийся, точно сушеное яблоко. Всю его одежду составляла обтрепанная рубашка из грубого холста, чьи рукава и подол превратились в спутанные лохмотья. Тут и там были привязаны разнообразные лоскутья, призванные прикрыть самые большие дыры в этом достойном одеянии, и гнуснейшего вида колпак сползал то на один глаз, то на другой, пока упыреныш гримасничал и кривлялся, словно чудовищный, разом состарившийся младенец.

— Как… как идут дела? — настороженно осведомился Сигурд, все еще сжимая секиру и гадая, что же предпримет морок.

— Дела? О, я делаю все, что хочу! — Мори подпрыгнул и мерзко захихикал, не сводя с Сигурда блестящих, точно пуговицы, глазок. — Я только что из молочной. Перепортил весь творог, который поставили на сыр, — набросал конского навоза. Глупые женщины забывают выставить мою долю, вот я и учу их помнить о бедняжке Мори. Завтра я сдеру шкуру с лучшего быка Черноброва, если они опять меня забудут.

— В доме есть еда, если ты голоден, — сказал Сигурд, кивая на вход в кухню.

— Голоден! — возопил Мори, выкатывая налитые кровью глаза. — Я всегда голоден! Если бы тебя, подобно мне, младенцем бросили на вершине горы умирать от голода, ты бы тоже никогда не мог наесться вдоволь!

Сигурд поглядел на своих спящих друзей и пошел за упыренышем в кухонный закуток, содрогаясь от ужаса, к которому примешивалась изрядная доля любопытства. Мори тотчас схватил оставшуюся с ужина баранью ляжку и обглодал ее быстрее, чем Сигурд успел бы съесть и кусочек. Швырнув кость на пол, Мори принялся обеими руками набивать в рот творог, простоквашу и сливки, больше портя, чем съедая. Та же участь постигла целые караваи хлеба, и упыреныш не угомонился, пока вся еда в кладовой не была съедена или перепорчена.

— И это все? — осведомился Мори, вытирая рот грязными останками рукава и с голодным видом озираясь по сторонам. — В жизни не встречал такой скупердяйки, как Ульфрун. Гляди-ка на бедное мое брюшко! Оно плоское, точно пустой мешок. — Он задрал рубашонку и показал Сигурду сморщенный отвисший живот — ребра явственно торчали под тугой желтой кожей. Сигурд содрогнулся, снова испытав ужас.

— Кожа да кости! — с гордостью объявил Мори. — И смотреть-то не на что, а? А? — Он ткнул Сигурда локтем в бок и яростно подмигнул.

— Да на тебя и вообще-то глядеть неохота, — вырвалось у Сигурда, и он смешался, но Мори как будто именно такого ответа и ожидал. Закатившись в припадке смеха и чихания, упыреныш соскочил на пол — в жизни Сигурд не видел более омерзительного зрелища.

— И все же ты не прав, — сказал вдруг Мори и, вспрыгнув на кухонный стол, вытер об него свои грязные ноги. — Морок, сотворенный из младенца, которого мамаша бросила погибать на вершине горы, — наихудший из мороков, особенно если успеть к нему прежде, чем отлетит его последний вздох. — Мори подался к Сигурду, кривляясь и корча самые невыносимые гримасы, и заговорил прямо ему в лицо: