Дрожь земли - Роман Глушков

Ипат метким выстрелом рассек первого сталтеха и помог Динаре разнести на куски второго. Я также не ударил в грязь лицом – вот еще! Крикнув вновь вскинувшему гранатомет Жорику: «Не вздумай!», я встал в устойчивую позицию и всадил в третьего врага две пули подряд. Так, как делал это давным-давно в тире, стреляя по ростовым мишеням. И когда узловик с питеркой, видимо решив, что мне не совладать со сталтехом в одиночку, собрались его добить, тот уже валялся на полу с развороченным черепом и дыркой в груди. Из которой изливалась мерзкая серебристая жижа – та зараза, что фактически заменяла ныне этим тварям кровь.

Стычка со сталтехами не продлилась и десяти секунд. И еще примерно полминуты мы держали на прицеле девятерых «аналитиков», опасаясь, как бы они не отстегнули свои ремни и не бросились на подмогу надсмотрщикам. Но невольники и бровью не пошевелили, продолжая таращиться на карту, будто все происходящее здесь их не касалось.

Повод, по которому мы не расстреляли их за компанию, был очевиден. В отличие от рыскающих по углам полутемного зала сталтехов, невольники находились в свете экранов, и даже скорый на расправу Ипат не усомнился в том, что они – люди. Или пока что люди – неважно. Главное, нам хватило считаных мгновений, дабы опознать их помятые, но еще не изъеденные скоргами лица.

Мерлин, Асклепий и семеро пропавших членов их экспедиции, которых я также знал, были опутаны не простыми ремнями. На каждом таком бандаже находились десятки различных датчиков, а также трубки, через которые, как я предположил, в тела этих несчастных закачивался питательный раствор. Вид у них был бледный и болезненный, взгляды – мертвыми и потухшими, но следов разложения их плоти я не заметил. Впрочем, это был единственный обнадеживающий признак, увы, не дающий гарантии, что «аналитики» могут стать опять полноценными людьми.

– Семен! – окликнула Динара своего бывшего нанимателя, когда мы с опаской приблизились к невольникам. Стойка, к которой был привязан Пожарский, торчала в центре ряда этих конструкций, и к ней подходило больше всего кабелей и трубок. – Семен, ты меня слышишь? Это я, Арабеска!

Спутниковая карта с главного экрана исчезла, и мы невольно вздрогнули. А через секунду ее сменил однотонный темно-серый фон, на котором проступила белая надпись:

«Динара?.. Лейтенант Хомяков?.. Откуда?.. Здесь?..»

Мертвенная пелена сошла с глаз Мерлина, и они обратились на нас. Его взгляд был расфокусирован, словно у пьяного, но, без сомнения, принадлежал не сталтеху, а живому человеку. На нас смотрел почти прежний Пожарский – такой, каким он был, когда сильно уставал или чувствовал недомогание. Вот только говорить, судя по всему, он не мог. На его лице заиграли желваки, морщины на лбу изогнулись, веки задрожали, но губы упорно оставались сомкнутыми.

«Вы?.. Здесь?.. Откуда?.. Галлюцинация?» – вновь нарисовалось на мониторе. Это предельно скупое сообщение тем не менее отчетливо давало понять, что пленник не только сохранил способность мыслить, но и может делать это логически. Он узнал и меня, хотя я пока не проронил ни слова. Плюс ко всему осознавал, что находится в таком месте, где нас быть никак не должно. Что ж, и это обнадеживает. Раз голова у Пожарского работает, значит, он наверняка подскажет, как всем нам отсюда выбраться. А то и схему побега на экране изобразит, – чем черт не шутит?..

До того, как нас захлестнула следующая ураганная волна событий, нам удалось пообщаться с Мерлином в относительном покое около четверти часа. Выяснили мы за это время, естественно, мало, а выработать на основе сумбурных ответов невольника спасательный план не успели и подавно. Скорее, наоборот, лишь укрепились в мысли, что о побеге из Ангара можно забыть.

Говорил Семен с нами все так же через экранные послания, короткими рублеными фразами. С каждым новым нашим вопросом их появлялось все больше, – очевидно, общение с нами мало-помалу приводило Пожарского в чувство. Но цитировать здесь его ответы в таком виде, в каком они отображались на мониторе, будет неуместно, ибо каждый из них придется истолковывать дважды: так, как мы сначала поняли Мерлина, и что он на самом деле подразумевал. И дабы нам с вами не увязнуть в скучной расшифровке данной «криптографии», я возьму на себя смелость подсократить и упорядочить эту часть своего повествования. То есть ознакомлю вас лишь с теми фактами, которые после всей этой словесной дистилляции оказались в итоге правдой…

Способа бегства из Ангара Пожарский не знал. Зато ему было точно известно, что кроме технического коридора для ботов и вентиляционного колодца иных входов и выходов в этом зале нет. Вентиляция вела наверх, но выводила не на поверхность, а черт знает куда. Проползти по колодцу мог только человек без доспехов. Да и то лишь теоретически, поскольку там, скорее всего, стояла какая-нибудь защита. Из всех нас я один имел шанс преодолеть этот путь без посторонней помощи. И, конечно, при условии, что у меня хватит сил разрушить все встретившиеся преграды.

А Мерлин и одиннадцать его товарищей (обнаружилось, что убитые нами сталтехи до заражения тоже являлись членами его команды) были замурованы здесь на веки вечные. В смысле, до тех пор, пока не исполнят возложенную на них их похитителем миссию и не будут отправлены в расход.

Каким образом они сюда попали, Семен припоминал очень смутно. Заметил лишь, что в Чернобыле, на полпути между Припятью и Кулажиным, их атаковала невероятно огромная и стремительная колония скоргов. По всем признакам, это был известный сегодня всему Пятизонью Троян. Вся экспедиция будто мгновенно погрузилась в кромешную парализующую тьму, после чего, по ощущениям Мерлина, его куда-то тащили, на чем-то везли и, кажется, даже перемещали по воздуху. И когда пленник снова обрел зрение и слух – но не прочие утраченные способности организма, – он был привязан к этой стойке и смотрел на этот экран. А голова его буквально разрывалась от переизбытка странной информации, загружающейся прямо в мозг невесть откуда и кем.

– Трояном? – поинтересовался я, косясь на закрытые дверцы технического коридора.

«Нет, не им, – высветилось на экране. – У Трояна нет допуска вовнутрь. Только наружная броня. Ему нельзя приближаться к генератору».

Пожарский назвал своего зловещего босса Умником, поскольку упоминать его настоящее имя пленник не мог даже мысленно – в голове срабатывала какая-то блокировка. Именно Умник объединил девять легендарных сталкеров в единую ментальную сеть, центром управления которой и было суждено стать Мерлину. Только поэтому он оставался в живых, тогда как остальные пребывали в коме, дабы категорически исключить между ними любые контакты.

Семен мог при надобности подключиться к «жженым» имплантам товарищей и задействовать мощности тех по своему усмотрению либо по приказу Умника. Противиться же его воле было попросту невозможно. За неподчинение он при помощи системы нейронного контроля (СНК) вызывал у пленника приступ острейшей боли. И когда Пожарский испытывал болевой шок, его мозг начинал излучать специфические ментальные волны. СНК перехватывала этот импульс и интерпретировала его как подтверждение команды, которую отказался выполнить строптивый «центр».

Какие бы ужасные пытки ни мог выдержать Мерлин, Умнику на это было наплевать. Он мгновенно добивался от своего бессловесного раба правильного ответа, даже когда тот был исполнен решимости его не давать. Играть в героя было бесполезно. Пока Семен чувствовал боль, он был не в состоянии сказать Умнику ни полслова поперек. А тот делал все возможное, чтобы невольники не утратили к ней восприимчивость и заодно не окочурились раньше положенного срока. Отсюда следовало, что отключить Мерлина и его собратьев по несчастью от СНК мы не могли. Это их тут же убило бы – Умник, разумеется, подстраховался и на такой случай.

Результат получался удручающим. Мы застали Пожарского живым и в относительно добром здравии, но не могли вызволить его из западни. Как, в общем, и сами ни на йоту не увеличили свои шансы снова увидеть солнце. Я глядел на потолочный люк с вращающимся в нем вентилятором и озадаченно чесал голову. В вентиляционный колодец не пробивался ни один лучик света. Стоит ли овчинка выделки или можно даже не трепыхаться? Здесь я хотя бы подохну не один, а в компании – какое-никакое, но утешение. А там, наверху?..

Это были относительно внятные ответы, которые мы получили от Семена за время выпавшей нам передышки. Прочие назвать таковыми уже нельзя. Возможно, потому, что сам Мерлин толком не знал, о чем мы его спрашиваем. А его ограниченность в средствах общения лишь усугубляла наше непонимание.

«Жнец»…

Именно так лаконично ответил Семен на вопрос о том, что именно здесь сооружается. Дальнейший наш разговор внес мало ясности. Надеясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку, мы наталкивались на новые тайны, порождающие новые и новые вопросы.