Солдат трех армий - Бруно Винцер

Это утверждало радио, это же вслед за ним говорили мы, повторяя без запинки всю циничную терминологию. Многолетняя муштровка, геббельсовская пропаганда, всегда имевшая наготове надлежащие аргументы для обоснования любого акта агрессии, и не в последнюю очередь угар молниеносных побед – все это привело к тому, что нас вовсе не смущала мысль, что право на стороне народов, подвергшихся нападению.

Какого мнения держатся сами югославы, не задумывался никто – ни в высшем руководстве, ни в нашей среде. То, что народные массы ушли в горы и леса, мы не знали. Об Иосипе Броз Тито мы не слыхали.

К тому же в эти дни пас интересовали другие вопросы.

В конце апреля был получен приказ подготовить нашу часть для перебазирования. Мы гадали, куда же теперь нас направят. О Балканах не могло быть и речи. Там все происходило «по графику». Вряд ли нас собирались переправлять в Африку, мы не располагали для этого необходимым снаряжением. Кроме того, это было излишним: генерал Роммель там уже разбил англичан и в течение трех недель Отвоевал всю Киренаику. Если дела будут развиваться в таком же темпе, то его танки скоро окажутся у Суэцкого канала, а англичан он оттуда прогонит.

В сущности, можно было рассчитывать только на то, что нас перебазируют на родину. Мы не могли себе представить возникновение где-либо нового театра военных действий. Мы считали, что Европа «умиротворена».

Начало конца

Еще до того, как мы покинули Голландию, из уст в уста передавались слухи о том, что предстоит отправка на родину. Мы охотно верили этим слухам. Они совпадали с нашим желанием и соответствовали нашему представлению о том, что никакого нового театра военных действий быть не может. Никто из нас не подозревал, как были встревожены иностранные службы информации сведениями о переброске войск! Когда наконец пришел приказ погружаться в железнодорожный эшелон, мы все были единого мнения, что через два дня выгрузимся в Шверине.

Мы ехали по Голландии, и солдаты распевали песни.

Мы проезжали через немецкие города, и, когда поезд замедлял ход, минуя вокзалы, люди приветливо кивали, кричали нам вслед. Шутливые возгласы раздавались то там, то тут. Наконец мы были дома. Во Франции и Голландии никто нас не приветствовал, никто из нас не прислушивался к возгласам. Там люди сурово смотрели на нас или отворачивались.

С пением, веселыми возгласами, приветствуемые населением, мы катили по направлению к Берлину – эшелон за эшелоном, батальон за батальоном, полк за полком, дивизия за дивизией. Но вот уже скоро следовало бы, собственно, свернуть на север, если мы так или иначе намерены были попасть в Шверин. Мы могли бы уже гораздо раньше свернуть в сторону – около Гамбурга или самое крайнее у Магдебурга.

Но мы проехали до Берлина, запаслись водой и углем и двинулись дальше до Кюстрина; там походные кухни раздавали горячую пищу. Затем путешествие продолжалось, но не в Шверин, по-прежнему дальше на восток.

Мы ехали целый день, мы ехали всю ночь через оккупированную Польшу, где вдоль железнодорожных путей патрулировали дозоры, причем бросалось в глаза, что их очень много, хотя, по утверждению наших газет, поляки были более чем счастливы в связи с установлением «нового порядка». Мы катили все дальше на восток, и ребята перестали петь. Наконец наше путешествие закончилось где-то южнее Кенигсберга, у одной из разгрузочных станций без названия, специально построенных для военных целей, в отдалении от всякого жилья. Если бы не громкие приказы офицеров и возгласы унтер-офицеров, которые давали указания маневрировавшим паровозам, мы заметили бы, что вокруг царит гнетущая тишина.

Никто не проронил ни одного лишнего слова, говорили только самое необходимое. Слишком велико было разочарование – ведь большинство наших солдат происходило из Мекленбурга, и все они рассчитывали получить увольнение на воскресный день. Между тем мы находились в Восточной Пруссии и не знали, что нас ждет дальше.

Нас расквартировали в деревне близ советской границы, и начались обычные учения. Штабные канцелярии работали, как и в прошлом, когда они находились в гарнизоне, и как позднее во Франции и Голландии. Звонили телефоны, мы ездили для обычных совещаний в штаб полка или дивизии; генералу, ею командовавшему, якобы, не было известно ничего больше того, что знали мы. Нас перебросили в Восточную Пруссию, нам надлежало нести службу и ждать приказов.

Но некоторые из нас имели знакомства в штабе корпуса и кое-что там услышали. Во всяком случае, каждые три дня мы узнавали что-нибудь достоверное. Невозможно было просто все сохранить в тайне, нет, это не было «туфтой»; ведь стало очевидным: по тем или иным соображениям операция «Морской лев» отменена. Роммель занял в Африке исходные позиции для похода к Суэцкому каналу. Из Греции англичан выгнали, и наши парашютные десанты были как раз заняты тем, чтобы отвоевать Крит. Следовательно, теперь надлежало обойти англичан с тыла, забрать у них нефть на Ближнем Востоке и захватить там их позиции.

Хорошо разбирающиеся люди утверждали даже, что фюрер задумал поход в Индию; Советский Союз, связанный с нами пактом о ненападении, будто бы уже выразил готовность разрешить проход германских войск через его территорию.

Несколько позднее, когда концентрация и эшелонирование наших соединений постепенно стало походить па занятие исходных позиций, к нам из котлов «фабрики слухов» просочилась вторая версия о значении наших передвижений. Нашептывали, что предполагается отвлечь внимание англичан и этим усыпить их бдительность. Ясным летним днем при спокойном море действия нашего военно-морского флота, пересекающего Ламанш, и, сверх того, парашютные десанты застигнут англичан врасплох. Чем лучше нам удастся создать впечатление, будто мы что-то готовим против русских, тем крепче будут спать англичане.

Но «фабрика слухов» стала распространять и третью версию. Заговорили об огромных передвижениях Красной Армии, будто бы направленных против нас. Мы предполагали, что Берлин и Москва договорились об этом, чтобы окончательно облапошить англичан. Версия о развертывании советских дивизий у нашей границы распространялась все упорнее и наконец была официально объявлена; впрочем, при этом шла речь о русских маневрах. Теперь мы вообще не знали, что и думать. На этой стадии постепенно прекратились все слухи, и мы предались бездумному ожиданию. Стремление к покою сочеталось с представлением, что там, «наверху», справятся с положением. Итак: "Фюрер, приказывай, мы последуем за тобой! "

Приказ положил конец всяческим слухам. На смену вздорным басням пришел самый безумный и вместе с тем самый подлый приказ, какой когда-либо знала история.