Нереальная реальность - Илья Стальнов

Это были симпатичные московские пацаны в шортах по колено, белых рубашечках, сандалиях и выглаженных, любовно повязанных пионерских галстуках.

– Смотри, Валерка, мимо урны окурок бросил, – прошептал Генка, из-за ларька с мороженым разглядывая загадочных субъектов.

– Советский человек мусорить в городе не будет, – глубокомысленно произнес Валерка.

Когда таинственные субъекты, от которых за версту разило какой-то «ненашестью», «несоветскостью», пошли дальше, Валерка подобрал сломанную и выброшенную одним из них сигарету и присвистнул:

– Смотри, Генка. А сигарета-то не наша.

– По английски написано! «Марлборо».

– И куртиочки у них не наши. Видишь, у того здорового на рукаве по иностранному выведено.

– Точно, враги! Все, Валерка. Сами не справимся. Надо за помощью.

– Надо бы дальше за ними проследить, – горячо воскликнул Валерка. – Вскрыть их змеиное логово. А потом преподнести их тепленькими милиции – берите, мол, мы за вас уже все сделали. Представляешь, нас же всем в пример приводить будут. И в «Пионерской правде» напишут: «бдительные пятиклассники изобличили шпионов». А ты – за помощью!

– Не по-пионерски ты мыслишь, – посуровел Геннадий. – Будь сознательным.

– Ладно, – горько вздохнул мальчишка, которому на миг расхотелось быть сознательным, а хотелось поиграть в шпионов и чекистов.

Они подошли к высоченному румяному милиционеру в белой форме. Его новенькая портупея поскрипывала, а на боку висела кобура с табельным ТТ. Это был старшина Степкин – член партии, принципиальный и выдержанный человек, гроза хулиганов, воров и нарушителей.

– Дяденька, тут такое…

– Почему не в школе? – осведомился строго Степкин. – Прогуливаем?

– Товарищ милиционер, мы нашли врага народа.

– Врага? – старшина сурово сдвинул брови.

– Врагов… Курят иностранные сигареты. Выглядит подозрительно.

– Да?

– И одежда не наша. Иностранная.

– Ну-ка, посмотрим.

Милиционер в сопровождении пионеров догнал Степана и Лаврушина:

– Ваши документы, товарищи.

– А? – уставился на милиционера Лаврушин, понимая – вот они, неприятности.

– Документики.

– Дома, – наивно моргая глазами, изрек Степан. Для убедительности он похлопал себя по карманам и сказал: – Оставил с утра.

– Ах, дома, – рука милиционера легла на кобуру. – А ваши?

– Мои, – Лаврушин тоже начал хлопать по карманам. – Надо же. Тоже забыл. Бывает же…

Он хлопнул еще раз себя по бокам, будто выбивая пыль. Из кармана вылетела зеленая бумажка и глупой птицей порхнула на землю.

– И где же ваш дом? – саркастически осведомился милиционер, кинув взгляд на подобранную пятиклассником Валерой стодолларовую купюру.

– На Большой Переяславке, – сказал Лаврушин.

– Посмотрим, на какой такой Переяславке…

Теперь ТТ был в руке милиционера. И предохранитель опущен. И в глазах решимость – уложить врагов к чертовой матери.

А вскоре и машина подкатила – глухой синий фургон с надписью «милиция».

– Когда, где, с какой целью перешли границу? – строго вопрошал старшина Степкин.

– Какая граница? – искренне возмущался Лаврушин.

– Мы свои. Русские, – вторил ему Степан.

– Свои? Нет, господа. Ваши на Западе капиталистам прислуживают.

– Да я вообще членом партии был, – обиженно воскликнул Степан.

– Не трожь святое! – отрезал старшина Степкин. – Только чистосердечное признание и искреннее раскаянье облегчит вашу тяжелую вину перед трудовым народом.

– Не в чем нам признаваться.

– Ваша карта бита. И песенка спета. Игра проиграна, грязные наймиты. Пора признать поражение.

Так ничего и, не узнав, расстроенный таким упорством наймитов, Степкин отправил их в камеру.

Камера была чистая, стерильная, только фикусов в горшках не хватало. Хорошая камера. Мечта уркагана. И всего на двоих.

– Почему так получается? Все наши путешествия – то тюряги, то подвалы, то допросы, – с некой озадаченностью произнес Степан.

– Судьбинушка горькая.

– Во влипли, Лаврушин.

– Влипли.

– А я, дурак, зарекался ведь в твоих экспериментах участвовать. И угораздило с тобой, шарлатаном связаться.

– Пьянствовать надо меньше.

– Все-таки ты несерьезный человек, Лаврушин. Солиднее надо быть. Все-таки доктор наук.

Отдохнуть им не дали. Через час выводные вывели их из камеры. И вскоре арестованные снова сидели напротив сурового старшины Степкина. Перед ним было разложено все изъятое у «шпионов» – несколько пачек стодолларовых бумажек, четыре российских купюры по тысяче рублей, пачка «Мальборо», зажигалка с немецкой надписью. И «пианино».

– Итак, явки, адреса, задание? – начал тут же напирать старшина.

– Опять то же самое, – вздохнул Лаврушин.

– Денежки-то интересные, – Степкин потер пальцами тысячную купюру. – Тысяча рублей. Одной бумажкой. Финансовая диверсия?

– Да вы что? – возмутился Степан. – В каком магазине у вас такую купюру примут?

– Точно, – недоуменно протянул старшина Степкин. – Не наши денежки-то.

– Точно, не ваши, – сказал Лаврушин. – Мы из другого мира. Из Москвы, но другой.

– Ваньку валяем?

– Нет.

– Тогда отвечать быстро – явки, адреса, объекты диверсий.

– О, Господи. Опять.

– Ничего, сейчас вами займутся товарищи из Министерства государственной безопасности.

На столе Степкина зазвонил внутренний черный телефон с массивной эбонитовой трубкой.

– У аппарата старшина Степкин… Прибыл товарищ из Управления МГБ? Да, задержанные у меня. Удостоверение проверили?.. Не один? Проводите… Вот, – он положил трубку. – За вами.

– С Лубянки?

– С Лубянки? С площади Дзержинского! Сразу видно чуждое воспитание.

И вдруг Лаврушин почувствовал какой-то озноб. Приближалось нечто куда более худшее, чем этот милиционер, Лубянка с площадью Дзержинского, и вообще вся эта кутерьма. Вокруг будто растекалась темная, зябкая сила.

И еще он ощутил, как на него снисходит вдохновение. Проснулось сверхчувствование. Открылась дверца в кладезь информации. Только бы успеть…

– Входите, – крикнул Степкин на стук в дверь. Он приподнялся, пригладил белую форму, поправил портупею и приготовился рапортовать товарищу с площади Дзержинского.

Дверь распахнулась… На пороге стоял старый знакомый – человек в черном! Рядом с ним возвышалась сгустком тьмы собака.

Степкин с подозрением посмотрел на пришедшего. Таких сотрудников МГБ он еще не видел. Но, с другой стороны, там всякие встречаются – работа тяжелая, приходится бить везде и всюду грязных наймитов капитализма и подлых предателей. А документы у него проверили в дежурке. Нет места сомнениям. Степкин сам звонил в МГБ, и ему обещали, что человек приедет. И вот он… Но что-то все-таки было в пришедшем, от чего старшине стало вдруг внутри холодно-холодно, будто накормили его парой кило льда. Он почувствовал, что не может оторвать от пришельца взгляда.

– Они, – удовлетворенно кивнул человек в черном, шагая в комнату.

Лаврушин рывком притянул к себе «пианино».

– Стоять! – заорал гость.

Собака прыгнула на Лаврушина.

Но пальцы уже пробежались по клавишам.

Возник вихрь.

И на миг все потонуло в желтом мареве. Вокруг завертелись бескрайние, гигантские и в то же время неизмеримо меньше электрона пространства…

– Не секрет, что молодежь предпочитает жвачку «Риблес-ферми». Мы проводим опрос – почему?

– Что? – обалдевший Степан, слегка пришибленный броском через миры, смотрел на нахальную пробивную девицу, которая тыкала ему в лицо похожим на противотанковую гранату микрофоном.

– Устойчивый мятный вкус? Ощущение свежести? Что привлекает вас? – настаивала девица с вежливостью и тактом долбящего по стене тарана.

– Девочка, ты рехнулась? – спросил Степан.

Девица от такого обхождения едва не хлопнулось в обморок. Но быстро очухалась и устремилась к шумной компании молодежи – с гитарами, в обнимку друг с другом и с мотоциклами. И оттуда понеслись голоса, в которых был наивный щенячий восторг:

– Океан свежести!

– Неповторимо!

– Это классика! А я люблю классику!

– Нет, это как рок! А я обожаю рок!

– Они счастливы, что жуют «джуси фрут», – заключила вполне удовлетворенная девица с микрофоном.

Ее правда – опрошенные весьма походили на счастливых людей.

Друзья стояли на пригорке. Вниз уходил город. Бесконечный. Странный. Неестественный. И дурацкий. В нем были русские дворики и американские небоскребы. В нем старинные замки перемежались с дворянскими усадьбами. И в нем было полно чокнутых, рехнутых, прибабахнутых, мешком пришибленных, с пальмы уроненых и коленвалом по голове огорошенных жителей. Здесь не было ни одного нормального человека.

– Ну, попали, – горько вздохнул Степан.

– Куда? – спросил Лаврушин.