Маргарет Тэтчер: От бакалейной лавки до палаты лордов - Жан Тьерио

Она извлекла из этой истории два урока: «…совершенно непостижимо, как правительство могло так легко успокоиться, получив заверения в том, что запасы угля очень велики», а также «непонятно и то, что было уделено столь мало внимания нашей способности выдержать испытание». Из чего следовал вывод, что судьбы будущих сражений, призванных «заставить профсоюзы действовать, уважая закон <…>, будут решаться не в палате общин, а на практике, в деле, на шахтах, на заводах <…>, там, где устрашение одержало верх над законом».

Но в тот момент настало время отступления. На всех Фронтах Тэд Хит делал прямо противоположное тому, что он обещал. Там, где он поклялся не изменять политику в угоду конъюнктуре, он поменял местами экономические приоритеты; там. где он обещал строгий и суровый бюджет, он предложил бюджет довольно мягкий. Другими словами, он расстался с основной идеей Маргарет, что определенную политику следует проводить довольно долгое время, даже если она может дать на короткое время и отрицательный эффект.

С этой точки зрения бюджет 1972 года был настоящим «горем горьким». Он был затратным, рассчитанным на оживление экономики. Мэгги должна была согласиться на поддержку роста в ущерб финансовой стабильности, на многократное увеличение субсидий сползающим к упадку отраслям экономики и предприятиям, на увеличение расходов на социальные нужды, не говоря уж о согласии на новую активизацию политики в области цен и доходов, превращавшей государство в арбитра на переговорах о заработной плате. Маргарет также отметила, что в бюджете не был поставлен предел, «четкий, ясный, выраженный в цифрах предел росту денежной массы».

Однако если Маргарет уже тогда и критиковала этот бюджет, то, если верить ее собственным словам, делала она это скорее не по причине отсутствия в нем рекомендаций по сдерживанию роста денежной массы, ибо эффективность подобных шагов она откроет для себя много позже, нет, скорее она это делала из-за твердой убежденности в том, что «инфляция есть прямое следствие поднятия заработной платы и увеличения общественных расходов». С этой точки зрения «крутой вираж» 1972 года не вызывает никаких сомнений. Закон о промышленности, принятый в марте того года, словно был порождением манифеста, но не консерваторов, а лейбористов. Журналист «Таймс» с иронией писал о том, что «никогда „хромые утки“ не выглядели столь здоровыми, как в тот момент, когда мистер Дейвис <…> открыл дебаты <…>; в конце этой речи веселье охватило скамьи лейбористов, а молчание консерваторов свидетельствовало лучше, чем любая критика, исходившая из рядов оппозиции, насколько разворот правительства в сфере вмешательства в промышленность и в сфере помощи регионам был всеобъемлющ и полон».

В своих мемуарах Маргарет честно задается вопросом: «Должна ли я была подать в отставку?» Один из ее друзей, Ник Ридли, побуждал ее к этому. Но она отказалась, потому что, как пишет, «не представляла всю серьезность ситуации». Чтобы как-то оправдаться перед самой собой, она утверждает, что тогда еще не выработала иную политику, и это истинная правда, ведь она станет твердой монетаристкой только в 1974–1975 годах; к тому же она признает, что, если бы к тому времени выработала иную политику, «это ничего бы не изменило», что тоже истинная правда. Она, как всегда, честно добавляет: «Еще одна причина для меня воздать должное, а вернее, выразить признательность и почтение таким людям, как Джон Брюс-Гардинер, Джон Биффен, Ник Ридли <…>, выступившим против этого странного, нелепого поворота».

Однако следует признать, что действительность была гораздо сложнее. Подав в отставку, Маргарет Тэтчер отрезала бы себя от большей части истеблишмента Консервативной партии. Это значило бы попрощаться с многообещающей карьерой ради битвы, из которой она не смогла бы выйти победительницей. Это значило бы также, что политика, осознавшего, что для него нет спасения вне партийного аппарата, постигло ослепление. После того как она затратила столько усилий ради того, чтобы консерваторы выдвинули ее в качестве кандидата в депутаты в округе, где можно было выборы выиграть, Маргарет никогда не поддавалась сладким песнопениям сирен от партии либералов, делавших ей всяческие «авансы». Она-то понимала, что власть можно завоевать только вместе с тори. Она это знала. Что же, если надо подождать, она подождет. К тому же она обладала трезвостью и ясностью рассудка, чтобы не верить в то, что приключения одиночки могут привести к успеху. Многие политические деятели отходили от дел, надеясь на то, что глас народа когда-нибудь призовет их обратно. Но почти все они были преданы забвению. Кроме изгнанника, пребывавшего на вилле «Ла Буассри» на юге Франции и спасенного чрезвычайным стечением обстоятельств (имеется в виду Черчилль. — Пер.), глас народа часто для таких людей оборачивался оглушающим молчанием.

Падение — «ужасный урок»

Неприятности, поджидавшие власть предержащих, не закончились вместе с отступлением 1972 года. Можно вспомнить слова Джона Биффена: «Приучившись ходить раком, то есть задом, правительство, в конце концов, забыло, как двигаться вперед».

Все экономические «индикаторы» мигали красными лампочками. Не следует отрицать роль международной конъюнктуры, где проявились в то время тенденции к росту инфляции, а также и распространение такого явления, как стагфляция (застой с инфляцией), которое в большей или меньшей степени как заразная болезнь будет свирепствовать во многих развитых странах; но существовала еще одна, типично британская беда, с которой правительство должно было столкнуться и которой должно было противостоять. Плавающий курс фунта стерлингов, введенный в 1972 году, за два года привел к девальвации фунта на 12 процентов по отношению к доллару и на 35 процентов по отношению к немецкой марке. Торговый баланс и платежный баланс постоянно вызывали тревогу. Увы, они никак не становились положительными по причине малой доходности зоны фунта стерлингов для иностранного капитала и малой притягательности предметов, произведенных в Англии, что стало следствием прискорбной утраты производительности промышленности под влиянием вливания государственных средств. Естественно, инфляция имела губительные последствия: 10 процентов в 1971 году, 13 — в 1973-м, 19,5 процента — в 1974-м. Конечно, повышение цен на энергоносители сыграло здесь свою роль, но в основном рост инфляции объяснялся наличием четырех специфических «английских» факторов: чрезвычайно значительные государственные расходы (почти 60 процентов ВВП против 35 процентов во Франции в то время), рост цен на предметы импорта как результат девальвации фунта стерлингов, увеличение массы «горячих денег», выплачиваемых в форме заработной платы, а также отсутствие контроля над всей денежной массой. Первыми жертвами, естественно, стали самые слабые: пенсионеры и получатели фиксированных пособий. Рост промышленного производства конечно же ощущался, но он был недостаточен, ведь в период между 1970–1975 годами в Великобритании ежегодный прирост составлял 1,9 процента по сравнению с 3 процентами в США и 3,4 процента в странах «Большой семерки».