Почему я не люблю дождь - Андрей Петерсон

И не дожидаясь ответа зашагала по аллее.

– И за что мне все это, – застонал хилависта и нехотя поплелся за ней.

Шли долго, но без проблем и приключений, и хотя Ташур шарахался от каждой тени, никого и ничего по пути не встретили. Так и дошли, ни капли крови не пролив. Ни своей, ни чужой.

А когда дошли, – замерли в отдалении, пораженные величием открывшейся картины. Что не говори, и как ты к этому не относись, а посмотреть тут было на что.

Огромная площадь на самом краю некрополя, и, кстати говоря, – на самом краю острова, ибо видны уже были парящие где-то далеко внизу облака, – являла собой зрелище, потрясающее самое смелое и самое воспаленное воображение. Такого разгула стихии Осси не видела никогда. Да и мало кто, наверное, видел…

И имя этой стихии было – зло.

Тысячи сорванных розовым ветром мертвых теней собрались здесь на самой окраине острова. И то, что собрались они тут не по своей воле, а влекомые силой, которая была превыше них, а, может, и, вообще, превыше всего на земле, ничего не меняло. И теперь сила эта рождалась из небытия, подпитывая себя кружащими вокруг сгустками умертвий. Развоплощенная смерть кружила по площади широкой воронкой все ускоряющегося смерча.

Туго закрученная спираль его была невелика в высоту – не больше человеческого роста, – но охватывала она почти всю площадь, а в ней шагов сто было – не меньше, и вращение ее было стремительным и неумолимым. Рваные клубящиеся края облизывали стены гробниц и проносились дальше, с каждым оборотом все уплотняясь, и втягивая в себя все новых и новых посланников смерти. Они не раздумывая, без сожалений и колебаний приносили себя в жертву во имя будущего, которого у них не было, сливаясь воедино в безумной круговерти, в которой рождался девшалар.

Вбирая в себя сотни, тысячи разупокоенных, он рос, уплотнялся и пробуждался, впитывая вместе с жидкой разреженной плотью их, жалкие чахлые останки воспоминаний, безжалостно перемалывая, сжигая в черном огне забвения, и воплощая в страшном противоестественном симбиозе новой наведенной памяти. И не было в ней места ничему светлому, а лишь выжатая досуха и очищенная от всего наносного злоба и страстное желание убивать. Рвать, крушить и сметать все иное и живое, возвращая его в жадные липкие объятия безвременья, которое со всех сторон окружает мимолетное мгновение жизни.

С жутким непрекращающимся ревом кружили над затерянной высоко в облаках площадью Аулы смертные хлопья, порожденные истекающей во все стороны силой нового бога, прошедшего этим путем и, пробудившего вопреки всем своим желаниям и чаяниям это абсолютное зло, выдержанное во многовековом заточении, и очищенное от нелепой мирской шелухи.

Белые языки самого черного зла скользили по ровной поверхности площади чуть вытягиваясь в сторону укрывшейся за высокой гробницей Осси, еще неосознанно чувствуя ее инакость, но уже страстно желая слиться с ней и подчинить себе, упорядочивая мир и переделывая его под себя. Пока еще выбросы этого мутного клубящегося на земле облака были робки и осторожны, но с каждым новым поворотом адской круговерти, все больше уверенности сквозило в этих движениях, и все наглее и смелее становились тянущиеся в сторону леди Кай лоскуты.

А из середины этого все ускоряющегося кружения, оттуда, где рождался иносторонний посмертный вой, все били и били в низкое небо лиловые молнии, расцвечивая сгущающиеся над Ступенью тучи, и, будто соревнуясь друг с другом силе и ярости. Ветвящиеся изломанными путями огненные кусты взрастали прямо из сердца бушующего на площади урагана, разрывая небеса громовыми раскатами, и рассыпая далеко вокруг шипящие ядовитыми змеями искры. И там, куда падали эти искры, серый, смешанный с мелкими камнями, песок Аулы спекался в жирные черные капли, уродливыми оспинами покрывая некогда ровную поверхность. И все меньше неопаленной дыханием смерти земли оставалось на площади, будто понемногу отступало все светлое и чистое под неумолимым натиском грубой силы.

– Ничего себе, – прошептал хилависта. – И ты, что – туда хочешь?.. Ты совсем сбрендила? Нас же там прожуют и выплюнуть забудут.

– Не прожуют, – хмыкнула Осси. – Подавятся… А от тебя еще и стошнить может.

– Что? – Вскинулся Ташур. – Ты, не заговаривайся, смотри! А то я этого…

– …не люблю, – закончила за него Осси.

– Да, – удивился хилависта. – Откуда ты знаешь?

– Знаю. Я уже целый список могу составить всего, чего ты не любишь.

– Список… – буркнул Ташур. – Ты, чем списки составлять да языком своим болтать, лучше бы другой портал нашла. А то этот мне не очень что-то нравится.

– Не очень?

– Да, не очень… И ты мне, кстати, тоже не очень нравишься. Раньше ты лучше была. Красивая… – мечтательно протянул Ташур. – А сейчас… Сейчас ты какая-то… Несуразная.

– Правда?

– Конечно правда. Если бы ты свою образину видела…

– Нет, – перебила Осси. – Это правда, что раньше я тебе красивой казалась? – Вроде, и не нужно ей это особо было, но все-таки приятно…

– Ну, не то чтобы… – Хилависта замялся. Видно, случайно оно у него вырвалось, а признаваться теперь не особо хотелось. Не в его это характере было – комплименты говорить. – Ну ничего, в общем…

– Спасибо, – улыбнулась Осси.

– Не за что, – буркнул Ташур и резко сменил тему: – А зачем там человек лежит? В центре… этого…

– Человек? – Удивилась Осси. – Я не вижу.

– Конечно не видишь. Куда тебе… Так зачем?

Осси тихо высунулась над краем гробницы и принялась всматриваться в стремительно проносящуюся перед глазами стену мутного тумана. Впрочем, это было совершенно бесполезно потому, как если там в центре и было чего, то от чужих любопытных глаз оно было укрыто самым надежным образом.

А воронка девшалара вращалась все быстрее. Причем, лиловые молнии тоже подросли и активизировались и теперь венчали бешено раскрученное облако на манер диковиной короны. Громовые раскаты не прекращались и на миг, а в воздухе вполне ощутимо пахло свежестью и грозой.

Мало того, одна за другой молнии стали сползать на боковую поверхность воронки, и теперь все большая их часть лупила не куда-то там в белый свет, а крошила расположенные по краям площади гробницы и склепы. А от этого, в свою очередь, тут же прибавилось и грохота и пыли. Но если пыль вместе с небольшими осколками почти сразу уносилась прочь работягой ветром, то грохот никуда не девался и молотил по барабанным перепонкам со всей своей мощи и дури.