Триллер - Ли Чайлд

Тут Бздунишка Дэн спешивается и выводит очередную свою руладу. Глаза у меня слезятся, дышу через два раза на третий и тоже спешиваюсь. Настало время приступить непосредственно к делу.

Из экипажа доносятся стоны и всхлипывания, но я ни черта не вижу сквозь задернутые занавески, как будто, наивные, они могут спрятаться за этими тряпочками. Однако излишняя осторожность еще никому не повредила, так что я взмахиваю пистолетом и тычу им в дверцу кареты.

— На выход, суки! — кричу. — Медленно и аккуратно, ручки повыше подняли, и никаких резких движений. Если кто вздумает меня ослушаться, пристрелю, к чертовой матери, отрежу хозяйство и засуну в рот ближайшей даме.

Тут главное — напугать их до чертиков. Никакого душещипательного бреда вроде: «О боже, какие чудесные драгоценности. Не будете ли так любезны передать их мне, вот сюда». Да я скорее свинью в хлеву трахну, чем скажу такую чушь. Один раз было подобное. А что именно — секрет.

Вдруг дверца с шумом распахивается, и из кареты вываливается здоровый дядька с огромным животом в костюме из небесно-голубой ткани, а костюм-то весь в кружавчиках и с золотыми нитями. Парик съехал набок — явно трясся весь от страха. Лицо блестит от пота, хоть на улице и не жарко совсем, а в глазах слезы. И ведь дядьке этому явно под полтинник, а рыдает, будто дитя малое, которое у матери отняли.

— Пожалуйста, — бормочет он сквозь слезы и сопли, — мы сделаем все, что пожелаете. Только никого не трогайте.

— Никого не трогать? — рявкаю я. — Ты оглянись по сторонам, рева-корова. Охраннички ваши мертвы, кучера мы тоже грохнули. Ты имеешь в виду, чтоб я не трогал никого, кроме слуг?

Хотелось мне еще кой-чего добавить, но сдержался — время сейчас дороже всего. Да и не пристало джентльмену с большой дороги строить из себя комика, прости господи.

— Живо вылезайте, — приказываю. — Все, кто там есть.

— Там никого, только моя жена, — хнычет этот жиртрест.

— Пусть выходит, иначе там только твоя вдова останется, — отвечаю я; такой я в те деньки был умный и находчивый.

И вот она выбирается из кареты — красавица, каких я никогда не видел. Лет ей не больше восемнадцати, кожа белая, шея лебединая, а глаза такие зеленые, словно листья на деревьях в самый солнечный день самого прекрасного лета. Вот. Платье на ней жутко модное, а вырез такой глубокий, что титьки ее большие просматриваются очень даже хорошо. Глаза она вниз опустила, а губы, как и у мужа, трясутся. И губы у нее алые и влажные, так и просят, чтобы их целовали.

Бздунишка Дэн окидывает ее сладострастным взором, и бабенке с муженьком остается только гадать: то ли Дэнни собирается проделать в ней дырку, то ли воспользоваться уже имеющимися в наличии.

Я же кидаю толстяку мешок со словами:

— Сгребай все сюда: монеты, банкноты, драгоценности, все мало-мальски ценное. Потом, перед нашим прощанием, я все проверю и буду отрубать тебе по одному пальцу за каждую укрытую вещь.

Парочку эту я по-прежнему держу под прицелом пистолетов. И тут Дэн заявляет:

— Наверное, мы можем задержаться чуть дольше, чем собирались.

И так зырит на женушку, что никаких сомнений касательно его намерений нет. Но я ясно даю понять, что сейчас не время удовлетворять похоть.

— Повеселишься со шлюхами, — говорю я Дэну. — Не собираюсь рисковать.

— Будь по-твоему.

Он вскакивает на лошадь и вроде как не возражает против того, что я тут командую.

А ребятки тем временем наполняют мешок, в точности как я и велел. Жирный положил туда свой кошелек и занят тем, что отстегивает пряжки с туфель. Дамочка не отстает — снимает кольца и ожерелье.

Потом я приказываю жирному лезть на верх кареты и сбросить оттуда два пухлых, как и он сам, чемодана. Они падают в грязь и от удара раскрываются, ну точно яйца раскололись. И вываливается из них груда всякого шмотья и разных побрякушек. Я заставляю красотку собрать все безделушки и отправить их туда же, в мешок. И вот пока она ползает и собирает свое добро, я вдруг примечаю что-то яркое такое, блестящее. Так оно, понимаешь, сверкает на солнце, что волей-неволей увидишь.

Оказалось: запертый ящик, напоминающий тот сейф, что хранится у меня на хате. Ну, тот, что я так мечтал раздобыть, тот, в котором находится целое состояние. И от которого один черт никакого проку, потому как мне его все равно не вскрыть. И собственно, этот ящик очень похож на мой: стальной и сделан так же филигранно. Вот. Только этот намного меньше, размером с два моих кулака. Но замок, кажись, точно такого же размера, что и у моего, и смотрится замок ни к селу ни к городу. И тут мне на ум приходит кое-что намного важнее похотливых мыслей о хорошенькой леди.

— Что в этом ящике? — обращаюсь я к жирному.

— Банкноты, — мямлит он.

Чувствую, что не хочет, а все же говорит. Хороший малый. Пожалуй, заслуживает дружеского хлопка по заднице.

— Дай ключ, — приказываю.

Но он только башкой качает.

— У меня нет ключа.

— И где же он? — спрашиваю.

— Нету. Там лежат такие ценности, что я уничтожил ключ.

— И как же ты достанешь их оттуда? — возмущаюсь я.

Согласитесь, весьма разумный вопрос, стоящий того, чтобы задать его громко.

— Есть всего один человек на свете, который может вскрыть замок Домаля, — сообщает жирный.

И что бы вы думали? Указывает на эту сволочь Филлипа! А тот распластался по земле, скучный и неподвижный, весь в крови, и сверкает она на солнце почти так же ярко, как чертов запертый ящик.

Ирония судьбы — так это вроде называется. Бздунишка Дэн вышиб, к чертовой матери, мозги единственному в мире человеку, который мог открыть этот сейф. Плюс еще один сейф — тот, что спрятан в моем жилище. Уставился я, значит, на мертвое тело, и тут происходит такое, чего не бывает и быть не может. Оно, это тело, вдруг дернулось, будто по команде.

Я по-прежнему держу на прицеле эту сладкую парочку, но осторожно так подхожу к Филлипу поближе. Волосы у него все спутались и насквозь пропитались кровью, но череп, кажется, поврежден не сильно. Как ни дубасил его Бздунишка Дэн, парень оказался невероятно живучим.

Значит, действия мои теперь такие: надо забрать Филлипа к себе и ухаживать за ним, пока он не поправится и не сможет открыть мой заветный сейф. Наверное, вы бы так же рассудили на моем месте.

Тут я подумал, что давненько не видел Дэна. Куда это он запропастился и чем там занимается? Осматриваюсь я по сторонам: никого. Тогда сжимаю покрепче оба пистолета и на секунду поворачиваюсь. То есть хотел повернуться на секунду. Если бы эти двое решили на меня напасть, их ожидал бы успех, потому как лицезрел я открывшуюся картину много дольше, чем пристало осторожному и мудрому грабителю.

А что же так привлекло мое внимание? Бздунишка Дэн, он самый. Он находился у меня за спиной. Да, за спиной. Привязанный к дереву. Глаза его были открыты, рот тоже открыт. И хоть я стоял в доброй сотне футов, я готов был поклясться, что у Дэна перерезано горло. Оно все было в крови, так же как и рубашка с курткой.

И все проделано с такой жестокостью, с такой злобой. Всякому, кто посмотрел бы на беднягу Дэна, стало бы ясно: убийца не просто желал поиздеваться над моим приятелем. Нет, мерзавцу надобно было вселить страх в того, кто найдет Дэна мертвым. Все выглядело прямо так, будто кто-то хочет со мной поквитаться. И тут меня осенило: есть только один человек, который мог учинить такое, — Бенджамин Уивер. Он весь горел жаждой мести.

— Ты, гад ползучий, почему молчал? — набросился я на жирного.

— Я ничего не видел, — захныкал тот. — Я же наполнял вам мешок.

— Вот ты и сдохнешь за это!

Он вроде как был и ни при чем, но кто-то же должен поплатиться жизнью за нанесенное мне оскорбление. Однако меня прервали самым неожиданным образом.

— Отпусти его, Фишер, — услышал я за спиной, — и посмотри мне в глаза. Если, конечно, осмелишься.

Повернулся я — и вот он, сидит на лошади, остановился примерно посредине между мной и телом Бздунишки Дэна. Хоть и находился он довольно далеко, да и целый год минул с нашей встречи, я все равно узнал это лицо. Точно, Уивер собственной персоной. Тот самый, который завалил Рудди Дика. В каждой руке этот еврей держал по пистолету, и направлены они были на меня.

Впрочем, стрелять с такого расстояния совершенно бесполезно, посему он тронул лошадь и стал приближаться.

— Пробил час расплаты за то, что ты сделал с Томасом Лейном, — заявил он.

Я пытался изо всех сил скрыть, что мне страшно. Хотя, признаюсь, поджилки так и тряслись.

— А как быть с Бздунишкой Дэном? Он-то не имел никакого отношения к твоему драгоценному приятелю.

— Достаточно того, что вы здесь учинили, — произнес Уивер этаким надменным тоном, словно лорд. — Он заслужил смерть. И ты тоже.

Пистолеты его по-прежнему смотрели на меня. Я тоже держал его на мушке, только вот пистоль мой был один против его двух. Впрочем, моя пушка стоила их — ведь за ней следил и заряжал ее великий мастер по оружию, покойный ныне Бздунишка Дэн. Я бы всяко успел раньше нажать на курок, чем этот выскочка еврей, а одного удачного выстрела мне бы вполне хватило.