Вампиры. Антология - Стивен Джонс

23 октября, Нью-Йорк

У Макса Баркли столько же букв в имени и фамилии, сколько и у Ван Хельсинга,[18] и почти столько же возможностей. Такое ощущение, как будто он только что запрыгнул на трапезный стол и сорвал портьеры, низвергнув чистый утренний свет на распростертую фигуру Князя. В каком-то смысле именно это он и сделал. Просто спас мне жизнь, иначе не скажешь. Отмотаем три дня назад.

«Уорлдвью Ти-Ви» оказалась довольно модным местечком, расположенным в таком районе, где членов правления, одетых как боги, и бомжей, валяющихся в дверях и писающих себе в штаны, разделяет только сантиметров тридцать бетона и окно. Служащий в приемной попался нормальный: оглядел меня с ног до головы, но охрану вызывать не стал, и очень кстати, потому что видок у меня был, как будто на меня только что напали в парке. Потом подходит этот мощный парень, наверное бывший футболист, начинает трясти мне руку как сумасшедший и говорить, как ему понравился сценарий.

И как он хочет его поставить.

И безо всяких поправок.

Так что вот такие дела. Еще нужно время, чтобы решить вопрос с контрактом, но все будет в порядке. Есть и плохая новость: пока нет контракта — никаких ссуд, но ничего, перед рассветом всегда бывает самая темень. Этот сценарий — мой осиновый кол, а теперь я нашел человека с кувалдой. Вместе мы пригвоздим подонка.

27 октября, Нью-Йорк

Пока никаких новостей.

Сегодня звонил Максу, обсуждали проблемы со сценарием, так, пустяки. Говорит, что скоро, наверное, сможет пробить мне какой-то аванс. Не хочу, чтобы он знал, что я все еще живу в парке. Это только создаст между нами ненужные напряги, он будет думать, что я придурок какой-то. Я хочу, чтобы все было как надо. В один прекрасный день буду смешивать коктейли в доме под необожженный кирпич на своем ранчо в Бель-эйр и рассказывать детям, как трудно было пробиться в шоу-бизнес; по крайней мере, это будет честно.

Мой день настанет.

11 ноября, Нью-Йорк

Я позвонил Максу и рассказал ему о своих финансовых трудностях. Пришлось засунуть свою гордость на некоторую глубину, но я так долго не протяну. Он радостно предложил мне встретиться и пропустить по стаканчику, но я не мог показаться ему на глаза в своем задрипанном виде, слишком это жалкое зрелище. У меня нет ни денег, ни чистой одежды. На улице стоит такой дубачина, что даже пробитые парковые бомжи свалили куда-то, бог знает куда. Может быть, они просто замерзли и их завалило листьями. Может, и со мной случится то же самое, если я в ближайшее время не поем пару раз как следует.

Макс сказал, есть одна вещь, о которой он раньше забыл упомянуть: он должен представить сценарий своему руководству. С учетом его рекомендации, они никак не могут его завернуть, но это затянет дело. Он не виноват, он же не в курсе, каково мне тут приходится. А я не собираюсь говорить ему больше, чем уже сказал.

18 ноября, Нью-Йорк

Как раз тогда, когда я думал, что «доход» у меня уже ниже некуда, какой-то надутый понторез в клинике сообразил, что мы делаем с донорскими карточками. Пару дней назад температура воздуха выпала из нижнего конца термометра, и мне пришлось переместиться в метро. Воздух здесь теплый и вонючий. В нем чувствуется зараза. Но люди еще хуже. Опасные, как будто обычные законы им под землей не указ.

Си-Си сказал, что я могу пожить у него, квартирка неплохая, он сможет достать мне какие-нибудь тряпки и денег на жизнь. Все, что от меня нужно, это взять у него пару лишних клиентов. Он говорит, с таким телом, как у меня, вполне можно было бы зарабатывать двести-триста долларов за ночь. Я ответил, что дела мои плохи, но я еще просто не готов пойти на такое.

Говорю себе, что я человек, сильный духом. Настоящий Харкер. Борец за правое дело. Поэтому, вместо того чтобы просыпаться в мягкой постели, смотрю на город через эту долбаную решетку.

30 ноября, Нью-Йорк

Я знаю их номер так хорошо, что набираю его во сне: Ждите. Скажите добавочный. Ждите. Будьте добры Макса Баркли. Ждите. В прошлый вторник я снова разговаривал с помощницей, Стефани из Лондона. Очень вежливая. Макс уехал на Гавайи на две недели, разве он не сказал мне, что берет отпуск?

Нет, твою мать, не сказал.

Я объясняю ей, что не пытаюсь ее достать, все, что мне нужно, это поддержка, какие-нибудь слова, которые подкрепят мою веру. Я верил — и верю — в свой сценарий. Макс тоже так говорит, но он и пальцем не пошевелил, чтобы это доказать. Похоже, руководство было не совсем в восторге. Придется внести несколько небольших изменений. Хорошо, я это переживу, только давайте сначала разберемся с контрактом, а потом обсудим изменения.

Изменения. Боже милостивый. Я живу у Си-Си. Когда пошел снег и в метро повалили разные психи, полицейские выкинули нас на улицу, и я понял, что наконец время пришло. Я больше не мог сдавать кровь. Мой вес не превышал 55 килограммов. Я стал похож на соломинку. Си-Си предложил неплохие условия, хотя мне это дорогого стоит. Я обслуживаю не больше одного клиента за ночь; ничего, жить можно. Если кто не хочет надевать резинку, спускаю с лестницы. Когда я это делаю, отключаю голову. Боюсь позволять себе думать. Эта часть моей биографии останется в самом дальнем ящике.

В сценарии появилась новая сцена.

В зале, при слабом свете огня, видна фигура Князя, который делает шаг вперед. Ростом он на голову выше, чем библиотекарь. Он осторожно берет Харкера за подбородок своими бледными, клиновидными пальцами и изучает, будто паук, исследующий новый вид мухи. Холод, идущий от его мертвых глаз, пробирает Харкера до костей. Юноша на самом деле находится лицом к лицу со смертью. Он чувствует, как в его организме отмирают клетки от пристального взгляда вампира и мозг постепенно немеет. Он знает, что, если в этот самый миг Князь захочет забрать его жизнь, он и в самом деле умрет. Все тело быстро цепенеет. Воля уходит, как кровь, вытекающая из глубокой раны. Сознание угасает, и вместо него приходит новое захватывающее ощущение, ничего общего не имеющее со страхом: это восторг пробуждения, и Харкер наконец постигает ночь, вечную ночь…

И тут Князь отпускает его, отводя свой пристальный взор. Он даровал своему врагу долгий, безмятежный взгляд в самую бездну. Однако открывшийся Харкеру вид сделал его сильнее, поскольку подарил ему дружбу со смертью. Он дал ему возможность обрести свободу.

Эта мысль поддерживает меня.

22 декабря, Нью-Йорк

Макс говорит, что со мной сложно, что у меня слишком идеалистические взгляды, что никто не может оставаться в первозданном состоянии. Видимо, это он насчет сценария. По крайней мере, он вернулся из отпуска, у меня появилась кое-какая одежда, и мы наконец-то встретились. Пили красное вино в модной забегаловке для телевизионщиков на Амстердам, вокруг повсюду мигающие телеэкраны. Да, говорю я, за мной еще никогда так долго не ухаживали, прежде чем трахнуть, а он смеется. Обещает, что контракт будет заключен после Рождества, когда юридический отдел «Уорлдвью» наконец уладит все с «Брэм Стокер эстейт» и всеми остальными типами, которые предъявляют претензии к персонажу, считая, что у них эксклюзивные авторские права. Пора бы уже, отвечаю, потому что, если дело пойдет так и дальше, мы не сможем вознаградить всех правообладателей за их доброту. Он снова смеется, говорит, что я сегодня в ударе.