Меч князя Вячки - Леонид Дайнеко

.Викберт не пошел в свою палатку, а, прокравшись между часовыми, оказался в темном пустынном поле. Он даже полз по земле, чтобы стража не заметила его. Да как она могла его заметить, если в эти мгновения он чувствовал себя мудрой ловкой змеей, способной пробраться в малейшую щель?

Огромный валун белел в сумраке. Викберт присел на него, подставил ветру лицо, глянул на широкое безбрежное небо и замер. Небо казалось ласковым черным бархатом, с нашитыми на него бессчетными бриллиантами и бриллиантиками. Небо казалось большим крылатым парусом. Какая сила движет, гонит вперед сквозь года и столетия этот парус?

Под плавное течение ночи, под серебряное мерцание звезд хорошо думалось, хорошо вспоминалось. Викберт вспомнил свою родину – маленький городок Зест в Вестфалий. Отец его был обедневшим рыцарем, в крестовом походе потерял ногу. До семи лет маленький Викберт воспитывался дома, потом, как и всех рыцарских детей, его привезли в замок сеньора, где до четырнадцати лет он был пажем. Каждый день его учили верности религии, светскому этикету и семи рыцарским добродетелям:

верховой езде, фехтованию, умению владеть копьем, плаванью, охоте, игре в шашки, сложению стихов и пению их в честь Дамы сердца.

Потом, когда ему исполнилось двадцать лет, произошла церемония «рыцарского удара» – день посвящения в рыцари. Он стоял на коленях рядом со своими друзьями, а красавица-королева, жена Филиппа Швабского, взяла в белые руки меч, легонько стукнула им каждого по плечу и сказала: «Стерпи этот удар ради господа бога и святой Марии, но больше никому и никогда не прощай ни одного удара». Им повязали рыцарские пояса, вручили золотые шпоры, и они стали рыцарями. Надев латы, вскочив на закованных в сталь коней, они сразу же ринулись на ристалище перед королевским дворцом, где шумел и гремел турнирный бой.

Тогда он думал, что рыцари – это венец природы. Они казались ему солью всего живого. Бог захотел создать настоящего мужчину, властелина мира, и создал рыцаря. Недаром все юноши, даже сыновья крестьян и ремесленников, так стремятся стать рыцарями. Но того, кто, будто дождевой червь, всю жизнь ковыряется в земле, нельзя посвятить в рыцари, как нельзя в светлое воскресенье освятить вместо барана козлятину, ибо сразу же превратится его щит в отвал плуга, меч – в лемех, рыцарский шелковый кошелек – в лубяной короб, а галун на поясе – в льняной мешок, из которого кормят лошадей.

Меч на перевязи может носить только рыцарь. Купцы же и горожане должны подвешивать его к седлу.

Главное, что вело Викберта по жизненной дороге, – это поиски приключений. Если бы он не был рыцарем, он обязательно стал бы вагантом, которые ходят из города в город, поют на площадях, во дворцах баронов и графов, в сельских корчмах. Сколько хмельной радости в их песнях, как славят они женщину, ее красоту!

В конце концов судьба привела Викберта в Ливонию, в войско меченосцев, братьев святой девы Марии. Хватало работы его мечу, хватало и приключений, но сразу же не сложились отношения у Викберта с гроссмейстером Венна. Бывают люди, с которыми тяжело, невозможно дышать одним воздухом. Бог для каждого человека создает не только друзей, но и врагов. Такими врагами стали Викберт и Венна.

Все началось с похода на эстов. Поход был удачный, сожгли пять селений, «осеков», как называют их сами эсты, взяли много пленных и скота. Пленных обычно продавали в Ригу – нельзя божьему ордену иметь рабов, а тем более молодых рабынь. Но Венна оставил себе трех самых красивых эсток, и Викберт случайно увидел, как перед сном одна невольница чесала гроссмейстеру голову, другая пятки, а третья, стоя перед своим властелином на коленях, кормила его из серебряной ложечки шмелиным медом.

Злость затуманила Викберту голову. Чем он, Викберт, хуже гроссмейстера? Этому еловому чурбану позволено все, а они, братья-рыцари, должны поститься? Он начал подговаривать меченосцев против гроссмейстера, но не рассчитал свои силы. Венна донесли верные ему люди, и гроссмейстер, обвинив Викберта в трусости, отобрал у него белый рыцарский плащ, посадил в орденскую тюрьму. В тюрьме его, правда, продержали недолго, но с того времени началась между ним и гроссмейстером настоящая война.

Во все походы начал гнать гроссмейстер Викберта с тайной надеждой, что тот напорется на меч или копье язычников. Смерть пока обходила Викберта, и тогда Венна решил выгнать его из ордена, лишив рыцарского звания. За большие деньги нашлись люди, которые показали, что Викберт никакой не рыцарь, что его отец торговал в Саксонии зерном. Оскорбительное, страшное наказание ждало Викберта. Как только вернутся меченосцы в Венден, его посадят на кучу мусора и палач собьет с него золотые шпоры – знак принадлежности к рыцарству. А разве можно жить на свете и не быть рыцарем?

В глухом ночном мраке Викберт сидел на холодном валуне и сам был похож на валун. О, как хочется мстить! Вся надежда на Ригу, на епископа Альберта. Он, как и Викберт, лютый враг Венна, он должен помочь. Имерский священник Генрих тоже может понадобиться, как узнал Викберт, он любимый ученик епископа. Надо ждать. Надо терпеливо приближать день отмщения.

Викберт поднялся с валуна, глухо рассмеялся. Смех его был похож на крик ночной совы. «Я убью Венна, – подумал он, – и сам стану великим магистром. Я поведу братьев-рыцарей к великим победам, которых еще не знал Орден».

Из шелкового мешочка Викберт осторожно достал еще одну горошинку, проглотил ее, начал ждать, когда в сердце вернутся радость и бодрость. Они всегда приходят внезапно, словно в душе зажигается негасимая божья свеча. Вот сейчас… Сейчас…

– Слушайте, небеса! – закричал он, вскочив на валун и простирая в сумрак руки. – Я – гроссмейстер Викберт!

В эти самые минуты Генрих, лежа в своей палатке, думал о Викберте. Бог или дьявол руководит им? В этом рыцаре чувствуется сила, дикая, неотшлифованная, разрушительная. Хорошо, что Викберт – враг Венна, очень хорошо…

Через три дня похода увидели башни Вендена. Меченосцы обрадованно пришпорили своих коней, с воодушевлением запели святые псалмы.

Генрих чуть-чуть передохнул с дороги и сразу же отправился в Ригу. Как он успел узнать, великого магистра Венна не было в Вендене – простудившись в предыдущем походе, он лечился в своем рижском доме.

Под вечер вместе со своими спутниками Генрих подъехал к Риге. Перед самыми городскими воротами, подняв облако серой пыли, его обогнал Викберт в сопровождении двух оруженосцев. Глаза у рыцаря были сурово прищурены, словно их обжигал, слепил беспощадный огонь.

Альберт встретил Генриха, как родного сына. Обнял, поцеловал.

– С плохими новостями вернулся я к тебе, монсиньор, – покорно и печально склонил голову Генрих. – На месте моей церкви белеет горький пепел. Язычники в слепом бешенстве сожгли ее.

– Крепись, сын мой, – ровным голосом ответил епископ. – Мы выбьем ядовитый зуб у дьявола, выломаем его с большой кровью. Пока – отдыхай. И не забывай про хронику Ливонии.

Снова Генрих оказался в Риге, снова он жил в доме епископа, ночи напролет отдавая заветному пергаменту. Это было величайшим наслаждением – сидеть в густой ночной тишине, писать и писать, забыв об усталости, чувствуя свое единение с богом и вечностью.

После ночных трудов Генрих спал чуть ли не до обеда, потом вставал, молился богу и шел на встречу с кукейносской княжной Софьей, которая жила с монахиней Эльзой в небольшой комнатке на втором этаже. Тут ожидала его мягкая детская душа, засеваемая им с большим терпением и усердием зернами истинной веры. Душа кукейносской княжны была тем полем, на котором он, не жалея себя, воевал с ее отцом, упрямым врагом рижской церкви Вячкой, и надеялся одержать победу в этом поединке.

Однажды, когда Генрих был в читальне Альберта и вел беседу с епископом, вошел немой Иммануил и знаками передал Альберту какую-то новость, поразившую епископа. Не дожидаясь, пока слуга выйдет из читальни, Альберт взволнованно сообщил Генриху:

– Викберт сдержал слово – он только что убил великого магистра Венна и священника Иоанна. Топором отрубил им головы.

Альберт опустился на колени перед распятием, начал молиться.

– Монсиньор, где же теперь рыцарь Викберт? – почувствовав, как тревожно встрепенулось сердце, спросил Генрих. Ему вспомнилась ночная палатка, бледное, перекошенное ненавистью лицо венденского рыцаря, когда тот вспоминал имя гроссмейстера Венна.

– Он укрылся в рыцарской капелле и через своих людей просит у нас помощи. Но вскоре меченосцы ворвутся в капеллу, схватят его, будут судить и четвертуют, – ответил Альберт.

Генрих вопрошающе взглянул на епископа.

– Так надо, сын мой, – выдержал его взгляд епископ. – Давай помолимся за душу раба божьего Викберта.

Глава пятая

(часть I)

Над Кукейносом загоралось весеннее утро. Тот, кто не спал в этот час (а не спали вои-дозорные на заборолах), видел, как темное небо на востоке постепенно набухает капельками, крупицами света. Сначала это можно было принять за обман зрения, мелькание в глазах, появляющееся после бессонной ночи, когда долго и напряженно всматриваешься во тьму. Но край неба все больше розовел, наливался трепетным золотом цвета спелых ячменных колосьев. Выступали из мрака леса. Ночью они пугали, казались огромным черным войском, со всех сторон молчаливо подползающим к городскому валу. Но вот первый луч зари упал на макушку старой сосны – и засветились, запылали ветки, потом разбудил маленькую синеперую птичку, спавшую в глубоком уютном дупле. Когда-то в стволе был сук, да выпал, выкрошился, и птичка, склевывая тут жуков-короедов, обнаружила это дупло, свила в нем гнездо. Разбуженная лучом, птаха удивленно и радостно пискнула.