Тайна царского фаворита - Елена Хорватова

– Я давно убедился, что это он барышням билет на тот свет выписывает. У каждой из покойниц была любовная связь с молодым офицером, в котором, по слухам, угадывался Степанчиков. Правда, все девицы скрывали это по разным причинам. Сестра милосердия опасалась скандала со стороны хозяйки – госпожа Здравомыслова не поощряет вольностей персонала с пациентами лечебницы. Дочь кузнеца боялась папаши, мечтавшего выдать ее за мельника из соседнего села (а какое может быть для девичьего сердца сравнение между вдовым мельником и офицером?). Малаше, прислуге из трактира, и так уж местные парни пару раз ворота дегтем мазали, а узнали бы, что она с офицером шашни закрутила, так и вовсе проходу бы не давали… Поповну воспитывали в большой строгости, как и положено в семьях священнослужителей, и прочили замуж за выпускника духовной семинарии. Ее ждала судьба попадьи в далеком приходе, а почитывавшая тайком от батюшки французские романы девица мечтала о страстной и романтической любви…

Учительница из церковно-приходской школы опасалась обвинений в безнравственности со стороны епархиального начальства и потери места, ведь школьное жалованье было ее единственным доходом… Но в селе, знаете ли, подобные тайны сохранить сложно, я вам уже не раз об этом говорил. По крупиночке, по зернышку, но фактики я собрал, не впервой. Сыскная служба на том и стоит. По всему выходило, что Степанчиков каждой из девиц голову морочил и тайные свидания назначал. С этих свиданий девицы и не возвращались…

– Так если вы все это узнали, почему же не арестовали его сразу? – перебила я. – Почему захотели поиграть еще и моей жизнью?

– Что поделать, сударыня? Степанчиков – офицер. Так просто офицера не арестуешь по одному подозрению. Формальностей много – то, се, разрешение гарнизонного начальства требуется, опять же размещать арестованного офицера, даже отставного, не то что фронтовика из действующей армии, положено на гауптвахте, а не в полицейской кутузке. Сами посудите – где Гиреево, а где гарнизонная гауптвахта? Горе одно вышло бы, а не арест! А так я взял голубчика с поличным в момент проникновения в чужое жилище и нападения на очередную жертву. Как полицейский чин имею право действовать сообразно обстоятельствам, дабы пресечь совершение уголовного преступления. Рапорт теперь по начальству отпишу, показания ваши сниму по форме – и вся недолга.

А убийцу в смирительной рубашке в Москву под охраной повезут и там уж без меня разберутся, куда его – в каторгу или в желтый дом определять.

– А призраков здесь тоже он изображал? – не смогла удержаться я от последнего вопроса.

– Очень может статься, сударыня. Что там ему в больную голову стукнуло – это сам Бог не разберет. Ну а ежели он по-пустому дурковал да прикидывался – тем паче интереснее в призрака рядиться. Скорее за сумасшедшего сойдешь, ежели что. Помните окурочек-то? Это он, голубчик, «Сенаторские» курит… Вот и делайте выводы, сударыня.

Тут наконец подошел доктор в сопровождении рыдающей няни, осыпал меня упреками (ведь предупреждал же, дескать, что Степанчиков не в себе!) и сделал поручику какой-то укол, от которого Степанчиков, начавший уже было приходить в себя, уснул. Тогда доктор вместе с сыскным агентом обрядил своего пациента в смирительную рубашку, крепко-накрепко завязав за спиной у Степанчикова длинные рукава.

– Я сам буду сопровождать его в Москву и приму участие в консилиуме. Мои наблюдения наверняка заинтересуют коллег, хотя я не имею чести быть специалистом в области собственно психиатрии, – бубнил доктор, посматривая в мою сторону весьма недружелюбно. – С научной точки зрения случай весьма интересный, весьма. Батюшки, как же вы ему голову-то разбили, господа! Да где же ваше милосердие? Разве можно такое себе позволять! При психической патологии головные ушибы могут спровоцировать совершенно непредсказуемые последствия…

Не знаю, возможно, если бы я не сопротивлялась, проявляя милосердие, и кровожадный поручик, представляющий немалый интерес для науки, успел перерезать мне горло, данный случай показался бы доктору еще занимательнее. Но мне как-то не хотелось подставлять свое горло, чтобы потом врачи из академического интереса разбирали еще одно убийство, совершенное маньяком Степанчиковым. При всем уважении к науке…

Когда доктор и полицейский агент уложили спеленутого поручика на одеяло и, прихватив одеяло за концы, потащили убийцу куда-то вниз по лестнице, я вдруг задала Стукалину еще один вопрос (да, быстротой реакции в данный момент мне хвалиться не стоило бы):

– Терентий Иванович, а что – больше никто из здешних офицеров не курит «Сенаторские»?

– Ну почему же, – пыхтя и отдуваясь, пробурчал Стукалин, осторожно перетаскивавший по ступеням свою тяжкую ношу. – Еще кое-кто курит… Да не все из тех, кто курит, имеют привычку людей резать…

– Голубушка, Елена Сергеевна, не отвлекай господина полицейского вопросами, – попросила няня, которая шла впереди, освещая мужчинам лестницу при помощи керосиновой лампы. – Не ровен час, Терентий Иванович спотыкнется, упадет на нас, так ведь все со ступеней-то и покатимся комом. Рук-ног потом не сосчитаем. Пойди к себе, голубушка, капелек валериановых прими, приляг. Шутка ли, как напужал тебя этот скаженный. Чуть ведь не зарезал! Ох, война, война проклятая, что делает, – офицеры и те с ума трогаются и на людей бросаться начинают… Ты пойди, Еленушка, отдохни, я господ сама провожу! А потом тебе отварцу липового приготовлю для успокоения. Поспишь, касатка, и полегчает!

Я послушно замолчала, оставив при себе почерпнутые из криминальных романов сведения о том, что каждый окурок имеет индивидуальные черты, характерный «прикус курильщика» и полицейские в силах с большой долей достоверности установить, чей именно рот этот окурок сжимал… Может статься, романы, как всегда, врут…

Что ж, господин Стукалин прибыл сюда искать убийцу и со своей задачей справился, ему уже не до мелочей. А я вот так и остаюсь с неразрешенной загадкой – кто же все-таки бросил окурок на крыльце дома в ту роковую ночь и кто проникал в усадьбу, изображая призраков, а главное – с какой целью проникал? Неужели это был все тот же Степанчиков?

Внутренний голос упрямо нашептывал мне, что это не так… Но можно ли полностью положиться на слова внутреннего голоса? Вдруг все это простая игра воображения?

После всех приключений мне, естественно, не спалось. И даже нянин липовый отвар и то легкое снотворное на основе брома, что доктор выписал для Ани, нисколько не помогли. Стоило хоть ненадолго провалиться в дрему, как перед глазами начинали мелькать обрывки пережитого кошмара – то безумное лицо Степанчикова, то его затылок, на который я, тщательно примерившись, опускаю фарфоровую скульптуру, то драка, то последующая суета с выносом обезвреженного убийцы…

И я просыпалась с криком, словно в мою душу воткнули иголку, и долго глядела в темноту, в которой продолжали клубиться смутные бредовые видения. Может быть, если бы я нашла силы проанализировать все случившееся, разложить по полочкам, объяснить самой себе разумность и целесообразность собственных действий, стало бы легче, но я слишком устала сегодня, чтобы предаваться философскому осмыслению последних событий. Это нужно делать на свежую голову, после крепкого сна, возвращающего голове ясность, а спасительный сон все не шел и не шел…

Мне даже пришло в голову, не пойти ли к ручью, чтобы сменить Аню и Салтыкова на их посту, все равно ведь не сплю. Но тогда придется им рассказать обо всем, приключившемся в моей спальне, и о неожиданном завершении дела об убийствах юных девиц, а мне нужно как следует собраться с духом, прежде чем подвергнуть хрупкую психику Ани новому испытанию.

Я осталась в постели и на рассвете меня сморил-таки тяжелый, мучительный сон. Привиделась мне Варвара Филипповна. Она пересчитывала белье в гиреевской лечебнице и хмуро ворчала:

– Не хватает трех пар подштанников! Стоило мне ненадолго отлучиться, как все в доме пошло вверх дном. Ну и сюрприз! Вот какое меня ждало возвращение…

И во сне мне было мучительно стыдно за свой недосмотр.

ГЛАВА 29

Анна

Аня и Валентин сидели рядом у костерка, накрывшись от ночной прохлады одной шинелью, и вели неторопливую беседу. Спать не хотелось, хотелось, чтобы эта ночь тянулась долго-долго.

Внизу под берегом омываемые прозрачной водой ручейка таились невероятные, чудом найденные сокровища, но они казались настолько призрачными, что эту тему в разговоре старались обходить. Вдруг от неосторожного слова морок развеется и мешок окажется пустым? Да и волновало сейчас совсем другое…

Анюта решилась наконец задать Салтыкову вопрос, который давно ее мучил, хотя сердце и сжималось от собственной бестактности. Но ведь о любимом человеке нужно знать все до конца…

– Валя, обещай, что не будешь сердиться, если я спрошу у тебя одну вещь. Почему ты до сих пор штабс-капитан? Тебе ведь пора уже иметь другой чин.