Нас ждет Севастополь - Георгий Соколов

Под вечер гитлеровцы предприняли третью атаку. Разведчики отбили и ее.

Когда стемнело, Глушецкий поручил старшине и санинструктору отвести раненых в санчасть, а потом сходить к причалу и разведать насчет боеприпасов. Он написал донесение Куникову о том, что отбил три атаки противника, потерял почти половину роты и не имеет боеприпасов.

— Отдашь лично майору, — сказал он старшине, вручая ему донесение.

— Разрешите взять с собой еще двух человек, — попросил Безмас.

Вызвались идти со старшиной Добрецов и Байсаров.

— Кок затопил печь и варит рисовую кашу на молоке, — сообщил Безмас.

— А хозяйка коровы уцелела? — спросил Глушецкий.

— Весь день провела в погребе. Сейчас помогает коку.

Минут через тридцать после ухода старшины пришел Трегубов и подал Глушецкому записку от Куникова.

Куников писал:

«Видел, как отражали атаки. Ребята у вас орлы. Передай им мою благодарность. Приказ о дальнейших действиях получите после выяснения обстановки».

— Донесение я отправил со старшиной, — сказал Глушецкий. — Дождемся его возвращения. Пока отдыхайте.

Вскоре кок разнес по взводам два ведра каши. Каждому досталось по полкотелка.

Попробовав, Кондратюк с восхищением воскликнул:

— Нечитайло! Ты божественный кок! Такой каши я за всю войну не едал!

Нечитайло ухмыльнулся и не без гордости заявил:

— Дело знаем. И от адмиралов благодарности получали.

— От адмирала — что, — протянул Гучков. — Ты заслужи благодарность от матроса.

В ожидании приказа Куникова разведчики легли спать, оставив в каждом доме по двое часовых. Глушецкий ложиться не стал, решив дождаться старшину.

Безмас вернулся в десять часов вечера с запиской от Куникова.

Глушецкий прочел: «В полночь пришлю отделение автоматчиков. Передашь им оборону в занятых вами домах. Вашей роте приказываю наступать от Станички левее по направлению к высоте Безымянной и оседлать дорогу из Новороссийска в совхоз «Мысхако». Если удастся перейти дорогу и занять кладбище — будет хорошо. С высоты, на которой находится кладбище, просматривается вся Станичка. Желаю успеха, Куников».

Глушецкий вынул из планшета план Новороссийска.

— Все понятно, — намечая путь движения на плане, проговорил он. — Выходим на открытую местность.

Глава девятая

В эту ночь высадились штаб, два батальона и три роты: саперная, санитарная и связи бригады полковника Громова.

Высадка проходила под непрерывным огнем. Немецкие батареи обстреливали подходящие к причалу корабли и сам причал. Большой урон наносила батарея шестиствольных минометов, установленная где-то в городе. Эти минометы, которые моряки прозвали «ишаками» за противные воющие звуки, накрывали сплошным огнем большую площадь. Деревянный причал был разнесен в щепки, остались торчать из воды только столбы. Огненный ураган перепахал всю землю вокруг, разрушил стоящие поблизости здания.

Бригада Громова понесла большие потери. Начались они еще в море. Гитлеровцам удалось подбить канонерскую лодку, на которой находились стрелковый батальон и батарея артдивизиона. Канлодка затонула в пяти кабельтовых от берега. Спаслось с нее мало. Не все солдаты смогли добраться до берега по студеной февральской воде. Пошли на дно несколько танков, пушки, минометы, противотанковые ружья, большое количество боеприпасов. Около берега гитлеровцы утопили два мотобота. Один морской охотник взорвался от прямого попадания снаряда в бензоцистерну. Десантники, спрыгнув с корабля и попав под ураганный огонь, бежали со всех ног от берега по направлению к Станичке.

О высадке штаба бригады Глушецкому сообщил Безмас, ходивший к причалу получать боеприпасы и продовольствие. Рискуя жизнью, старшина и несколько разведчиков подхватили на берегу два ящика с боеприпасами, ящик консервов и мешок хлеба. Старшине не пришлось расписываться в получении всего этого. Кладовщики были убиты при обстреле берега, и созданные сутки назад склады оказались беспризорными.

Глушецкий обрадовался, что высадилась вся бригада. Теперь будет полегче.

Два дня разведчики лежали в обороне у дороги невдалеке от кладбища. И эти два дня показались Глушецкому невыносимыми. Вчерашней ночью разведчики, покинув Станичку, с боем пробились к дороге, но дальше не сделали ни шага. На рассвете им пришлось занять оборону. Дул холодный ветер, пронизывающий до костей. Лежать на сырой земле было невтерпеж, но и подняться невозможно. Немецкие снайперы били метко. Два разведчика, пытавшиеся сделать перебежку, были убиты. К концу дня Глушецкий не чувствовал ни рук, ни ног. Ватные брюки и бушлат, пропитанные холодной водой, леденили тело. Под вечер все окоченели настолько, что не могли держать в руках автоматы. Когда стало темнеть, к Глушецкому подполз Уральцев и предложил бросить оборону и пойти греться в Станичку. Глушецкий согласился. Он рассудил, что гитлеровцы замерзли не меньше их и, по-видимому, тоже бросят оборону и пойдут греться.

Так оно и получилось. Облюбовав два дома, разведчики затопили печи, разделись и стали сушить обмундирование. За старшиной и коком, оставшимися на день в прежнем доме, послали двух человек. Те пришли и привели с собой хозяйку и корову. Оказалось, что дом гитлеровцы разбили снарядами. Виноват в этом был кок. Он затопил печь, не дождавшись темноты. Гитлеровцы увидели дым и открыли по дому стрельбу. За полчаса они превратили его в груду камней. Старшина и кок спаслись в погребе, где была корова. Когда за ними пришли разведчики, Вера Павловна не захотела оставаться одна, и старшина согласился ее взять.

Всю ночь разведчики грелись и сушились около печей.

В ту ночь командование десантной группой перешло к командиру 255-й бригады полковнику Потапову, который высадился с двумя батальонами. Ознакомившись с обстановкой, полковник приказал Глушецкому держать оборону там, где тот держал ее днем. Разведчикам пришлось на рассвете снова возвращаться к дороге. И опять пришлось коченеть до самого вечера. Под вечер какой-то, видать веселый, немец прокричал: «Рус, иди греться. Мы тоже пойдем. До свидания!» Когда стемнело, разведчики снова вернулись в Станичку…

Надев высохший бушлат, Глушецкий пошел на розыски штаба. С собой он взял Трегубова и Добрецова.

Он нашел полковника Громова в центре Станички. Штаб разместился в небольшом домике. Полковник стоял посредине комнаты, освещенной тремя фронтовыми светильниками: наполненными керосином снарядными стаканами, сплющенными вверху, с кусками шинели вместо фитиля.

Увидев Глушецкого, он обрадованно протянул руку.

— Рад, рад видеть целым и невредимым, — пробасил он в бороду. — Докладывай.

Глушецкий стал рассказывать, а полковник смотрел на его исхудавшее, посиневшее лицо, на грязный порванный бушлат и кусал ус.

— Сколько же осталось в роте людей? — спросил он, когда Глушецкий замолк.

— Двадцать шесть.

Полковник крякнул и насупился.

— К черту! — тряхнул он бородой. — Сколько потерял… И кого? Разведчиков!

Он подозвал командира первого батальона капитана Ромашова, стоявшего у стола, и распорядился:

— Ваш батальон будет наступать на кладбище. Глушецкий говорит, что на ночь немцы оставляют оборону около дороги. Возьмите с собой одного разведчика, он вам укажет, где была их оборона и откуда можно наступать. О взятии кладбища доложите по рации. Соседом справа у вас будет третий батальон. Слева — никого.

Капитан Ромашов посмотрел на карту, разостланную на столе, и сказал с еле заметной иронией:

— Спешу на кладбище. Разрешите идти?

Полковник кивнул головой. С Ромашовым пошел Трегубов.

Глушецкий вышел из штаба повеселевшим. Орден и повышение в звании казались ему достаточной наградой за перенесенное в эти дни. Но больше всего он был доволен тем, что теперь на плацдарме находится не горстка моряков майора Куникова, основательно поредевшая за эти дни, а две бригады морской пехоты. Это уже была сила, способная вести большой бой.

Войдя в дом, он увидел около печки хохочущих разведчиков. Все они были в тельняшках и кальсонах. На веревке, протянутой над печкой, сушились бушлаты, ватные штаны, портянки. Около печки сидел Гриднев и сокрушенно качал головой. Глушецкий осведомился, почему разведчики смеются.

— Несчастье, товарищ командир, — проговорил Гриднев, морщась. — Пожадничал на тепло и ус подпалил.

— Гляньте, какой у него вид, — еле сдерживаясь, сказал Кондратюк.

Логунов подал Гридневу зеркальце. Глянув в него, Гриднев горестно вздохнул. Один ус был подпален основательно, и лицо от этого казалось кривым.

— Придется, батя, сбривать, — посочувствовал Гучков.

Гриднев ожесточенно зачесал в затылке.