Молодая элита (ЛП) - Мари Лу

Я не хочу обращать на него внимания, но когда Данте с Энцо выходят в коридор и останавливаются в нескольких метрах от меня, я слышу их разговор. И говорят они обо мне.

И Моритас поднялась из Подземного Мира с такой яростью в глазах, что все видящие ее падали на колени и рыдали, моля о прощении. Но Моритас не желала никого прощать. Она воззвала к земле, и та задрожала, и горы обрушились, погребя под собой деревню, обратив все в прах и камень.

— «Запись о разрушении на Острове Теаца», сделанная капитаном Икацара Теруне.

Аделина Амутеру

Сердце так громко бьется в груди, что я молюсь о том, чтобы его не было слышно.

— … проблема в том, что ее узнали, — говорит Данте.

Меня трясет от злости от одного лишь звука его голоса, который приносит воспоминания обо всех угрозах Паука.

— И не только узнали. Я видел, как они говорили друг с другом. — Он хмурится. — Она рассказала тебе, о чем они говорили?

— Он прижимал ее к стене. Она пыталась его атаковать.

Данте скрипит зубами.

— Они говорили гораздо дольше. Где она сейчас?

— Отдыхает.

Данте ждет дальнейших объяснений, но Энцо молчит, и тогда он злобно продолжает:

— Раньше ты убивал таких, как мы, если они подвергали опасности нашу группу.

Энцо ничего не отвечает. У него такое выражение лица, словно ему напомнили о том, о чем он предпочел бы забыть. Мои руки сжимаются в кулаки.

— Ее присутствие здесь подвергает нас всех опасности, — злится Данте. — До Турнира Штормов осталось всего несколько дней, нельзя допустить, чтобы Аделина была снова узнана.

— Может быть, лишь с ее помощью нам удастся приблизиться к королю и королеве.

— Может быть, она предательница. Разве не странно то, что Инквизиторы запретили мальфетто участвовать на Турнире в тот же самый день, когда Аделина вопреки твоей воле пошла смотреть скачки?

— Если бы она хотела нас предать, тут повсюду бы уже были Инквизиторы. — Энцо складывает руки за спиной. — Нас бы уже всех давно схватили.

— Дело только в этом, Ваше Высочество? — искоса смотрит на него Данте.

Энцо сужает глаза.

— На что ты намекаешь?

— Я видел, как ты провожал ее. Подозрения есть у всей Элиты, но я-то знаю тебя годы… И всё вижу по твоему лицу.

— Тут нечего видеть.

— Она напоминает тебе Дафну, да? Ее тамуранское личико?

Я обмираю. Дафна. Кто это?

Сквозь охватившее меня оцепенение чувствую поднимающуюся в сердце Энцо ярость, неукротимую и желающую излиться наружу. Я охаю, ощущая силу его энергии, и тут же зажимаю рот рукой. Сердце колотится как сумасшедшее.

— Ты ступил на опасную почву, — угрожающе тихо произносит Энцо.

Данте колеблется, на секунду потеряв решимость. Затем хмурится и продолжает совсем другим тоном, в котором удивительным образом заносчивость и враждебная напористость сменяются искренним беспокойством:

— Пойми, мы все любили Дафну. Я не знаю ни одного не-мальфетто, кто был бы лучше ее. Она выходила меня… без нее бы я умер. Думаешь, я не знаю, сколько раз ты оставлял дворец Фортуны и свои особняки, чтобы повстречаться с ней? Думаешь, мы не знаем, что ты хотел жениться на ней?

Жениться на ней?

Голос Данте ожесточается:

— Думаешь, я не скорблю по ней? Не хочу убить за нее каждого Инквизитора в этом городе?

Энцо с каменным лицом молча слушает его. Он поставил вокруг своей энергии стены, отрезав меня от своих эмоций. Я с трудом удерживаю над собой покров невидимости. «Почему ты не назовешь его лжецом, Энцо? Потому что, конечно же, это всё правда». Не удивительно, что Энцо порой смотрит на меня так, будто видит перед собой другую. Он и видит другую. Девушку, которая когда-то была жива, которую он когда-то любил и которую любит до сих пор.

Данте наклоняется вперед, внутри него плещется злость.

— Аделина — не она. Да, я согласен, в ней есть огонь, и она красива даже несмотря на метку. Но они совершенно разные, Жнец. И я могу сказать тебе совершенно точно, что в то время как Дафне доверяли все, твоей новой девчонке не доверяет никто. Мы все просто терпим ее. — Умолкнув, Данте поднимает два пальца. — Она нарушила твой приказ и общалась с твоим врагом. Ты и за меньшее убивал. Ты прощаешь ей то, что не простишь никому другому. Ты размяк. Я не люблю подчиняться, однако подчиняюсь тебе. Не для того я столько лет выполнял твои приказы, чтобы теперь смотреть на то, как ты теряешь голову из-за девчонки, напоминающей тебе твою мертвую возлюбленную.

Энцо прожигает Данте таким взглядом, что тот невольно отступает назад.

— Я прекрасно осознаю, — очень тихо отвечает принц, — кем Аделина является, а кем — нет.

— Не тогда, когда вам мешают трезво мыслить вспыхнувшие к ней чувства, Ваше Высочество.

— Мои чувства — не твое дело.

— Мое, если они отвлекают тебя от достижения нашей цели.

Энцо зло щурится.

— Она ничего для меня не значит, — отрывисто отвечает он, небрежно взмахнув рукой. — Во всяком случае, не больше любого нового члена нашего общества. Она — часть наших планов.

Лед в его голосе отзывается болью в моей груди. Рвет мое сердце.

Данте фыркает.

— Если это так, то тебе не составит труда прислушаться к совету другого члена твоего общества. — Он указывает на себя.

— И что же ты советуешь?

— Я обещаю, что буду терпеть ее столько, сколько будешь терпеть ее ты. Используй ее, как пожелаешь. Но когда наиграешься с ней и сядешь на трон, избавься от нее. Она недолго будет тебе верна.

Я дрожу, ощущая, как проснувшиеся в сердце Энцо тьма и ярость затмевают радость и смех празднующих рядом покровителей и Элиты, как его гнев заполняет коридоры и грот.

— Я ценю твою заботу обо мне, — медленно и раздельно произносит Энцо не предвещающим ничего хорошего тоном. — Но больше говорить на эту тему не намерен. Этот разговор окончен.

— Как вам будет угодно, Ваше Высочество, — неприязненно отвечает Данте. — Возможно, вы приговорили нас всех.

Он разворачивается и возвращается в грот. Оставшись в коридоре, Энцо задумчиво провожает его взглядом. В моей груди словно проворачивают нож — так больно осознавать, что, возможно, он обдумывает слова Паука.

Наконец Энцо тоже присоединяется к празднующим. Я же сижу возле входа в грот, дрожащая и укрытая покровом невидимости, одинокая, в то время как рядом все веселятся. Слова, заготовленные для Элиты, тают на языке. От воспоминаний о недавнем поцелуе с Энцо меня бросает в холод и дрожь.