Невинный сон - Карен Перри

– Моя мама умерла?

У Гаррика сердце сжалось от страха, но он, изо всех сил стараясь казаться спокойным, обернулся к бледному взволнованному Диллону.

Мальчик смотрел на Гаррика в упор.

Гаррик медленно кивнул.

– А мой папа?

– Умер, – пересохшими губами произнес Гаррик.

Мальчик с минуту смотрел на него тем же серьезным взглядом, а Гаррик, затаив дыхание, ждал, что из глаз Диллона вот-вот брызнут слезы. Но Диллон не заплакал. Он повернулся к телевизору, и они в полном молчании продолжили смотреть фильм.

Он никогда еще никому не говорил подобной лжи. И как легко она ему далась! Гаррик сам испугался собственных слов и их возможных последствий, однако вместе с тем он вдруг почувствовал некое облегчение, точно с его пути вдруг убрали гигантское препятствие.

После этого мальчик больше не задавал никаких вопросов. Он по-прежнему скорбел, но теперь это выражалось по-иному, словно скорбь его смягчилась пониманием. Постепенно – почти незаметно – в их доме воцарилось спокойствие. Недели складывались в месяцы. Месяцы – в годы. Они постоянно были вместе и становились все ближе друг другу. Связь между ними крепла, будто теперь они трое противостояли всему остальному миру, и никто другой им больше не был нужен.

Но сколько такое могло продолжаться? Кто знает? С той минуты, как Еве сообщили, что ее мать всерьез больна, у Гаррика возникло дурное предчувствие. Он ясно помнил тот вечер. Ева, скрестив руки на груди, с мокрым от слез лицом, раздираемая горем и нерешительностью, ходила взад-вперед по комнате.

– Ты должна к ней поехать, – сказал он Еве. – Она твоя мать. Если не поедешь, то потом пожалеешь.

– А ты со мной поедешь? – спросила она.

– Это рискованно.

– Ты думаешь? После стольких лет?

– А если кто-нибудь его заметит? Если узнает?

– Какая вероятность того, что такое случится? К тому же он сильно изменился. Прошло пять лет. Он выглядит совсем по-другому. Он теперь похож на тебя. А не на нее.

Гаррик пропустил последнее замечание мимо ушей, но ему стало не по себе: любое упоминание о Робин заканчивалось ледяным молчанием. После этих слов жены Гаррик сдался. Он обязан был сдаться. Из-за своей вины, из-за ее скорби, из-за обещания, которое они дали друг другу, когда забрали мальчика, – обещания держаться вместе. Они трое теперь были одной семьей. Они не станут разлучаться.

Проходя паспортный контроль в дублинском аэропорту, Гаррик чувствовал, как его прошибает пот. А потом, когда они шли по аэропорту, его пробирала нервная дрожь. И только в такси, по дороге к Уиклоу, он немного успокоился.

Мать Евы лежала в больнице в самом Дублине, и им приходилось курсировать между горами Уиклоу и центром города. Еве нравилось брать мальчика с собой в больницу, но Гаррик ездил с ними довольно редко. Во время болезни Феликса он возненавидел больницы и до сих пор не мог избавиться от отвращения к ним. Сначала их поездки в город тревожили Гаррика, но постепенно он расслабился и потерял бдительность. Они жили теперь в подвешенном состоянии. Мать Евы умирала, и они знали, что она долго не протянет.

Ноябрьское утро. Оно ему ясно запомнилось. Они ехали на север в сторону города. По краям шоссе возвышались сугробы. Часть дорог была закрыта, и из-за вынужденных объездов в то субботнее утро машины двигались медленно. Демонстрация протеста. Долго искали парковку. А потом длинный путь к больнице. В тот день старушка уже почти ничего не понимала. Она то и дело теряла сознание. Похоже, она никого из них не узнавала, а присутствие Гаррика ее тревожило.

В коридоре Ева сжала ему локоть.

– Не принимай это близко к сердцу. Она в полной прострации, только и всего.

– Пойду пригоню машину, – сказал Гаррик.

Он собирался подъехать за Евой и Диллоном ко входу в больницу, но когда дошел до машины, то понял: меньше чем за час он до больницы не доберется. Демонстрация двигалась в южном направлении, в сторону набережных, и запруживала нужные ему дороги. Если же Ева и Диллон пойдут в его сторону, он сможет подобрать их на полпути, и так будет гораздо быстрее.

Он позвонил жене на сотовый, и они договорились о встрече. Один звонок. Одно мгновенное решение.

Когда они встретились, непоправимое уже случилось. Они допустили промах. После пяти лет стараний один телефонный звонок разрушил весь тщательно продуманный план.

– Если вы не верите моему рассказу, то поверьте хотя бы одному: мы не ехали в Танжер с намерением выкрасть Диллона, – сказал Гаррик. – Каким бы ужасным наш поступок ни выглядел со стороны, забирать Диллона мы не собирались.

Однако случай представился, и они им воспользовались.

Именно так выразился Гаррик, когда дошел до этого места в рассказе.

Глава 19. Гарри

Он рассказывал нам эту историю, а голос его звучал словно издалека. Вслед за ним мы прошли по извилистой дороге, которая привела к его мерзкому поступку. Его тон казался почти что интимным. Я старался слушать. Ты, Диллон, изо всех сил пытался сосредоточиться, сфокусировать все внимание на его рассказе, потому мне было важно узнать, что с тобой случилось. Но его слова, едва касаясь меня, пролетали мимо. Они не проникали в сознание. Честно говоря, я не мог оторвать от тебя взгляд. Я впитывал твой образ всем своим существом. Видеть тебя, знать, что ты жив!.. Я никак не мог прийти в себя. Ты стоял рядом с ним – с Гарриком – не шевелясь, и я восхищался твоей выдержкой. Выражение твоего лица стало серьезным, в нем появилась настороженность, и мне, Диллон, было больно ее видеть. Скорее бы все это было позади, скорее бы зажили твои раны! Он обнимал тебя, а я не сводил глаз с выглядывавшей у тебя из-под джинсов пижамы.

А Робин не сводила глаз с моего лица, и я заметил, что она уже не смотрит на меня с испугом. Взгляд ее был спокойным и искренним, и хотя Робин не сказала еще ни слова, я видел, что она меня больше не винит. Она наклонилась вперед – к тебе, Диллон. Ей, как и мне, безумно хотелось тебя обнять, но она боялась тебя смутить или испугать, и я испытывал точно такие же чувства. Я посмотрел на Робин, и вдруг во мне с новой силой вспыхнула прежняя любовь.

Поток слов неожиданно иссяк. История Гаррика закончилась. В комнате воцарилась тишина. И тут до меня дошло: все выжидательно смотрят на меня. Что я сейчас сделаю? А я с ужасом сообразил, что в руках у меня пистолет; и в ту же самую минуту в дверях появилась тень. Мы все обернулись. На пороге стояла та самая женщина.

Мы все забыли о Еве. Она обвела взглядом комнату и в ужасе вскрикнула. Ее лицо было белым овалом во мраке. Она кинулась к Гаррику, опустилась на колени рядом с тобой и обхватила тебя руками. В ее жесте, в том, как она обняла тебя и прижала к себе, было нечто звериное – защитное и оборонительное одновременно, – она походила на животное, отнимающее своего детеныша у хищника. Она повернулась ко мне и, пронзив меня яркими, холодными глазами, прорычала:

– Я его не отдам!

Мы все вскочили на ноги, атмосфера накалилась до предела. Я почувствовал, как пистолет оттягивает мне руку, и я знал, что с ним я могу добиться чего угодно. Но эта женщина обнимала тебя, Диллон. Как я мог размахивать оружием перед своим собственным сыном?

Первым заговорил Гаррик – тихо, осмотрительно:

– Ева, дорогая, успокойся. Мы все уладим, но ты должна успокоиться. Хорошо?

Но о спокойствии уже не могло быть и речи. Трясясь от страха, со слезами на глазах, она прижимала тебя к себе все крепче и крепче.

– Нам не надо было сюда возвращаться, – содрогаясь, проговорила она. – Нам нельзя было рисковать.

– Ева…

– Это все моя вина. Я не должна была брать вас с собо-й.

Гаррик явно не хотел вмешиваться, но он и не хотел, чтобы Ева так расстраивалась.

– Мы же договорились, Ева. Твоя мать…

Ева опустила голову и уткнулась головой тебе в макушку. Она стояла, прижимая тебя к себе, и словно впитывала в себя все твое существо. Я думаю, она уже с тобою как бы прощалась, она готовила себя к невыносимой потере и пыталась впитать в себя как можно больше, чтобы самых сильных воспоминаний о тебе ей хватило на всю оставшуюся жизнь. Я это понимал и чувствовал, как меня начинает разъедать жалость. Моя решимость с каждой минутой таяла. Диллон, это почти что сработало.

Неожиданно Гаррик обошел вокруг нее, и мне пришлось вмиг сосредоточиться: он теперь двигался прямо на меня – медленно, осторожно, подняв руки вверх, точно показывая мне, что он не задумал ничего дурного. Но это уже не имело значения. Я крепче сжал рукоять пистолета.

– Ни шага вперед, – сказал я.

– Гарри, отпусти их, – тихо заговорил он. – Их всех. Пусть они уйдут. Давай мы с тобой вдвоем сядем здесь и спокойно все обсудим.

– Нет.

– Брось ты! Прояви благоразумие. Пусть Ева и Робин уведут Диллона из дома, – так будет безопаснее. – И тихо добавил: – Я не хочу, чтобы он был в той комнате, где оружие.

Лишь только Гаррик произнес эти слова, я тут же бросил взгляд на тебя, Диллон, и увидел, как ты побледнел от страха, и мне стало невыносимо стыдно оттого, что мой поступок так тебя напугал. И в тот же миг последних лет как не бывало: я стою на нашей улице в Танжере, в глаза летит пыль, а прямо передо мною руины – все, что осталось от нашего дома, все, что осталось от моего спящего сына.