Награда для Иуды - Андрей Троицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек тихо застонал. Чума сначала со злости врезал ногой по раскрытому портфелю. По темному двору, подхваченные ветром, разлетелись цветные листочки. Затем трижды двинул носком ботинка по ребрам рекламного агента. Четвертый раз ударил сильнее, целя каблуком в лицо. Сука, будет знать, как шляться по ночам с мелочью в карманах. Будет помнить, тварь такая… За спиной, где-то вдалеке, послышались тихие женские голоса, но Чума уже растворился в темноте, взяв курс к ближнему магазину.
О таких делах Барберу рассказывать стыдно. Кеша Чума утюжит пьяных лохов… Это уже самое дно жизни, ниже не опустишься. Нет, зря он прихвастнул Барберу про свою сытую хорошую жизнь, зря.
– Ты мою подругу помнишь? – спросил Кеша.
Он встал, залез в бельевой шкаф, вытащил из тряпок стопку фотографий и разложил их на столе перед гостем. С карточек на Барбера смотрела худая и длинная женщина с узкими плечами и плоской грудью. Женщина, похожая на лыжу. Ни на одном из снимков она не улыбнулась, сохраняя суровым и неподвижным лицо, будто оно было вырезано из дерева.
– Умерла Зинка полтора года назад от рака, – сказал Чума. – И с тех под жизнь под гору поехала.
Он собрал карточки и, сунув их в пакет, убрал обратно в шкаф и, вернувшись к столу, налил в рюмки коньяка.
– Жалко Зинку, – Чума прищурил глаза, будто готов был расплакаться.
– Жалко у пчелки, – хмыкнул Барбер. – Не дави на мою жалость. На фотографиях, что ты мне показал, твоя соседка по коммунальной квартире. А не какая-то мифическая Зинка, которую ты всегда вспоминаешь, когда малость выпьешь. Не было никакой Зинки, понял?
– Понял, – нахмурился Чума.
– Скажи, только честно, тебя с учета в психдиспансере сняли или нет?
– Обещают. Все им некогда этим заняться, бумаги оформить. Меня лечит амбулаторно старая коза в белом халате. Приходит сюда два раза в месяц и оставляет пилюли, которые я спускаю в унитаз. Они даже не знают, что за болезнь у меня. Пишут – психопатия с каким-то там расстройством хрен поймешь чего. Это дурь с головой у меня началась на химии, после трех лет лагеря я катал тачку на цементном заводе. Ну, вот от этой дряни, которая там летает в воздухе, и начались помутнения. Но теперь я чувствую, что совершенно здоров. То есть, я это твердо знаю.
– Ладно, психодиспансер делу не помешает. Только ты не показывай всем встречным поперечным фотографии совей соседки. Люди ведь знают, что все это туфта, не было у тебя никакой подруги Зинки. И поменьше налегай на это, – Барбер щелкнул пальцем по горлу. – А то всю жизнь на учете будешь состоять. Лады?
– Главное, чтобы в ГУВД с учета сняли. А диспансер – дело десятое.
Барбер отставил рюмку в сторону, давая понять, что выпивон закончен.
– Светят хорошие бабки. И, если удачно сложатся обстоятельства, устроишь личную жизнь с какой-нибудь бабой.
Барбер вынул из кармана маленькую газетную вырезку. Чума пробежал глазами строчки, взятые в жирную черную рамку. Какой-то коллектив какого-то поганого кабака выражает глубокие соболезнования вдове и близким трагически погибшего Василия Константиновича Полуйчика.
– Вчера вечером этот хрен умер в больнице, – сказал Барбер. – Не приходя в сознание. Пуля задела спинной мозг и еще какую-то хренотень, поэтому врачи ничего не смогли сделать. Помнишь Полуйчика?
– В жизни не сталкивался. Но краем уха о нем слышал. Он катала.
– Вася откинулся, но остался мне должен большие деньги. То есть очень большие. По долгам придется платить его вдове. Мы должны с ней поближе познакомиться и взять все до копейки. Ты со мной?
– Какая моя доля?
– Пятьдесят штук зелеными, устроит?
– Пожалуй, – Чума почесал затылок. – А что от меня требуется? Я могу красиво пописать пером любую рожу.
– Этого как раз не требуется.
– Я смогу снять нательный крест со священника так, что тот не заметит.
– Не требуется.
– Я умею стрелять. Владею кастетом.
– Забудь об этом думать. Для начала сходи в баню и к парикмахеру. И купи на толкучке что-нибудь из одежды, без дырок.
– Сейчас тяжелые времена, – загрустил Чума, он подумал, что ботинки того рекламного агента могли прийтись ему впору. Это были приличные кожаные туфли, черные с серебряными пряжками. И пиджак наверняка подошел бы. – Я сел на мель. Временно.
– Подъемные я тебе выделю. На баню и карманные расходы. Ну, ты со мной?
– Разумеется. Я всегда с тобой.
Глава восьмая
Мальгину потребовалось все его вдохновение и красноречие, чтобы, пробившись через заградительные кордоны, попасть в кабинет Чинцовой. Склонная к полноте женщина в черном платье и сером шейном платке сидела в большом кожаном кресле и перебирала кипу счетов из похоронного бюро. Едва взглянув на посетителя, она застучала кончиками пальцев по настольному калькулятору. Мальгин присел на краешек стула.
– Что, похороны – это сплошное разорение? – спросил он.
– Вы пришли только затем, чтобы узнать ответ на этот вопрос? Так и быть, отвечу. Хорошие похороны стоят недешево. Еще есть вопросы?
– Пожалуй. Я работаю в службе безопасности одной страховой компании.
– Спасибо, – не дала договорить Чинцова. – Моя жизнь уже застрахована. От пожара, от наводнения и еще черт знает от чего. Вы закончили?
– Не совсем, – Мальгин вытащил из кармана композиционную фотографию Барбера и, дотянувшись до хозяйского стола, положил ее перед Чинцовой. – Я ищу этого человека.
– Вы ошиблись. Здесь не адресное бюро.
– У меня есть все основания полагать, что именно он, Виктор Барбер, устроил заваруху в «Серебряном аисте» и убил вашего мужа.
Чинцова, впервые оторвавшись от своих бумаг, посмотрела на гостя, как на человека.
– А кто это Барбер? Первый раз слышу это имя. И никогда его в глаза не видела.
– Старый знакомый вашего покойного мужа. Я полагаю, они не поладили друг с другом. У них были денежные счеты или долги. И вот он, летальный исход.
– А какое отношение ваша страховая фирма имеет к этому Барберу? Те же проблемы? Денежные счеты, долги?
– И тоже с летальным исходом, – кивнул Мальгин.
– Послушайте вы, как вас там… Делом о гибели моего мужа занимаются лучшие московские сыщики. Убили не дворника и не поломойку. А владельца двух известных в городе заведений. Я думаю, нет, я уверена, что этого подонка найдут и без вашей помощи.
– А я в этом не уверен.
– Что вы хотите от меня?
– Хотел предупредить об опасности и предостеречь. Вероятно, этот Барбар появится в вашем кабинете. И займет стул, на котором сижу я. У вас внизу полно охранников, сделайте так, чтобы Барбера вывели отсюда в железках на запястьях и посадили в казанную машину. В крайнем случае, свяжитесь со мной. Это все, о чем я прошу.
– Я сделаю это, хотя ваша версия меня не убедила.
Мальгин написал на листке номер мобильного телефона. Чинцова уперлась локтями в стол и позволила себе некоторое подобие улыбки.
– А я подумала, что вы пришли денег в долг просить. Без отдачи. Эти всегда долго ходят вокруг да около. Придумают какую-то страховую компанию, пожертвования для храма Господня или приюта для сирот.
– Прощайте. И не забудьте о моей просьбе. Фото Барбера и свой телефон я оставлю вам. Не потеряйте.
Мальгин поднялся и вышел, решив для себе, что едва за ним закроется дверь, Чинцова выбросит бесполезные бумажки в корзину.
***Кафе «Рассвет» затерялось в лабиринте таганских переулков. Некогда здесь находилась рабочая столовая, но пришли новые хозяева, которые на скорую руку отремонтировали помещение, повесили неоновую вывеску, однако мистический дух заведения общепита остался тем же, словно въелся в старые стены. Когда Максим Елисеев, прибывший на место, на полчаса раньше назначенного срока, вошел в зал, пахнуло запахом суточных щей и подгоревшего плова, хотя эти блюд здесь не готовили с незапамятных времен. Помещение оказалось просторным, со старомодными колоннами под мрамор, высокими потолками и большими арочными окнами, выходящими на улицу. Елисеев побродил между столиков, словно выбирая удобное место, остановился, достал носовой платок и стал тщательно вытирать испарину, выступившую на лбу и шее. Крахмальный воротник сорочки уже сделался влажным и мягким, как несвежая тряпка. Молодой администратор подошел к Елисееву.
– Садитесь вот здесь, у окна, – сказал молодой человек, наметанным взглядом определив, что посетитель, прилично одетый мужчина, почему-то сильно нервничает. – Вентилятор рядом. Вам будет светло.
– Действительно, светло, – повторил Елисеев, но остался стоять на прежнем месте, продолжая дико озираться по сторонам и вытирать лицо платком. – А у вас тут уютно.
– Зимой дом ставят на капитальный ремонт, а «Рассвет» закрывают, – вздохнул администратор. – До лучших времен. Которые, по моим прогнозам, никогда не наступят.
– Это почему же?
– Как всякий нормальный человек я больше верю слухам. А по слухам этой улицы больше не будет, здесь устроят какую-то дорожную развязку. Или завязку.