Downшифтер - Макс Нарышкин

— Как ты догадался? — донесся до меня его хриплый голос.

— История с пленением Костомарова выглядела красиво, — похвалил я. — Мне даже сначала пришлось поверить. Особенно эффектно выглядел удар по простреленной ноге майора. Его сообразительности тоже нужно отдать должное. Но чему удивляться, ведь у них за руководителя настоящий маэстро…

— Как ты догадался? — уже требовательно прогрохотал доктор.

— Спроси у своего духовного наставника. Я не об отце Александре, я о Брониславе. Спроси его, верил ли я кому на слово и не перепроверял ли все по десять раз?

Никто не спросил, поэтому никто не ответил, и я продолжал:

— Когда осматривал у дома джип, я дал тебе в руки ружье и в ответ услышал приблизительно следующее: «Я никогда не держал ничего подобного в руках, возьми: я боюсь, оно выстрелит». В тот момент я это просто запомнил, потому что запоминаю все — такая у меня привычка, и не было бы ее, вряд ли я был бы вице-президентом компании, торгующей кашей для дебилов… В больнице, когда медсестра вела меня к тебе, переживающему по случаю исчезновения Лиды, я остановился у единственного в больнице телефона и спросил, кто такая Таня. И мне ответила девочка по имени Галя, что среди персонала Тань нет. Кроме того, она сидит на аппарате вот уже два часа, и звонок от доктора Костомарова не поступал ни разу. А ведь именно Таню ты просил подготовить Лиду к выписке, когда звонил по телефону из квартиры. Куда же ты тогда звонил, если звонил не в больницу, подумал я…

Костомаров пожевал губами.

— А в доме я спросил о патронах, и ты, никогда ранее не державший в руках ружья, продемонстрировал неплохие навыки в военном деле. Слишком много противоречий для одного деревенского философа.

Бронислав расхохотался:

— А он тебе еще один сюрприз приготовил!

— С ножкой от стула и иконой? — Я покривился. — Костомаров, ты собираешься подкинуть их в мою халупу? Неумно. Зачем бы я притащил сюда ножку от стула? У меня не все в порядке с головой? Но зато, когда менты найдут одежду Костомарова, запачканную кровью покойников… — я торжествующе посмотрел на доктора, — вот это будет сюрприз.

— Вот, значит, кто уволок пакет…

— А ты думал, барабашка? — Отвернувшись от не нужного мне теперь костоправа, я переключился на Броню: — Я отдам тебе все. Мне все одно это ни к чему теперь. Но дай гарантии.

Он задумался.

— Если я поклянусь тебе здоровьем матери, отца и детей, что не стану тебя убивать, ты мне поверишь?

— Нет конечно.

— А какая клятва тебе покажется убедительной?

— Вот здесь, в присутствии этого косоголового, — я показал на Витю, — поклянись своей задницей.

— То есть задница моя для тебя имеет больший вес, чем здоровье всех моих родных?

— Скажи: «Чтоб меня трахнули, если я тебя убью!»

— Артур, ты идиот?

— Напротив, я заглядываю в будущее ясным взглядом.

Бронислав разочарованно покачал головой и сказал то, о чем я его просил.

— А теперь, — он нахмурился, — если ты не отдашь мне документы, я сниму твою голову и украшу ею местный сельсовет.

— Чтоб ты сдох, Бронислав, — равнодушно проклял я его, шагнул к плакату Ферджи и сорвал его со стены. Перевернув его тыльной стороной, бросил на пол перед собой. Там, приклеенные скотчем, в прозрачном файле находились документы на квартиру и реквизиты моего банка с расчетным счетом.

— Твою мать, — прохрипел Витя. — Эту контору проверяли трижды!

Бронислав, порозовев от волнения, слюнявил пальцы и проверял свидетельство о регистрации, план помещения и все остальное, что давало ему право присвоить мою квартиру на Кутузовском. Я не сомневаюсь: он сейчас заберет мой паспорт, чтобы там, в Москве, найти похожего человека и привести его в учреждение юстиции. Счет он осмотрел мельком. Реквизиты он осмотрел походя. Тут будет та же история, что и с квартирой.

Вставив в глаз окуляр часовщика, он осмотрел печати на свидетельстве о регистрации и типографский отпечаток бланка. Не сомневаюсь, что результатом он остался доволен.

— Подлинные документы-то! — он радостно потряс ими в воздухе. — Подлинькие, документы-то, говорю!

Смотреть на него без отвращения было нельзя. Самое ужасное заключалось в том, что я шесть лет работал с этим человеком, слушая враки про дом в Серебряном, про Ханыгу с Лютиком, про скотство президента, и воспринимал это именно так, как оценивал, — как враки. Видимо, последние два года я был чересчур погружен в себя и в неприязнь к окружающему меня миру, если, даже выбравшись из круга доверия, продолжал уважать эту мразь и почитать за равного. Не сомневаюсь, в Москве у него есть люди, способные по паспорту и с принесшим его человеком осуществить любые сделки с недвижимостью. Особенно если Бронислав представит убедительные доказательства того, что настоящий хозяин качать права никогда не явится.

— Паспорт, Артур.

— Конечно, сукин сын. — И я швырнул на пол основной документ гражданина РФ.

Я хотел, чтобы он сам его поднял, но Витя оказался на высоте. Метнувшись хорьком, он схватил паспорт с пола и протянул хозяину. Наблюдать за этим было неприятно, а на душе пировала погань.

— Что ж, Артур, мое слово — закон. Я не стану тебя убивать. Не будет этого делать и Виктор. Но вот доктор имеет к тебе какие-то претензии, и я к этому не имею никакого отношения. Согласись, что общего у меня может быть с деревенским лепилой? Ваши дела — это ваши дела, а я свое слово сдержал. Живи. — И, соскочив со стола, он направился к выходу.

— Ты обещал, — напомнил я.

— И я сдержал обещание. — Он повернул ко мне лицо — по нему ходили пятна. Мерзавец уже сейчас понимал, что разговаривает с трупом.

Я посмотрел на Костомарова. Взгляд его был холоден, а руки уже не дрожали. Привычно удерживая ружье, он поднял его сразу, едва Броня направился к выходу.

— Бронислав! — окликнул я его.

— Ну?

— Пожалеешь…

Он махнул рукой и продолжил путь. Операция окончена. Он меня уже не слышал. В хибаре остались я, Лида и Костомаров.

— Ничего личного, Артур.

— Да, конечно, — пытаясь увести девушку от приближающейся истерики, согласился я. — Но ответь мне напоследок на один вопрос. Чем ты думаешь заняться в Питере? Кстати, сколько тебе пообещал за работу Бронислав?

— У меня твои восемьсот тысяч. Он даст еще два миллиона. Что касается Питера, то не твое это дело. — И я увидел, как два ствола поднялись до уровня моих бровей.

— Два восемьсот… Что-то около ста десяти тысяч долларов… — я покусал губу. — И за эти деньги ты, уже убив троих, собираешься лишить жизни еще двоих людей? Это по сколько же выходит… По двадцать две тысячи на душу?

— Я начну, пожалуй, с нее, — остервенело посмотрев на меня, он переместил ружье в сторону Лиды, — потому что ты завел меня, парень… Нам будет о чем сейчас поболтать! И не говори мне, гад, какое я ничтожество, я и без тебя это знаю!..

И Костомаров, направив стволы в голову девушки, нажал на спусковой крючок…

Глава 28

Я слышал, как ударил боек по капсюлю. И слышал, как он треснул, предвещая грохот.

Но грохота не последовало… С исказившимся лицом Костомаров принял единственно верное в тот момент решение. Он перевел ружье на меня и, уже целясь не в голову, а куда-то в грудь, попробовал разрядить второй патрон.

Тот же треск, и никакого результата.

— А ты думал, что я заряжу ружье, которое собираюсь отдать тебе, правильными патронами?

Этот вопрос прозвучал для врача как объяснение тому, что происходит.

— Я тот, кто знал, что ты убийца, зарядил бы твое ружье, не вскрыв патроны и не вынув оттуда заряд? — срывающимся голосом повторил я свой вопрос.

По спине моей бежали ручьи пота, голос дрожал — не лучше бы чувствовал себя на моем месте любой другой человек. Почем мне знать, не проверил ли Костомаров свое оружие и не поменял ли патроны, заметив подлог? Но риск был частью моего плана, и поэтому жаловаться на плохое самочувствие после щелчков мне не стоило. Гораздо хуже обстояло дело с Лидой — кажется, она собиралась упасть в обморок, и упала бы, конечно, если бы ей было не восемнадцать, а больше. В восемнадцать лет женщины еще не верят в возможность смерти, в их головы только-только начинает закрадываться мысль о том, что жизнь проходит, а о свадьбе еще не шло речи, этот возраст — самый удобный для отравления дихлофосом и написания стихов, и потому, когда мужик в тебя целит ружьем, верится не в смерть, а в инвалидность.

Шагнув к остолбеневшему доктору, я выдернул из его рук ружье и, перехватив, врезал по голове прикладом. Сукин сын!.. Я чуть не сдох от страха!..

Патроны вылетели из стволов и глухо простучали пустыми картонными цилиндрами по полу.

На какое-то время я упустил из виду девушку, которая показалась мне беззащитной, и благодаря этой промашке спустя секунду после того, как перестук на полу затих, вынужден был отрывать ее от Костомарова, который в силу своего беспомощно-потрясенного состояния даже не пытался убрать со своего лица впившихся в него рук.