Муос: Чистилище - Захар Петров

В отличие от Танюши, Вере интересно было именно то, что говорит преподаватель вневедения. Танюша с её глупыми вопросами, студенты, преподаватель, аудитория незаметно растворялись перед ней, и Вера неслась вдоль бесконечной береговой линии океана, там, где рождалась гигантская силища, толкающая по небу облака с дождями, гонявшая когда-то по морю корабли, и дающая теперь поселениям Муоса энергию с десятков выведенных на Поверхность ветряков. И с небес звучал спокойный голос Вячеслава Максимовича, объяснявшего причины движения воздушных масс. И порою даже казалось, что именно этот голос этим всем движет.

8

Как-то в очередной раз зайдя в библиотеку, Вера пытала завхоза Университета, который в определённые часы исполнял функции библиотекаря. Она требовала от неё что-нибудь из Ницше. Завхоз-библиотекарь, откровенно уставшая от самой назойливой на её памяти студентки, раздражённо водила пальцем по каталогу библиотечных книг, но ничего от этого автора не находила.

— Пруднич, вы меня не перестаёте удивлять, — сзади стоял Вячеслав Максимович, с улыбкой на лице и толстой книг под рукой. — Таких книг в общей библиотеке вы не найдёте. Но у меня есть отдельная библиотечка, там есть книги, которые когда-то хотели уничтожить за ненадобностью. Может быть, там я что-то найду для вас.

Через несколько минут Вера вошла в тесную коморку, служившую кабинетом, лаборантской и спецбиблиотекой преподавателя вневедения. Три стены от пола до потолка занимали полки, забитые книгами. В небольшом промежутке между полками стоял крохотный столик, на котором также лежало несколько раскрытых книг и стопка исписанных мелким почерком листков. Под столик была задвинута до смешного маленькая скамеечка. На полу Вера увидела полускрученный тюфячок, накрытый не очень чистой простынёй. Вячеслав Максимович, проследив Верин взгляд, поспешно скрутил тюфячок и стал запихивать его в единственный свободный от книг промежуток одной из нижних полок, виновато объясняясь:

— Вообще-то я живу не здесь. Заработаюсь, бывает, допоздна, идти к себе уже смысла нет, вот здесь и перекимарю перед началом занятий.

Снова взглянув на исписанные листки на столике, Вера спросила:

— А над чем вы работаете?

Вячеслав Максимович провёл рукой по бородке и с обычной для него грустью сообщил:

— Я занимаюсь, собственно, тем, чем занимаются диггеры. Вы же знакомы с ними, насколько я знаю?

Вера кивнула. Вячеслав Максимович занялся поиском книг. При этом он не просто читал названия на их корешках, а проводил по ним рукой, как будто это могло помочь поиску.

— А значит, слышали про диггерскую Поэму Знаний?

— Я её знала наизусть. Правда давно не повторяла.

— Вот этим же занимаюсь и я. Диггеры пытаются противостоять деградации, заучивая, повторяя и передавая новым диггерам сжатый комок знаний. Диггеры выбрали минимум тех интеллектуальных сокровищ, которые скопила цивилизация до Последней Мировой, и они бережно хранят их в самих себе. Но нет гарантии, что их традиция передавать устные знания сохранится, нет гарантии, что они вообще выживут. Но если всё-таки Поэма Знаний и доживёт до тех дней, когда людям она понадобится, я сомневаюсь, что от неё будет много пользы. Слишком она сжатая, слишком схематичная, слишком абстрактная. Я не уверен, что люди смогут быстро взрастить из этих сухих строчек тот пышный сад науки, каким он был когда-то. К тому времени (это, конечно, мое мнение) всё или почти всё население Муоса станет дикарями.

— Но почему вы так уверены, что люди станут дикарями? Ведь есть Республика, есть Инспекторат, есть школы, есть Университет.

— Университет? Когда-то давно библиотека Университета занимала здесь самое большое помещение. Потом это помещение отдали под полигон для зоотехников и ветеринаров, по большому счёту — под ферму. Там сейчас учатся разводить, выращивать и лечить коз, свиней и прочую живность. Я не спорю — это очень нужно. Ну а библиотеку пришлось переместить в помещение поменьше. Была создана комиссия по отбору самых ненужных книг. Часть из них продали в книжных лавках или раздали тем, кто хотел, часть сожгли или порвали для бытовых нужд. Не прошло и трёх лет, как и это помещение признали слишком большим для библиотеки. Снова переезд, снова работа комиссии и сокращение числа книг. То, что вы видите в теперешней библиотеке — это лишь остатки после третьего или четвёртого переезда, может быть пятая, а то и десятая часть. Ну и ещё то, что можете найти здесь, и ещё немного — у меня дома, и что другие преподаватели растащили по своим жилым помещениям и лаборантским. Остальное всё уничтожено. Я думаю, что со временем библиотеку сократят, а самые-самые практичные книги разнесут по шкафам учебных кабинетов. Остальное — за ненадобностью — в топку.

Вере стало жутко от того, что она услышала. Жутко до физической боли, как будто это её, а не книги, бросают в топку.

— Если такое происходит в Университете, — с горечью продолжал преподаватель, — то что же ожидать от школ в поселениях? Инспекторат постоянно сокращает штатных учителей в школах Муоса. Сейчас редко где общее образование длится более одного года (такое когда-то было только у рабов в поселениях Америки). Без штатных учителей обучение отдано на откуп местным администраторам. Пока ещё кое-как детей учат на общественных началах бывшие учителя, которые неожиданно стали обычными крестьянами, но во многих поселениях нет и этого. Скоро умение читать и писать будет считаться за большую учёность. А потом, может быть, и это станет не нужным.

— И что же делать? Как вы собираетесь это остановить? — с надеждой спросила Вера, снова взглянув на загадочные листки, лежавшие на столе.

— Сейчас ничего не остановишь — это бесполезно. По моему убеждению, Муос если и выживет в ближайшие десятилетия, то непременно скатится до уровня дикарей, таких как дикие диггеры или лесники. Тот, кто падает в яму, сможет из неё выбраться только после того, как достигнет дна, если, конечно, не разобьётся. А мы ещё даже не падаем, а только соскальзываем к краю ямы. У меня был знакомый социолог, и мы, соединив наши знания, попытались рассчитать варианты будущего Муоса. Он вёл наблюдения, тестировал людей, я изучал историю Муоса, анализировал последние решения Инспектората, уровень знаний и направленность мышления студентов. Ему удалось вывести формулы в несколько страниц длиной. И мы несколько раз загружали в них исходные данные: то, что происходило в Муосе совсем недавно и что происходит сейчас, средний уровень интеллекта разных социальных слоёв, направленность мышления граждан Республики… ну и много разных других параметров. Но как мы не старались в нашей формуле коэффициенты и параметры делать самыми оптимистичными, в любом случае Муос ждёт катастрофа, которую мы назвали Крахом. По нашим расчётам, мы сейчас только скользим к краю пропасти, а через пару лет начнётся падение. Республика рухнет, начнётся глобальная гражданская война, население уменьшится многократно, а когда всё закончится, всё то немногое, что мы имеем сейчас, будет уничтожено, потеряно или забыто. Это будет каменный век Муоса. Только тогда, может быть, понадобится то, чем занимаюсь сейчас я, и в чем помогают мне некоторые мои коллеги.

Вячеслав Максимович достал из-под стола коробку, из неё извлёк целую стопку исписанных своим мелким почерком листков, достал самые верхние и показал Вере. Она аккуратно, как будто древние ценные манускрипты, взяла их в своих руки. Она ожидала, что в них содержатся сокровенные знания или секретные формулы. Но вместо этого она увидела фигурки человечков, схематичные, но понятные изображения туннелей, переходов, станций, частей тела, предметов одежды, оружия. Потом шли кружочки, квадратики, какие-то значки. Она растерянно подняла глаза и с удивлением, чуть ли не с обидой, посмотрела на преподавателя. Тот внимательно следил за её реакцией и, встретившись с её непонимающим взглядом, по-доброму улыбнулся.

— Не смущайтесь, Вера, это — моя книга, которую я назвал «Начала», и она рассчитана на дикарей. На первых страницах вы ничего не поймёте, вы же — не дикарка. А вот ваш любознательный потомок, взяв в руки такой листок, возможно, различит в нём знакомые предметы и начнёт разгадывать представшие перед ним ребусы. И постепенно перейдёт от иллюстраций к символам, от символов — к знакам, от знаков — к буквам и словам. И со временем перед ним будет разворачиваться картина мира, очень последовательно и систематизировано. Дойдя до определённого места моей будущей книги, его огрубевший мозг уже не сможет переварить прочитанное. Но у него будут дети, которые с его помощью пройдут гораздо быстрее, то что прошёл он, и двинутся дальше: вплоть до таблицы Менделеева, физических формул, объяснения процессов фотосинтеза и строения Вселенной. В «Началах» будет информации намного меньше, чем знаю я, но она будет прочным и надёжным фундаментом для восстановления утраченных знаний. Любая сохранившаяся до тех времён книга по естествознанию, попавшая в руки дикаря, прочитавшего мою книгу, уже не будет ему совсем непонятной. Это — дело моей жизни, это то, чем я живу.