Сети чёрного паука - Алексей Крахин

— А ведь и точно, — тихо сказал Роланд, — отблески пляшут в чаще. Я-то уж было подумал, зрение шалит.

— Теперь вижу. О! Так может это наши? Может, добрались до лагеря, а?

— Сомневаюсь, Тоб. Что-то тихо вокруг. Возможно это дозор или разведчики.

— Проверить надобно, господа лекари. Могу метнуться.

Роланд и Тобос молчали, оба понимали, что если это орочий костёр, то тот, кто туда пойдёт уже не вернётся, но хотя бы погибнет один, остальные же получат шанс уйти.

— Пойду я. А вы ждите здесь. Если что не так, отходите медленно, не шумите, — Роланд пригнулся и двинулся по направлению к свету. Крестьяне возражать не стали, тоже поняли, в чём дело.

— Ты сам-то потише, — шепнул в напутствие Тобос.

Роланд махнул в ответ рукой, но во тьме этого никто не видел.

Свет костра приближался, а тишина по-прежнему давила на уши, и это настораживало Роланда больше всего. Возможно, те, кто собрался у костра спят и вести беседу просто не кому, но уж больно много бликов и слишком высоко они поднимаются по деревьям, значит есть какое-то движение. К тому же, зачем нужен такой большой костёр, когда вокруг враги? Зверей здесь нет… Тот, кто его развёл, явно не боится нападения врага, и Роланд хотел бы верить в то, что это могут быть только воины короля. Настораживало другое. Они вчетвером так давно отдалились от дороги, что возможно приблизились к Орде, а армию короля оставили за спиной, и сейчас он, Роланд, неумолимо приближается к гоблинскому дозору.

Роланд обернулся туда, где затаились друзья по несчастью, сдавленные крики и стоны раздались с той стороны. Один раз звякнул металл. И всё стихло. Роланд замер в нерешительности, до освещённого места осталось меньше половины пути, но позади что-то случилось. С чего бы Тобосу или ополченцам шуметь вблизи потенциальной опасности? Нет, дело не в Тобосе. Зачем выдумывать небылицы, всё и так ясно. Их приближение услышали издали и выдвинулись навстречу. Паниковать ещё рано, ведь не только гоблины могут тихо подкрадываться. Будь он, Роланд, среди, засевших в лесу, разведчиков, то поступил бы так же: лучше предупредить нападение, чем потом отбиваться, теряя людей. Остаётся надеяться, что на пути им попалась разведгруппа короля или союзников. Если же это гоблины — всё кончено.

Набрав полные лёгкие воздуха, Роланд пошёл на свет, возвращаться не имело смысла, если друзей схватили, то потащат к костру, а он, увы, в одиночку не сможет никого спасти. Несмотря на твёрдое решение подобраться к стоянке как можно ближе и выяснить, кто же всё-таки её организатор, молодой человек продолжал двигаться на полусогнутых, ступал мягко, как кошка. Перед каждым новым шагом дважды пробовал ногой настил и только после этого переносил вес на опорную ногу. Продвижение замедлилось.

Когда за деревьями уже различались языки пламени и силуэты тех, кто сидел вокруг костра, Роланд услышал долетавшие с поляны слова на чистом лонге[5], но произнесены они были нечеловеческим, хрипло-рычащим голосом. Роланд остановился в нерешительности. Говорившего он не видел, но что-то не складывалось…

— Твари зеленокожие… вы будете гнить в выгребных ямах, и никто вас не вспомнит! Воины убивают только в бою, а вы… Вы — шакалы, не достойные даже того, чтобы жить на этой земле! — вылетело из-за окружавших поляну деревьев. Слова произносил человек, голос звучал хоть и с ненавистью, но как-то устало.

Роланду показалось, что позади кто-то стоит. Повернуться он успел только наполовину. Казалось, ударили чем-то большим и тупым. Та часть лица, что попала под удар, онемела, в глазу почернело, а в следующее мгновение сила, сотрясшая голову, завладела сознанием, сначала оглушив пронзительной болью, будто кость черепа разламывается, а потом и полной тишиной.

Треск огня первым проложил дорогу к сознанию Роланда. Мерное потрескивание веток посреди ночного леса можно слушать долгие часы, под него можно засыпать, размышлять или беседовать. А ещё…

Орочий смех. Такой натянутый и неестественный по сравнению с человеческим или гномьим. Это и смехом-то не назвать, так, хрипение. Но именно оно пришло следом за треском костра.

Сначала Роланд понял, что произошло, и только потом ощутил связанные за спиной руки, а следом и лицо подало сигнал о том, что с ним не всё в порядке, от боли ныла вся её правая часть. Даже такое простое действие как поморщивание, доставляло болезненные ощущения.

Он открыл глаза. Проморгался, сгоняя мутную пелену. Не сразу сообразил, что лежит на боку. Рядом, всего в десятке шагов горел костёр, вовсе не такой большой, как казался издали, а поляну вокруг костра заполнили здоровенные мужи орочьей наружности, в кожаных жилетах мехом внутрь. Кто-то тихо сидел, некоторые спали, подложив под себя одежду, а вместо подушек использовали сёдла лишь отдалённо напоминающие лошадиные. У нескольких деревьев стояли рукоятями вверх многочисленные дубины, кистени, секиры и топоры. С одной из веток свисал пучок сушёных жил для тетивы, а под ним на земле покоилась, ожидая рук мастера, груда коротких луков.

«Сначала сбежали, а теперь сами пришли к ним в лапы», — ощущая холодное спокойствие, подумал лекарь. Умереть он не боялся, учитель часто рассказывал о том, что те, кто умер в молодости и не принёс при жизни большого зла кому бы то ни было, уже не вернётся в этот мир в новом обличии, как это произойдёт со многими другими. Такого ждёт божий мир, и ему не придётся каяться о содеянном. Именно сейчас Роланд вспомнил эти истории и поверил в них, хотя верил и раньше, но как-то не так. Не всем сердцем.

— Посади этого, — прогремело с другой стороны костра, и сразу же сильная рука дёрнула за путы на кистях.

Роланд сел. Осмотрелся внимательней. Подметил знакомого ополченца, хоть тот и остался без шлема. Мужик сидел, прислонившись к дереву, глаза прикрыты, лицо залито кровью. Ещё двое пленных висели привязанные к деревьям; на голых торсах не осталось живых мест, в груди одного, так похожего на капитана стражи, торчит короткая арбалетная стрела. Больше пленных не было.

Волна холода прокатилась по телу молодого человека. Да, за свою жизнь он не переживал, но Тобос… никого дороже у Роланда не было. Он ещё раз внимательно обвёл стоянку взглядом, но друга не нашёл.

И в этот миг что-то светлое и чистое умерло в сердце. Всё померкло, жизнь теряет смысл, когда убийцы свободно ходят по земле, а хорошие люди умирают. Чтобы там не говорил наставник о том, что каждый по-разному видит образ высшей справедливости, сердце молодого монаха разрывалось от понимания несправедливости случившегося. Никогда раньше он не думал о том, что способен к насилию, никогда не видел в этом смысла и прелести, но сейчас… Злоба, родившаяся в сердце, протянула огненные руки к разуму, но обожглась о лёд, живущий в нём, и затихла. Что толку с неё, лекарь не сможет защитить свою страну, а убивать перед смертью, значит, обречь себя на новые муки в другой жизни. Месть не прельщала. Друг мёртв, его не вернуть и тысячью смертей. Да и что об этом думать, когда и самого-то скоро прирежут как свинью.