Лето в пионерском галстуке - Сильванова Катерина

Она вскинула руки в примирительном жесте:

— Вы продолжайте, я не буду отвлекать, я только… — её голос вдруг сделался строгим, послышалась неприкрытая злость: — Конев! Иди-ка сюда, выйди!

Юрка инстинктивно втянул голову в плечи — знал, что подобный Иринин тон ничего хорошего не предвещает. И, пока неторопливо брел вверх к выходу из кинозала, перебирал в голове, где успел напортачить. А выходило много где: пропустил дежурство в столовой, сбежал из лагеря, неизвестно где шатался на протяжении часов пяти, если не больше… Вряд ли ведь его исчезновение осталось незамеченным. Но, конечно, Юрка до последнего на это надеялся… Хотя головой понимал, что такое невозможно и сейчас ему всыплют по первое число.

Но, к величайшему удивлению, Ира Петровна выглядела скорее обеспокоенной, чем разозленной, и только раздраженно поинтересовалась:

— Ну сколько можно пропадать, Юр? Мы же переживаем!

— Да что за меня переживать…

На фоне всего, что произошло после его возвращения в лагерь, побег казался Юрке незначительным и неважным — совсем не тем, из-за чего сейчас стоило бы переживать. Но, похоже, так думал только он один.

— Знаешь, Юра, у меня уже не осталось сил злиться на тебя…

Ира как-то слишком печально вздохнула, и Юрке стало от этого не по себе. Уж лучше бы она злилась…

— Куда ты сегодня пропал? Вот так просто взял, бросил дежурство в столовой и исчез! Сколько тебя не было? Полдня! Почему ты не предупредил? Разве можно просто вот так брать и сбегать? Ты хоть немного подумал о других? На Володе лица не было, когда он пришёл ко мне и сказал, что ты пропал!

Юрка нервно сглотнул. А ведь он действительно даже не задумался о том, что было тут, в «Ласточке», пока он бродил по лесу, искал автобусную остановку и пытался разобраться в себе. Не задумался и о том, как чувствовал себя Володя, ведь он, когда Юрка вернулся, не ругался и не злился, практически ни слова об этом внезапном исчезновении не сказал, а огорошил его совсем другими словами и действиями…

Ира продолжала:

— Ты только о себе и думаешь, а за тебя страдают другие! Я Володю никогда ещё таким не видела — он ведь чуть с ума не сошёл! Метался по лагерю туда-сюда, куда только не заглянул: недострой излазил, даже на речку ходил! Дежурные физруки ему сто раз талдычили, что тебя не видели, а он всё равно весь пляж прочесал, лодку взял и плавал куда-то! Он ведь всегда спокойный, уравновешенный, а тут его будто подменили — и это всё ты виноват, Конев! Юра! Юра, ты меня слушаешь вообще?

Юрка слушал. Ира задавала много вопросов, но он не успевал придумывать на них ответы, да и вообще сомневался, что нужно отвечать. Ира не столько ругала его, сколько пыталась воззвать к совести — и это у неё получалось в лучшем виде. До этого момента Юрка толком не осознавал, что натворил, сбежав из лагеря. Тогда, подталкиваемый одним лишь желанием оказаться как можно дальше от Володи, он думал только о себе и о своей обиде, а про остальное попросту забыл. Тогда всё казалось незначительным, неважным, главным была только его собственная боль. Сейчас же от одной только мысли о том, как чувствовал себя Володя, узнав, что его нет в лагере, у Юрки волосы на загривке начинали шевелиться. Володя искал его! Он спускался к реке и пытался дойти до ивы? Наверное, не смог добраться по суше — там ведь тропинки нет, да и брод искать нужно… Плавал к ней на лодке? И при всём этом Володя не пошёл сразу же докладывать воспитательнице. И Ира не пошла! А ведь такое халатное отношение к работе, потеря пионера — это мгновенное увольнение, если вообще не подсудное дело!

Что же он, Юрка, чуть не натворил?

— Почему вы Ольге Леонидовне не сообщили? — тихо спросил он, виновато понурив голову.

— Ещё немного и сообщили бы! Я уже собиралась идти в администрацию, но скажи спасибо Олежику за то, что он сразу доложил, что ты здесь, в зале. Ну и, конечно, Володя о тебе побеспокоился, попросил меня не говорить никому сразу. Если бы узнали, нам с ним по выговору, а тебя — вон из лагеря. Да и потом, — на несколько секунд она замялась, — ты же сохранил мой секрет…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Юрка кивнул и негромко сказал:

— Прости, Ир…

— Да что мне твоё «прости», Юр? Ты же видишь, я даже не злюсь. Но очень хочу, чтобы ты понимал всю серьезность своих поступков! Юра, ты уже взрослый, а ведешь себя как ребенок! Повзрослей наконец!

Юрку покоробили эти слова. Вот теперь и она говорит, что он ведёт себя как ребенок! А ещё час назад то же самое сказал ему Володя, слово в слово!

— Отвечай за свои поступки! Помни, что они не только для тебя могут иметь последствия!

— Хорошо, Ир, я постараюсь, — сказал Юрка виновато. Сказал неискренне, а скорее для того, чтобы Ира уже от него отвязалась и перестала читать нотации.

Она положила руку ему на плечо, сжала и уже ласковее продолжила:

— Я понимаю, что тебе очень нелегко после того, что произошло…

У Юрки всё внутри похолодело. О чём это она?

— Всё это очень неприятно и обидно, но, Юра, Володя ведь тоже не виноват, он не может по-другому…

— Ч-что? — запнулся Юрка.

— Я всё знаю, он рассказал мне, я понимаю.

«Рассказал? Разве такое возможно? Разве мог Володя вот так взять и выдать Ирине такое?»

— О… о чём ты? — спросил он дрожащим голосом.

— О Маше, конечно. О том, что Володя отдал ей твою конкурсную композицию. Я знаю, как много для тебя значит музыка, и помню, как ты переживал из-за неё. Но, Юра, это не повод творить такие глупости! А тем более это не даёт тебе права впутывать в эти проблемы окружающих людей!

Юрка выдохнул: Ира думала, что Юрка бесится из-за музыки и Маши, истинной причины она не знала!

— Прости меня, Ир. Правда прости, — теперь он говорил искренне и куда более просто. — Я действительно не подумал о последствиях, я… я дурак!

Она убрала руку с его плеча.

— Ты совсем не дурак, Юр. Тебе просто надо повзрослеть.

Юрка снова кивнул, не зная, что можно ответить. Иногда он совсем не понимал Иру. Она так часто его поддерживала и выгораживала, была с ним ласковой, несмотря на то, что он порой вёл себя далеко не самым лучшим образом…

— Ир… — Он решился просить то, что давно интересовало.

Она уже отвернулась, собираясь уйти, но вопросительно посмотрела на него через плечо.

— Почему отношения с Женей — секрет? Что тут такого?

Ира натянуто улыбнулась:

— А ты разве не знаешь? Весь лагерь, по-моему, в курсе.

— Нет, сплетни не слушаю.

— Ладно, скажу. Всё равно ведь узнаешь. Женя женат. Нет, он собирается развестись, но когда это будет… Не говори никому, ладно? Не хочу слухов. Ладно — узнают о нём, но если обо мне, что я чужую семью рушу… Дело житейское, но может выставить меня в очень невыгодном свете. Мы же в лагере, тут дети, мы все пропагандируем семейные ценности, и какой я им пример подам?

Юрка опешил от такой честности, но решил, что переварит эту информацию позже.

Ира вздохнула и напоследок сказала:

— Ладно, возвращайся на репетицию, а то скоро уже горн к ужину будет. Пообещай мне, что возьмешься за ум.

— Хорошо.

Уходя, она добавила:

— И перед Володей извинись.

В кинозал Юрка возвращался с твёрдым намерением сейчас же выдернуть Володю из репетиции и поговорить с ним. Прежде всего — действительно извиниться. Но, увидев, как худрук носится по сцене, потрясывая сценарием в руках, услышав его дрожащий от напряжения и усталости голос, Юрка понял, что сейчас — не время. Вспомнил слова, которые пару минут назад произнесла Ира, и решил вести себя как взрослый.

Сигнал горна, зазывающий на ужин, застал труппу врасплох. Актёры во главе с Володей ринулись искать свои отряды и строиться в столовую. Но договорились, что после ужина все, чья игра вызвала недовольство у Ольги Леонидовны, вернутся в театр и продолжат репетировать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Когда выходили из театра, Юрка ткнул Володю в бок и улыбнулся — хотел как-нибудь обозначить свое присутствие и интерес. Володя тоже улыбнулся, но уж очень сконфуженно и натянуто.