Разгадай мою смерть - Розамунд Лаптон

— Прежде чем мы продолжим, я бы хотел уточнить один момент, — мягко произносит мистер Райт. — Какую связь вы проводили между аферой и смертью вашей сестры?

— Я пришла к выводу, что Тесс обо всем догадалась.

Тяжелый второй подбородок инспектора Хейнза нависал над столом. Его внешность полностью соответствовала низкому властному голосу и надменной манере. Рядом с ним сидел сержант Финборо.

— Что, по-вашему, вероятнее, мисс Хемминг, — загремел инспектор Хейнз, — что солидная компания, пользующаяся всемирно признанным авторитетом и прошедшая миллион различных проверок, ставит генетические эксперименты на здоровеньких младенцах, или все-таки, что молоденькая студентка не помнит, от кого забеременела?

— Тесс не стала бы обманывать меня насчет отца ребенка.

— В нашей прошлой беседе я любезно попросил вас прекратить навешивать безосновательные обвинения.

— Да, но…

— Всего неделю назад вы оставили сообщение, в котором назвали главных подозреваемых — мистера Коди и Саймона Гринли.

Я проклинала себя за то, что оставила на автоответчике детектива Финборо это дурацкое сообщение. Оно характеризовало меня как эмоционально нестабильную особу и подрывало всякое доверие к моим словам.

— Теперь, стало быть, вы передумали? — Инспектор Хейнз подался вперед грузным туловищем.

— Да.

— А мы — нет, мисс Хемминг. Не появилось никаких новых обстоятельств, могущих поставить под вопрос заключение коронера о самоубийстве. Еще раз изложу для вас голые факты, и даже если вы не хотите их слышать, это не означает, что они не существуют!

Сразу три отрицания в одном предложении. Красноречием инспектор отнюдь не обладал, хотя сам был убежден в обратном.

— Незамужняя молодая женщина, студентка художественного колледжа, — продолжал инспектор, с особым удовольствием выделяя определенные слова, — носит внебрачного ребенка, у которого диагностирован муковисцидоз. Плод получает успешное лечение in utero[12], — судя по всему, инспектор Хейнз страшно гордился своими познаниями и возможностью щегольнуть латынью, — однако погибает при родах от внешних причин. — (Да, я отметила это безличное «плод»). — Кто-то из приятелей молодой женщины, которых у нее, очевидно, было много, записывает на автоответчик бестактное сообщение, каковое способствует усилению суицидальных наклонностей.

Я попыталась что-то сказать, но инспектор Хейнз сделал паузу ровно настолько, чтобы набрать воздуха.

— Испытывая галлюцинации, связанные с приемом запрещенного наркотического вещества, она вооружается кухонным ножом и идет в парк.

Сержант Финборо бросил взгляд на своего начальника.

— Вполне вероятно, что она приобрела нож специально, — рявкнул инспектор. — Выбрала дорогое и необычное орудие. Или просто острое. Я, знаете ли, не психиатр и не разбираюсь, что там в голове у потенциальных самоубийц.

Детектив Финборо изумленно отпрянул, на его лице отразилась явная неприязнь.

— Итак, она направляется в заброшенный общественный туалет, — гнул свое инспектор. — Опять же точно назвать причину затрудняюсь — то ли, чтобы укрыться от посторонних глаз, то ли, чтобы труп подольше не обнаружили. На подходе к парку или уже непосредственно в туалете принимает мощную дозу снотворного… — удивительно, как это он еще воздержался от фразы «тщательно спланированное самоубийство», — а затем при помощи кухонного ножа вскрывает вены на руках. Впоследствии выясняется, что отец ее незаконнорожденного ребенка — вовсе не преподаватель колледжа, как она считала, а другой мужчина, носитель гена муковисцидоза.

Я сделала еще одну попытку возразить, однако это было все равно что звонить в колокольчик на обочине шоссе М4. Знаю, это одно из твоих выражений, я вспомнила его, когда безуспешно пыталась вставить хоть словечко в напыщенную речь инспектора Хейнза. Видя его полное пренебрежение ко мне, я понимала, что плохо одета и волосы давно пора привести в порядок, что я веду себя дерзко и неуважительно по отношению к представителю закона… Понятно, почему он держался со мной столь высокомерно. Раньше я и сама так же относилась к людям вроде меня.

Сержант Финборо проводил меня к выходу.

— Он совершенно не слушал, — устало произнесла я в дверях.

Детектив чувствовал себя неловко.

— Это все из-за ваших обвинений в адрес Эмилио Коди и Саймона Гринли.

— Вы тоже считаете, что я поднимала ложную тревогу? Слишком часто кричала: «Волки, волки!» — так?

— И слишком громко, — улыбнулся сержант Финборо. — Вдобавок Эмилио Коди накатал на вас жалобу. А Саймон Гринли — тот вообще сын министра.

— Но ведь нестыковки видны невооруженным глазом. Неужели ваш босс их не замечает?

— После того как он сделал вывод на основе реальных фактов, переубедить его очень сложно. Разве что в противовес найдутся более серьезные аргументы.

Порядочный человек и хороший работник, сержант Финборо не позволял себе открыто критиковать руководство.

— А как думаете вы?

Помолчав, он ответил:

— Экспертиза ножа показала, что он абсолютно новый и ни разу не использовался прежде.

— Моя сестра не могла купить такой дорогой нож.

— Согласен, учитывая, что у нее не было даже чайника или тостера.

Значит, когда детектив приходил поговорить по поводу протокола вскрытия, он обратил на это внимание. То есть заглянул не просто из сочувствия, как мне показалось. Все-таки в первую очередь он был профессионалом. Я набралась мужества и спросила:

— Вы верите в то, что Тесс убили?

На некоторое время между нами опять повисла пауза.

— Для меня это пока под вопросом.

— Вы намерены отыскать ответ на этот вопрос?

— Постараюсь. К сожалению, большего обещать не могу.

Мистер Райт — весь внимание: корпус чуть наклонен вперед, в глазах живой интерес; он непосредственный участник моего рассказа. Как редко в наше время встретишь человека, по-настоящему умеющего выслушать собеседника.

— Из полицейского участка я отправилась к Касе. Я должна была убедить ее и Митча пройти тест на носительство муковисцидоза. Если хотя бы у одного из них результат окажется отрицательным, стоит подключать к делу полицию.

Со времени моего последнего визита облезлая гостиная Каси еще больше отсырела. Слабенький электрообогреватель не справлялся с влагой, сочащейся сквозь стены. Из щелей дуло, тонкая ткань индийского пледа, служившего занавеской, трепыхалась на сквозняке. В прошлый раз я видела Касю три недели назад, теперь она уже была на девятом месяце.

— Беатрис, я не понимаю, — растерянно произнесла она.

И вновь мне резануло слух обращение по имени — на этот раз я малодушно предпочла бы сохранить дистанцию, так как пришла с плохими новостями. Выбрав самый сухой и формальный тон, я объяснила:

— Чтобы родился ребенок, больной муковисцидозом, ген должен присутствовать у обоих родителей.

— Да, мне говорят в клинике.

— У отца Ксавье ген заболевания не выявлен. Ксавье не болел муковисцидозом.

— Ксавье не болеть?

— Нет.

Из ванной вышел Митч. Наверное, подслушивал.

— Да она, на хрен, просто врала насчет своих приятелей по койке.

Его лицо, отмытое от штукатурной пыли, было очень красивым, хотя контраст между изящными контурами лица и мускулистым телом, сплошь покрытым татуировками, почему-то казался угрожающим.

— Моя сестра не страдала комплексами в плане секса, — ответила я. — Если бы она спала с кем-то еще, то откровенно сказала бы мне об этом. Ей незачем было врать. Я действительно считаю, что тебе нужно пройти тест, Митч.

Зря я назвала его по имени. Я хотела, чтобы это прозвучало дружелюбно, а вышло, как будто школьная учительница обращается к первокласснику. Во взгляде Каси по-прежнему сквозило недоумение.

— Я имею ген муковисцидоза. Мой тест положительный.

— Допустим, но, возможно, тест Митча покажет отрицательный результат и выяснится, что ген заболевания у него отсутствует, и…

— Ага, как же, — язвительно перебил он. — Все доктора ошибаются, а ты одна права. — Митч посмотрел на меня с ненавистью. Может, и вправду ненавидел. — Твоя сестрица наврала насчет отца ребенка! Да и кто бы осудил девчонку, если ты постоянно допекала ее, заносчивая сучка!

Мне хотелось надеяться, что Митч проявляет словесную агрессию ради Каси, пытается убедить ее, что твой малыш был болен, так же как и его ребенок до проведения эксперимента, что лечение не жульничество. Доказать это можно было одним способом: выставить тебя обманщицей, а меня — надменной стервой, однако Митч слишком открыто наслаждался собственной грубостью, поэтому едва ли действовал из добрых побуждений.