Две грани нейробука (СИ) - Максим Парамохин

— Я так рада, что с тобой все в порядке. Где ты скрывалась?

— Айрин, — Майкл с укором покачал головой.

Она виновато улыбнулась. Лучше не знать, где прячутся другие. Тогда, если схватят киберы, она никого не выдаст.

— Как Джантор?

— Плохо. Очень плохо. Но он двигается вперед, — она старалась говорить уверенно.

Дядя все понял. Обнял ее.

— Он сильный парень. Он обязательно справится.

Они втроем присели на диван. Больше всего Айрин хотелось узнать, как дела в их районе, насколько сильно другие пострадали от киберов. Но Майкл отвечал уклончиво, тетя заявила, что, как покинула дом, вообще ничего не знает.

— Дядя, скажи честно, неужели там настолько плохо?

Он вздохнул. По лицу Айрин видела, как не хочется ему отвечать.

Тут дверь соседней комнаты распахнулась, появился Джантор. От его вида ей стало не по себе. С каждым разом он становился меньше, будто таял.

— Как ты, парень? — спросил Майкл.

— Двигаюсь вперед. Понемногу. Поесть найдется?

Айрин разогрела ужин. Разговор не клеился. Джантор сидел мрачный, погруженный в себя, они тоже не знали, что сказать. Как помочь.

— Слушай, может, тебе анальгетиков каких достать? — предложил дядя.

— Надо подумать.

Думал он долго. Наконец покачал головой.

— Мне пригодилось бы средство, избирательно подавляющее активность болевых зон мозга. Но у вас его нет. Все ваши препараты неспецифические. Подавляют активность мозга в целом, а мне нужная ясная голова.

— А у вас? — спросила Айрин. — У вас есть такие?

Джантор улыбнулся.

— Нам они без надобности. Наш главный анальгетик здесь, — он коснулся головы.

Ну конечно. Проклятый нейробук, который, собственно, и причиняет такие страдания. Тут ей в голову пришла другая мысль.

— А как насчет нейрокайфа? Ты говорил, что боль — это как бы нейрокайф наоборот. Они могут нейтрализовать друг друга?

— Нет, они же воздействуют на разные зоны. И потом, нейрокайф затопляет сознание, не оставляя места для других мыслей, так что… — Джантор замолчал, несколько секунд глядел в никуда. — Хотя, есть вариант.

Оставив недоеденный бутерброд, он вернулся в свою комнату. Улегся на кровать, закрыл глаза. На несколько секунд губы его расплылись в довольной улыбке. Затем гримаса жуткой боли. Снова улыбка, и снова мука.

Джантор открыл глаза.

— Спасибо, Айрин. Ты просто умница.

— Получается?

— В определенном смысле. Обычно мы предаемся нейрокайфу по полчаса утром и вечером, но можно ведь разбить на маленькие отрезки. Он поднимает настроение, и становится легче переносить боль. Так дело пойдет быстрее. Проклятье, мне следовало самому догадаться, — он покачал головой. — Ты умница.

Остаток вечера Айрин ощущала себя безмерно счастливой. Она сумела ему помочь!

Но даже с поддержкой нейрокайфа процесс занял еще два дня. Наконец, зайдя к ней с улыбкой, какой девушка не видела уже давно, Джантор сообщил, что болевая защита отключена.

— Значит, все кончено, — обрадовалась Айрин. — И теперь нейробук полностью твой.

— Не совсем, — ответил он, принимаясь за еду. — Там десятки папок с тайными программами, но теперь все пойдет быстро, потому что боли нет.

— То есть ты продолжишь?

— Я и не останавливаюсь, — ответил Джантор, поглощая спагетти. — Работа идет мысленно, в голове.

За ужином он выглядел уже не столь радостным.

— Что-то не так? — Айрин испугалась, что болевая программа снова включилась.

— Просто я разобрался с некоторыми программами. И я даже не подозревал, как много они контролируют. Помнишь, я говорил тебе, что у нас все работают, никто не отказывается, не отлынивает. Ты еще удивлялась. Так вот, одна программа посылает во время работы легкие импульсы положительных эмоций. Это она побуждает каждого фиомсянина работать с удовольствием. А другая аналогичным образом стимулирует занятия спортом. Мы не ощущаем усталости, как вы, но легкую эйфорию, когда бегаем или поднимаем штангу. Вот почему у нас каждый регулярно тренируется. Еще, как я и предполагал, есть программы, подавляющие интерес к операционной системе, истории, к жизни вне пределов ФИОМСа, вызывающие страх, когда человек приближается к границе.

На следующий день Джантор стал еще мрачнее.

— Понимаешь, Айрин, эти тайные программы, они работают фактически на каждом шагу. Когда я только начинал знакомиться с вашей жизнью, я постоянно удивлялся царящей у вас злобе, агрессивности, зависти, алчности, эгоизму, лживости, жестокости. И гордился тем, что у нас в ФИОМСе ничего подобного нет. Но на самом деле есть. Внутри каждого из нас скрыты аналогичные качества, просто они подавляются через нейробук. Я гордился, что наше общество разумно, правильно и нет лжи, но оказывается, вся наша жизнь базируется на обмане. На тайных программах, стимулирующих нас поступать правильно.

Он выглядел очень несчастным и растерянным.

Айрин вспомнила, как пыталась найти в его рассказах нестыковки. Завидовала куда более совершенному миру. Казалось, теперь она должна злорадствовать, но внутри переплелись горечь и разочарование.

Ей нравилось слушать рассказы Джантора о ФИОМСе. Хотелось верить, что где-то есть другой, лучший мир. К тому всегда рядом был он — его представитель. Иногда его стремление поступать правильно, договориться с кончеными подонками невероятно ее злило, и все же в глубине души Айрин восхищалась.

Неужели все это — работа тайных программ? И если Джантор их отключил — каким он теперь станет? Неужели в нем проснется зависть, алчность, жестокость? Ей стало страшно.

— Что случилось? — спросил он. — Ты так странно смотришь.

— Просто подумала, каким ты будешь без тех программ.

Мгновение он выглядел ошеломленным, затем помотал головой.

— Знаешь, тот, кто все это придумал, он, наверное, руководствовался благими намерениями. Действительно хотел сделать наше общество лучше. И все же так неправильно. Потому что, — он снова замолчал, — в общем, не знаю. Правильный мир нельзя построить на обмане. А так получается одна сплошная ложь.

— Но ведь не все в вашем мире — ложь. Ведь у вас есть магазины, где каждый бесплатно может взять сколько угодно еды, или одежды. Они же реальны? И на каждой кухне автомат, делающий сто сортов мороженого, — из всей фиомсянской жизни Айрин это больше всего нравилось.

— Да, только, — Джантор вздохнул, — если бы не программы, стимулирующие каждого работать по четыре часа в сутки — вдруг мы бы и правда не захотели работать. Все разом отказались. И тогда еда кончится.

— Но ты же сам говорил, что так неправильно, — Айрин не удержалась чуть его поддразнить.

— Говорил, — он кивнул. — И готов повторить. Но если каждый понимает, что это неправильно — зачем тогда тайные стимулирующие программы? Еще вчера я считал, что мы ушли далеко вперед, а теперь не знаю, куда вообще мы зашли.

Айрин вздохнула. Иногда она мечтала, как будет жить в ФИОМСе. В уютном, управляемом электроникой домике среди фруктовых деревьев. В мире, где не надо лгать и бояться. Теперь это мир ее пугал.

На следующее утро зашел дядя.

— Как Джантор? У меня к нему важное дело.

— Не знаю, — Айрин поглядела на закрытую дверь. Обычно он вставал к завтраку, но сегодня пропустил. Постучала, но никто не ответил. Заглянула внутрь. Он лежал на кровати, словно спал. Наверное, опять копается в своем нейробуке.

— Джантор.

Против ожиданий он не откликнулся. Айрин позвала громче. Затем подошла. В первый момент его счастливая улыбка удивила, потом дошло. Внутри забурлила злость и обида. Гребанный нейробук.

Взяла чайник и вылила ему на голову. Джантор очнулся, сел в кровати.

— Эй, ты чего?

— Прости, что обломала твой кайф. Дядя Майкл хотел поговорить, а я не знала, сколько ты еще проваляешься. Помнится, Оденлин говорил о сутках.

Джантор покраснел, опустил голову.

— Извини, я только… — он пожал плечами.

— Да ладно, что уж там. Кайфуй, сколько влезет.

— Айрин, хватит, — уже резче ответил он. — Да, я немного увлекся. Спасибо, что заставила очнуться. Наверное, не стоило выключать ту программу.

— Какую программу?

— Я ведь говорил — в нейробуке много программ, регулирующих различные аспекты поведения. И у нас никто не задумывается, почему нейрокайф доступен лишь один час в сутки, не рвется получить еще, вообще о нем не думает. Что уже странно, ведь мысли о приятных вещах должны быть приятны. Так вот, есть специальная программа, которая нагоняет тоску при любой мысли о нейрокайфе. Поэтому, в отличие от ваших наркоманов, или Оденлина, в ФИОМСе нейрокайф никого не затягивает. Ограничение на час в принципе правильное, возможно, стоит снова включить программу.

Программы, программы. Куда не сунься, везде его чертов компьютер с кучей программ, включая мерзкий нейрокайф. От которого он не планирует отказываться, только ограничит. Зачем ему Айрин, проклятый нейробук намного лучше. Хотелось расплакаться или треснуть его чайником по башке.