Близкие люди - Татьяна Устинова

— Да мы у Муркина тетрадочку нашли, — пояснил Чернов, — уже после того, как менты все дело прикрыли. А в тетрадочке какие-то буковки и циферки нарисованы, мы так толком и не поняли, что за буковки с циферками. А теперь ее из сейфа сперли.

Чернов, в отличие от Белова, никакого изумления не выразил и даже не задал исторического вопроса о том, что именно пропало из сейфа, если деньги — самое святое! — не взяли.

Это означает что-то или нет? И если означает, то что? И как понять, что именно это означает и означает ли?

Где ты, где ты, так никем и не оцененный капитан Никоненко, сыщик-профессионал, знаток человеческой психологии, крещенный в сафоновской церковке и знающий о жизни все?

— Кофе готов, мальчики, — раздался от двери Сашин голосок, — а вам чайку, может, Валентин Петрович?

Она осторожно и ловко внесла огромный поднос, на котором вкусно и сытно дымился немецкий кофейник в красную и белую клетку — не какая-то там безликая кофеварочная колба! — и отсвечивал сахарным боком разноцветный мармелад в брызжущей светом хрустальной мисочке, и холодная сырокопченая колбаса лоснилась, уложенная в кружок на чистом блюдце, и глаз невозможно было оторвать от этого подноса, и нос начинал ловить все запахи, и на душе делалось светло и умильно, как у собаки, неожиданно получившей на завтрак килограмм молочных сосисок.

Где-то еще совсем недавно Степан уже чувствовал себя так же умильно и расслабленно и точно так же напоминал себе, что расслабляться нельзя — вцепятся в шею, под самое горло, порвут, загрызут, ничего не оставят…

Ах да. Дома. Когда Иван и прибалтийская крыса усадили его чаевничать.

«Пап, ты купи нам завтра груш. И еще я никак не мог желтую пижаму найти, а синюю Валентина Ивановна постирала. Ты мне найдешь потом, ладно, пап?»

— Итак? — повторил Степан неприятным голосом. — Саш, тебя это тоже касается. Кто где был, кто кому звонил, кто откуда вернулся и у кого еще, кроме Петровича, среди ночи возникла острая необходимость съездить в офис за бумагой для принтера? Кто первый? Ты, Черный?

— Ты что, считаешь, что тетрадь кто-то из нас взял? — спросил Белов брезгливо.

— Считаю, — отрезал Степан.

— Тогда, выходит дело, и Муркина кто-то из нас укокошил, — сказал Чернов задумчиво. — Это ты, Павлик, здорово придумал. Толково. Никаких убийц искать не надо, сдал в ментуру кого-нибудь из нас, и все. Правильно, Павлик.

— Господи, о чем вы говорите! — вскрикнула Саша. — Каких убийц?! Ведь милиция сказала, что это был несчастный случай! Обыкновенный несчастный случай! Пьяный рабочий упал в котлован, только и всего!

Чашка мелко дрожала у нее в руке, кофе плескался о белые фарфоровые берега. Степан отвернулся, чтобы этого не видеть.

Господи, еще три дня назад он мечтал на ней жениться и был совершенно уверен, что, если женится, все в его жизни и в жизни его сына наконец-то встанет на свои места, а она так хладнокровно обманула его!

— Ну ладно, — сказал Чернов торопливо. Он опасался, что Саша чем-нибудь себя выдаст, и тогда положение будет не спасти, — раз так, то я первый отчитываюсь. Значит, уехал я часа в три прямиком на Профсоюзную. Там я с Полуйчиком лаялся часов до пяти, наверное. До полседьмого скакал по этажам, смотрел, кто чем занимается. Потом поехал на дачу.

— Куда? — переспросил Степан недоверчиво. Он отлично знал, что Черный дачу свою ненавидит и почти никогда на ней не бывает. Дача была передана в полновластное тещино владение, а Чернов в нее только деньги вкладывал.

— На дачу я поехал, на дачу, — повторил Чернов, несколько повысив голос, — чего это ты так изумился? Я с женой в очередном разводе.

— Внеплановом? — удивился Степан. Про семейную жизнь Чернова он тоже все знал. — Вроде у вас развод по плану на начало лета намечался?

— Намечался на начало, а получился сейчас. Но мы из графика не выйдем, мы в начале лета опять разводиться начнем…

У них был такой юмор, и всю жизнь они отлично понимали друг друга.

Ну и как жить, если подозревать даже самых близких?

Таких близких, как Черный, который хоронил Степанову мать, взяв на себя все, что нужно в таких случаях. Степан беспробудно и мрачно пил, а черновские родители на своих шести сотках откармливали клубникой его сына Ивана.

Как жить, если окажется, что он, Павел Степанов, тридцати восьми лет от роду, ничего не знает о жизни и о людях вокруг него?!

— Сашка позвонила, когда я уже почти к дому подъехал. От Профсоюзной до моей дачи как раз полтора часа езды, ну и я в магазин заезжал, за водкой там, за колбасой… Я повернул и в обратную сторону поехал. Вот и все дела. Остальное при тебе происходило.

Степан зачем-то потрогал плоскую голову рабочего, к которой была намертво прикручена каска.

— Белов, теперь ты.

— Ну ты даешь, Степ… Ладно. Дознание так дознание. Я приехал из Сафонова где-то около часа. Потом обедал. Потом поехал в «Линию график». — Так называлось агентство, которое разрабатывало фирменный стиль для «Строительных технологий». Агентство было не из последних, поэтому, как правило, не гора шла к Магомету, а именно Магомет к горе. — Там я с дизайнерами кофе пил часа три, наверное. Кофе пил и макеты смотрел. Шесть забраковал, а четыре тебе привез на согласование, вон они в портфеле лежат, можешь проверить, раз уж у нас дознание… Потом в офис вернулся и до полвосьмого бумажки разбирал. Потом уехал.

— Домой?

— Нет, — буркнул Белов и покосился на Петровича, который сидел в кресле, сдвинув пятки по стойке «смирно», и курил из деликатности в кулак. От его сигарет в комнате образовалась нестерпимая махорочная вонь. — К любовнице. Надеюсь, ее телефон ты у меня требовать не будешь?

— Пока не буду, — пообещал Степан. По крайней мере Белов не врал. — А бумажки ты где разбирал? Тут или в переговорной?

Иногда, чтобы не видеть физиономий друг друга, они усаживались с «текучкой» в переговорной.

— Тут, конечно. Вас не было никого, все тихо было, спокойно…

— Дверь, когда уезжал, за собой запер?

— Я ее всегда за собой запираю. Тем более я знал, что никто из вас уже не вернется.

— Сашка?

Она встрепенулась и посмотрела на Степана несчастными и отчаянными глазами. Платиновые волосы были заправлены за уши. Уши горели малиновым огнем и казались до того раскаленными, что Степану захотелось убрать от них волосы подальше — как бы не вспыхнули.

Черт побери все на свете!..

— Я была здесь, — сказала она и зачем-то взглянула на Чернова, — я была здесь целый день. Из своего кабинета почти не выходила. Когда пришли уборщицы, полчаса с ними проговорила. На них программисты жалуются, что они от усердия все время шнуры из гнезд выдирают, и компьютеры «виснут». Ну вот… Потом представительские расходы считала, что-то мне показалось, что мы очень много за март истратили, запуталась совсем, снова начала… А потом откуда-то дым повалил, и Миша прибежал Калинин, программист, сказал: «Сашка, кажется, мы горим!» Я выскочила в коридор, ну а дальше все известно…