Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл

ноги на оглобли, вытянулся, схватился за круп лошади, стоявшей рядом. Потом снова подтянулся и очутился, на ее спине. Спина была теплая, упругая и разделялась неглубокой ложбинкой хребта на два мощных холма мускулов.

«Обопрись руками о хорошую лошадь, и ее сила перейдет в тебя», говаривал отец.

С крупа лошади я перебросился на дроги и уселся на ящик с провизией.

— Готово! — крикнул я Питеру.

Он взял вожжи, висевшие петлей на оглоблях, и взгромоздился рядом со мной.

— Не всякий сумеет влезть на дроги, как ты, черт возьми! — сказал он, усаживаясь. Потом, натянув поводья, спросил: — Может, сядешь на мешок с соломой?

— Нет, мне здесь хорошо, — ответил я.

— Но, Принц! — крикнул Питер. — Но, Самородок!

Позвякивая цепочками постромок, поскрипывая упряжью, лошади двинулись вперед. Позади них затряслись и загромыхали дроги. Небо на востоке чуть-чуть посветлело.

— Я люблю выезжать затемно, — сказал Питер. — Тогда выигрываешь целый день для работы. — Он громко зевнул, потом вдруг обернулся ко мне: — Слушай, ты не сбежал от своего старика, а? Он на самом деле позволил тебе ехать?

— Да.

Питер хмуро посмотрел на дорогу:

— Не могу раскусить твоего старика!

Глава 24

Головные лошади шли с ослабленными постромками, натягивая их только на подъемах. Мне казалось это несправедливым по отношению к коренникам.

— Коренники делают всю работу, — пожаловался я Питеру.

— Когда дроги в движении, они ничего не весят, — объяснил Питер. — Моя упряжка преисподнюю с корнями вытащит, если надо будет. Подожди, вот нагрузим дроги бревнами, тогда увидишь, как все будут тащить!

Занималась заря, и восток порозовел. На деревьях весело затрещали сороки. Мне казалось, что не может быть ничего прекрасней на свете, чем сидеть вот так позади упряжки лошадей ранним утром и слушать сорочью болтовню.

С дальнего выгона раздался голос человека, кричавшего на собаку:

— Назад, назад!

— Это старик О'Коннор выгоняет коров, — сказал Питер. — Что-то он раненько сегодня… Верно, отправляется куда-нибудь. — Питер задумался на минуту. — Едет в Солсбери на распродажу. Конечно, он собирается шарабан купить. — В голосе Питера послышалось раздражение. — Чего ради ему вздумалось покупать шарабан, когда он должен мне десять гиней за бревна?

Он сердито хлопнул вожжами по крупу лошади:

— Но, живей!

И, помедлив немного, сказал со вздохом:

— Вот что получается, когда веришь людям! Он разъезжает в шарабанах, а я на дрогах.

Мы проехали но пустынным улицам Балунга, когда взошло солнце, и вскоре очутились на проселочной дороге, вьющейся между деревьями, которые росли все гуще и гуще; и наконец мы въехали в лес, где уже не было изгородей.

Пыль, поднимавшаяся из-под копыт лошадей, мягко оседала на наши волосы и одежду. Колеса задевали склонившиеся ветки кустарника, и дроги встряхивало, когда колеса попадали в выбоины.

Мне хотелось, чтобы Питер начал рассказывать о своих приключениях. Я считал его человеком знаменитым. Он был героем бесчисленных историй, которые пересказывались везде, где люди собирались поболтать.

— Бывало, — рассказывал отец, — в баре при гостинице кто-нибудь заведет разговор: «Что вы знаете о драках! Вот я видел, как Питер Маклеод дрался с длинным Джоном Андерсеном позади пивной в Туралле». И все с интересом слушали описание этой драки, длившейся два часа. «Да, — продолжал рассказчик, — длинного Джона унесли еле живого».

За всю свою долгую карьеру кулачного бойца Питер был бит лишь однажды, да и то когда был так пьян, что едва держался на ногах. Один фермер, известный своим пристрастием нападать сзади, набросился на Маклеода, чтобы отплатить за давнюю обиду. Ошеломленный внезапностью и свирепостью нападения, Питер очутился на земле и потерял сознание. Когда он пришел в себя, фермера и след простыл. Но на следующее утро, еще до восхода солнца, Питер, к крайнему изумлению фермера, был уже около его скотного двора и, сжимая верхнюю перекладину забора сильными руками, проревел с покрасневшим лицом:

«Ты и сегодня такой же храбрый, как вчера? А ну, давай выходи!»

Фермер так и застыл, держа в руке ведро, до половины наполненное молоком.

«Я… а… я не могу драться с тобой сейчас, Питер, — заскулил он, взмахивая свободной рукой в знак полной капитуляции. — Ты ведь трезвый. Ты же убьешь меня».

«Ты наскочил на меня вчера вечером, — заявил Питер, несколько озадаченный таким оборотом дела. — Попробуй положить меня сейчас».

«Но ведь вчера ты был пьян, — возражал фермер. — Ты же на ногах едва держался. Я бы никогда не стал с тобой драться с трезвым, Питер. Я ведь не сумасшедший».

«Черт побери! — воскликнул Питер, не зная, что делать. — Да выходи же ты, заячья душа!»

«Нет, Питер, когда ты трезвый, я с тобой драться не стану ни за какие деньги. Можешь обзывать меня как хочешь».

«А на черта мне это надо, если ты не желаешь драться!» — окончательно разозлился Питер.

«Я тебя понимаю, — добродушно сказал фермер. — Ругань ни к чему не приведет. Как ты себя чувствуешь?»

«Хуже некуда, — пробормотал Питер, оглядываясь по сторонам, как бы ища выход. Вдруг он устало облокотился на забор. — Меня сегодня скрутило, как паршивую собаку».

«Подожди, я сейчас дам тебе глоток, — сказал фермер. — У меня есть немного виски».

Отец говорил, что Питер ушел домой в сопровождении хромой лошади, которую ему продал фермер, но мать утверждала, что лошадь была хорошая.

Мне очень хотелось, чтобы Питер вспомнил какой-нибудь случай из своей жизни, и я сказал ему об этом.

— Отец говорит, что вы деретесь, как молотилка, мистер Маклеод.

— Неужто? — воскликнул он, и лицо его просияло от удовольствия.

Он подумал немного и потом заговорил:

— Твой старик высоко меня ставит. У нас всегда найдется время друг для друга. Я слыхал, он когда-то был замечательным бегуном. На днях я еще раз на него посмотрел. Он вынослив, как чернокожий. — И другим тоном: — Так он сказал, я умею драться? Так он сказал?

— Да, — ответил я и добавил: — Хотелось бы мне уметь драться.

— Ты когда-нибудь тоже станешь хорошим бойцом. Твой старик умел дать сдачи, а ты такой же, как он. Ты умеешь принимать удары. Если хочешь чего-нибудь стоить, надо научиться принимать удары. Вот послушай, в какую переделку я попал с братьями Стенли. Их было четверо, и все умели драться как следует. Я их не знал, но слышал о них. Один из них — кажется, Джордж пошел за мной на заднее крыльцо и все время ругал меня на чем свет стоит, а когда я предложил ему схватиться, он сказал: «Смотри, я ведь один из Стенли!» — а я ответил: «Мне наплевать, что вас четверо. Подавай их всех сюда!» Но как только мы сцепились,