Джим Моррисон после смерти - Мик Фаррен

Первобытные мангровые деревья и какие-то шипастые лианы наподобие колючей проволоки органического происхождения – шипы были длиной в два дюйма и смотрелись вполне ядовито – стали последним и самым, надо сказать, неприятным препятствием. Когда Джим всё-таки выбрался из этой опасной растительности, он тихо порадовался про себя, что не отказался в посмертии от своих, может быть, несколько претенциозных пристрастий Короля-Ящера, а именно – от пристрастия к кожаным штанам. Жалко только, что у него не случилось с собой и такой же куртки. А то ноги остались в целости и сохранности, а вот руки, грудь, спина и плечи были все исцарапаны в кровь. Рубашка, понятно, годилась теперь только на выброс.

Земля под деревьями чуть пружинила, и Джим обнаружил, что идёт по ковру из мягкого, ворсистого мха поверх перегноя из прелых листьев и сосновых иголок. Здесь уже были явные признаки человеческого присутствия: проржавелый корпус огромного автомобиля, без колёс, лежал под деревьями, словно железный кит, выбросившийся на берег, – то ли «линкольн», то ли «понтиак», то ли «Бьюик-рокет-88», который в своё время считался не менее шикарным, чем «кадиллак» Долгоиграющего Роберта Мура. Корпус проржавел насквозь, но кое-где были ещё видны пятна выцветшей розовой краски. Джиму сразу вспомнились слова безымянного зверька, что вроде как в этом доме жил Элвис. Этот остов когда-то роскошного автомобиля пролежал здесь как минимум лет шестьдесят-семьдесят; сквозь него проросли какие-то хвойные деревья – на высоту футов в сорок. Так что даже если Элвис и вправду когда-то почтил сей участок загробного мира своим звёздным присутствием, это было давно. То есть так получалось по логике, только обычная логика как-то не очень действовала в этом парке юрского периода с его завихрениями во времени.

Рассудив, что дом всё равно никуда не денется, Джим решил подойти поближе к останкам автомобиля, чтобы как следует их рассмотреть. Такое бывает нечасто – чтобы тебе удалось соприкоснуться с проявлением присутствия великого Элвиса. Джим положил ладонь на проржавелый капот. Сейчас ему, измотанному до предела, очень не помешает подзарядиться хотя бы остаточной магией Элвиса. Но он ничего не почувствовал. Никакого контакта. Никакого, пусть даже слабенького заряда. Разочарованный, Джим убрал руку с капота и опять повернулся к дому. Сейчас он стоял прямо напротив одного из светящихся окон на первом этаже. В пролётах между окнами сидели каменные горгульи, покрытые чешуёй, с торчащими наружу клыками. В лапах горгульи держали геральдические щиты с гербом: ключ и рука с глазом на ладони. В общем, все, до мельчайших деталей, было выдержано в традициях архитектурной школы Мортиции Адамс[35].

Джим осторожно приблизился к освещённому окну. Ему очень хотелось взглянуть на обитателей дома, прежде чем ломиться в дверь. На предмет посмотреть, а стоит ли вообще ломиться. Последние несколько ярдов он прошёл, низко пригнувшись к земле, потом взялся одной рукой за внешний каменный подоконник, медленно приподнялся и заглянул внутрь. То, что он там увидел, было мало похоже на тихий, уютный и безмятежный дом. На стенах, отделанных красновато-коричневым деревом, висели портреты мрачно аристократичных мужчин и женщин в летящих плащах, в компании собак и охотничьих соколов, на фоне зловещих грозовых туч и суровых гор. Громадный камин занимал чуть ли не всю стену: монументальное сооружение из чёрного мрамора с прожилками жёлтого и зелёного. Массивную каминную полку – даже не полку, плиту – поддерживали два резных василиска. В камине горел огонь, который, может быть, и создавал бы атмосферу домашнего уюта, если бы был не таким ядовито-фиолетовым. Но самое странное – это фигура, что неподвижно стояла в самом дальнем от камина углу. Джим так и не понял, мужчина это, женщина или, может быть, просто статуя, потому что фигура была вся покрыта пчёлами. Да-да, целым роем живых, копошащихся пчёл. Джим тихонько присвистнул:

– Это что тут у нас? Смесь Жана Кокто с Эдгаром По?

И тут, как будто его тихий свист привёл в действие некий таинственный механизм, управляющий ходом событий, открылась дверь, и в комнату вошла женщина. Джим инстинктивно пригнулся, когда женщина глянула в сторону его окна, хотя и был почти уверен, что она не сможет его увидеть – в сумерках за стеклом, отражавшим свет.

– Вернее, смесь Жана, Эдгара и Леопольда Захера-Мазоха.

Хотя мехов на женщине не было, это, бесспорно, была Венера[36]. Она была одета – затянута – в облегающий брючный костюм или, может быть, комбинезон из алой кожи, который подчёркивал все изгибы и выпуклости её точёной фигуры. По бокам, от подмышек и до лодыжек, шла шнуровка. Ансамбль завершали красные туфли на высоченных шпильках – так что женщина казалась выше шести футов ростом, – длинные коктейльные перчатки с такой же шнуровкой и пышная шифоновая вуаль наподобие свадебной фаты. Все, разумеется, красное. Её иссиня-чёрные волосы были завиты в стиле Джейн Расселл и Чудо-Женщины[37]. Когда она повернулась к окну, Джим увидел лицо: призрачно-бледное, с тёмной подводкой вокруг глаз, алыми, как императорский пурпур, губами и печатью опыта, доставшегося дорогой ценой.

Джим смотрел как заворожённый. Женщина бросила быстрый взгляд в угол, на неподвижную фигуру, покрытую пчёлами, потом подошла к камину и остановилась, глядя на огонь. Он был уверен, что он её уже видел – где-то, когда-то, – может быть, ещё при жизни, а может быть, здесь, в Посмертии, но никак не мог вспомнить, где именно и при каких обстоятельствах. Первое, что пришло в голову, – это та самая женщина из его странной, почти забытой галлюцинации во время инопланетного секса в НЛО, но нет, вряд ли это она. Почему-то он был уверен, что та женщина была совершенно другая.

Женщина в комнате пару секунд смотрела на огонь, потом расправила плечи и обернулась. Джим успел разглядеть у неё на лице выражение усталой грусти, которое сразу сменилось угрюмой и жёсткой решимостью. Как будто ей предстояло сейчас сделать что-то, что сделать надо, но очень не хочется. Она прошла в центр комнаты и встала там очень прямо, лицом к камину. Подняла руки и проделала в воздухе серию ритуальных пассов. Воздух перед ней задрожал, заискрился, и вдруг, откуда ни возьмись, появился маленький круглый столик из тёмного дерева с несколькими предметами, разложенными на нём, кажется, в виде какого-то символа.

Сам Джим был не очень силён в кинетической материализации – всё, что ему удавалось, причём далеко не всегда, это вынуть из воздуха сигарету, да и сигареты всегда были странные и какие-то затхлые. А вот женщина в красной коже, похоже, в совершенстве владела искусством добывать предметы из ниоткуда.

Веши, разложенные на столе, были несколько необычными, хотя вполне в духе этого места, насколько Джим успел тут осмотреться. Длинная рапира с богато украшенной рукоятью делила стол пополам. С одной стороны от рапиры лежала свёрнутая плеть-кошка с рукояткой, сделанной из прозрачных оптических волокон, и с крошечными светящимися шариками на конце каждого ремешка. С другой стороны лежали клеймо в виде буквы «S», три железных гвоздя длиной в девять дюймов, с квадратными шляпками, сотовый телефон и что-то вроде хромированных тисков. Джим понятия не имел, для чего предназначена эта штуковина, но у него было смутное подозрение, что это приспособление для пыток, причём скорее всего в приложении к мужским гениталиям. Глиняная бутылка типа тех, куда традиционно разливают кукурузный ликёр, стояла чуть в стороне от всех остальных предметов. Пару секунд женщина просто смотрела на них, как бы в задумчивости, потом взяла плётку и на пробу взмахнула ею в воздухе. Крошечные шарики на концах ремней вспыхнули ярче, но женщина, похоже, осталась не очень довольна. Она свернула плётку и положила обратно на стол. Потом взяла рапиру и сделала несколько выпадов, тоже на пробу. Холодная сталь вроде бы пришлась ей по вкусу. По-прежнему держа рапиру в правой руке, женщина потянулась за сотовым телефоном, одновременно взглянув на дверь, откуда пришла сама. Когда она заговорила в трубку, Джиму было всё слышно:

– Скажи Моррисону, что леди Сэмпл готова его принять.

Джим вздрогнул. Моррисон? Она говорила о нём? Он быстро огляделся по сторонам, но не обнаружил никаких признаков, что его засекли. Когда он снова заглянул в окно, в комнате появился третий человек. Его Джим узнал сразу. Это был он сам. Опустившийся и обрюзгший, с небритой мордой и дряблым пивным пузом, свисавшим над поясом неизменных кожаных штанов, этакий показательный пример вырождения и пагубного воздействия порочных наклонностей – но это явно был он. Только чуток постаревший.

Постаревший Моррисон встал у стола, глядя в пол. Женщина в красном положила телефон обратно на стол и согнула клинок стальной дугой.

– То есть ты не передумал?

Было ясно, что эти двое хорошо знают друг друга, и Джим, который стоял под окном, даже подумал, что, может быть, странное ощущение, будто он узнает эту женщину, было всего лишь смещённым воспоминанием о будущем. Постаревший Моррисон в комнате поднял голову и взглянул женщине в глаза: