Стеклянная тетрадь - Андрей Ветер

Ту жену звали Валентина. Позже я не раз слышал её имя во время родительских ссор.

Я не могу ручаться за то, что Юрвас и Валя любили друг друга по–настоящему. Возможно, они вообще были просто товарищами, которым подвернулась возможность уйти от родителей, а заодно и начать активную половую жизнь. Но как бы то ни было, однажды их чувства угасли. Они захотели чего–то иного. Юрвас повстречал Нину, а Валентина — кого–то ещё. У них был уговор: не мешать жизни друг друга, не вторгаться в интимные отношения. Отец условился с Валей о знаке на тот случай, если кто–то из них приводит в дом любовника (любовницу). Таким знаком была воткнутая в дверь булавка. Однажды он вернулся домой с работы и, дёрнув дверь, обнаружил, что она заперта изнутри. К своему удивлению, он обнаружил воткнутую в дверь булавку.

— Это было подобно плевку в рожу! — признался он мне. — И тогда я понял, что наша семья на самом деле кончилась. Я уже встречался с Ниной, но не думал, что мои отношения с Валей завершатся…

Он ждал от меня понимания, но я был слишком мал для того, чтобы ответить ему. Я не мог знать, что такое семья с точки зрения взрослого мужчины. Я не мог знать, что такое сексуальные связи. Для меня эти отношения лежали пока в области далёкого будущего, почти неосязаемого будущего. Я не мог понять Юрваса, я понял только ход изложенных событий, но обсудить это у нас с ним не получилось.

Мне жаль, что отец мало общался со мной. Сначала я был мал и не был готов к разговорам, затем я повзрослел, но Юрвас стал слишком занят.

«Почему Христос не оставил никаких записей, не изложил своего учения на бумагу, а отдал это на откуп своим ученикам?

Зачем Богу нужно было искупление грехов людей ценой жизни собственного сына?

Если Христос знал, что он не умрёт, а «вознесётся», то в чём был его подвиг? Многие до него и после него страдали не меньше и тоже невинно. Если всё–таки это подвиг и Он искупил грехи людей — что же изменилось в их жизни после Распятия? В рай войдут «добрые» христиане. А «добрые» иноверцы?

За «поведение» электрических машин ответственен конструктор, а не сама машина. Если нас создал Бог, и мы плохие, значит, Он нас создал не достаточно совершенными, плохими, и не за что нас наказывать».

Последнее школьное лето в Индии.

Я приехал на каникулы после окончания девятого класса. Отец подарил мне гитару, и я подолгу просиживал на балконе, бренча на ней, чем околдовывал слух и сердце девочек, которые под балконом подслушивали, как я перебирал струны. Испанское ухаживание наоборот — не мужчина под балконом с гитарой, а женщина под балконом мужчины, играющего на гитаре. В советской колонии я был единственным мальчишкой с гитарой.

В то лето мы отправились в поездку по Индии. «Детская» половина нашей группы состояла из меня, Антона Руднева, Миши Галузина и Катерины Фадеевой. Мы были веселы и беззаботны. Мы не думали о будущем. Нас не интересовало будущее. Мы жили настоящим днём, купались в тяжёлых океанских волнах, подставляли себя раскалённому солнечному воздуху, наслаждались мгновением. Мы не знали, что ждёт нас впереди. А судьбы сложились по–разному. У Кати Фадеевой родится два ребёнка, а третий умрёт совсем младенцем; у неё не сложится семейная жизнь, она уйдёт от мужа и займёт хорошее место в компьютерном бизнесе. У Антона Руднева сгорит заживо на даче младший братишка, а сам Антон в тридцатипятилетнем возрасте, будучи в Риме, выбросится из окна, и причина его смерти останется для всех неразгаданной тайной. Миша Галузин станет японистом, взлетит вверх по карьерной лестнице и много лет проведёт в Японии.

Но в то время, о котором я вспоминаю, мы были юны и счастливы выдавшимися нам школьными каникулами. Интересно, смогли бы оставаться столь же счастливыми, если бы знали, что нас ожидало впереди?

В аэропорту нам «внезапно» встретился господин К, крупный индийский бизнесмен, которого мы с лёгкой руки Миши Галузина прозвали Коньяком за его пристрастие к выпивке. Этот Коньяк проехал с нами по всем городам, и лишь много позже я узнал, что его поездка была заранее предусмотрена Юрвасом по работе, а мы, то есть наша молодёжная компания, были всего лишь ширмой. Но выглядело всё вполне естественно.

Однажды Юрвас привёз меня к Фадеевым (они жили не на территории посольства, а в городе, в доме со сторожем–индийцем) и сказал:

— Андрюха, жди меня здесь. У меня очень важная встреча. На обратном пути я заеду за тобой.

Что это была за встреча, я не знаю. Юрвас часто брал меня с собой для прикрытия. Иногда я сопровождал его в ресторан, иногда — в другой город. Временами мне приходилось «брать на себя» детей тех людей, с кем Юрвасу нужно было поговорить без помех, и тогда я занимал детвору беседами на отвлечённые темы.

Саша Фадеев, отец Катерины, работал вместе с моим отцом в разведке, и они долго обговаривали какое–то дело. Затем Юрвас уехал. Мы провели с Катериной обычный вечер, наслаждаясь беспредметной трепотнёй и слушая пластинку Сюзи Кватры (эта блондинистая бас–гитаристка в то лето буквально околдовала нас). Юрвас вернулся к полуночи и был сильно пьян. Точнее сказать, он был пьян настолько, что едва мог двигать руками и ногами. Как мне сказал позже один из его сослуживцев, это был стиль работы Юрваса. Он всегда крепко пил и считал, что без выпивки его отношения с агентом ничего не стоили, да и агента легче сломать за дружеской попойкой, в которой теряются все границы. Что ж, каждый выбирает свой путь.

Я сел за руль. Едва мы уехали от Фадеевых, отец сразу уснул в машине. В то время у нас была зелёненькая «тойота–корона», очень лёгкая в управлении и очень подвижная. Я думаю, что Юрвас начал учить меня управлять машиной (когда мне было тринадцать лет), чтобы я мог помогать ему в таких страшных ситуациях. Я не знаю, на какие силы он опирался, когда ехал с задания в тяжёлом опьянении, но отключался он, попав в «свои» руки, сразу. Мне стоило немалых трудов выгрузить его из машины и поднять на третий этаж, где мы жили.

Возвращение Юрваса из Индии было внезапным и стремительным.

После смерти отца мама рассказала, что индийская контрразведка устроила за Юрвасом абсолютно нахальную слежку, сидели у него «на хвосте» нагло, не таясь. Однажды его машину (с неприкасаемым дипломатическим номером!) остановили на ночном шоссе какие–то люди, попросили выйти и сильно избили.

— Он всю ночь после этого ходил в ванную, — вспоминала мама, — всё сморкался и сморкался, в носу что–то мешало ему после удара. Страшно было. Просто страшно. Ведь нам всем казалось, что индуи не смеют поднять руку на белого человека, но вот посмели…

«Миролюбие индийского народа становится общепризнанным штампом. Штамп кочует из брошюры в брошюру, из статьи в статью, из речи в речь, пробивается в официальные документы. Хитроумные индийцы умело подпитывают это мнение. Первое же серьёзное соприкосновение с индийской действительностью развеивает этот миф… Жизнь в Индии жестока к тем, кого она не милует и в других странах — к неимущим, к национальным меньшинствам, к чужакам, к слабым вообще». Это слова Леонида Шебаршина, который лучше многих других познал индийцев, работая в те годы резидентом в Дели.

Юрвас был для индийцев не просто чужаком (несмотря на множество друзей в правительстве Индии), но чужаком опасным — он забрался чересчур высоко, поэтому его следовало остановить любым способом. Он умел быть своим, где бы ни появлялся. Сдружился он и с одним из сыновей Индиры Ганди — Санджаем. А это было слишком глубоким вскапыванием политической почвы, недопустимо глубоким вскапыванием. Ни одна контрразведка не может позволить такого.

Позже Санджай погиб, разбился на самолёте. Он увлекался самолётами. Самолёты любил и мой отец. Случайное ли это совпадение? Официальная версия гласит, что Санджай разбился из–за какой–то неполадки двигателя. Но редкий из людей, работавших в Индии по линии советской разведки, допускает возможность случайной гибели Санджая. Все говорят, что он был убит, хотя доказательств тому не нашлось. Это была первая смерть в серии политических убийств в семье Ганди. После Санджая была убита его мать Индира Ганди, затем погиб от руки убийцы Раджив, её второй сын.

Юрвасу велели покинуть страну в 24 часа. Сотрудники резидентуры вывезли его в аэропорт заранее, тайно, чтобы избежать возможных эксцессов, и он весь день просидел в самолёте, в полном одиночестве, ожидая взлёта. Полагаю, что чувствовал он себя не лучшим образом и о многом успел подумать.

Во время своего очередного визита в Москву Индира Ганди неожиданно для советской стороны стала просить, чтобы ей разрешили встретиться с Юрием. Никто не мог понять, о каком Юрии она вела речь. Кто–то предположил, что она имела в виду Юрия Андропова, возглавлявшего в те годы КГБ. Затем выяснилось, что она привезла какое–то письмо от Санджая. Юрвасу передали это послание позже, но никто из его коллег так и не смог сказать мне, что это было за письмо. Наверняка руководство Главка ознакомилось с содержанием письма. Возможно, там были просто слова дружбы…